Закон Моисея - Эми Хармон

Я получила диплом психолога. А затем степень магистра. – Я пожала плечами. – Может, однажды тебе придется обращаться ко мне доктор Джорджия. Но, честно говоря, мне не интересно выписывать лекарства. Я предпочту просто дрессировать лошадей и помогать людям. Не знаю, как бы я пережила последние два года без этой работы.

Он молчал с минуту, и я не осмеливалась на него посмотреть.

– Неужели лошади действительно такие сообразительные? – спросил Моисей, и я с радостью позволила ему сменить тему. Мне не очень-то хотелось говорить о себе.

– Думаю, «сообразительные» – не самое подходящее слово, хотя они определенно разумные существа. Они очень точно чувствуют людей. Подражают им, реагируют на их энергетику. Нам нужно просто наблюдать за ними, чтобы понять самих себя. Поэтому лошади могут быть мощным инструментом. Они пробегут километр из слепого страха. Не задумываясь, просто реагируя. Собаки, кошки, люди – мы все хищники. Но лошади дичь. И из-за этого они действуют на основе инстинктов, эмоций, страха. Они прислушиваются к обостренным эмоциям, откуда бы те ни исходили. И реагируют соответствующе.

Моисей кивнул, словно верил моим словам. Когда он подошел ко мне, лошади вообще никак не отреагировали. Он был спокойным, вот и они не нервничали.

– Подойди ближе, – настояла я, подзывая его жестом. Внезапно мне захотелось, чтобы он сам все увидел.

– Джорджия, ты же помнишь, что случилось в прошлый раз, – возразил он, но его голос оставался мягким.

– Возьми меня за руку.

Моисей переплелся со мной пальцами, прижимая свою ладонь к моей, и я сделала шаг в сторону лошадей.

– Ты боишься, Моисей?

Это натолкнуло меня на мысль о нашем самом первом разговоре, когда я подстрекала его погладить Сакетта. Но сейчас я совсем не пыталась спровоцировать его. Я лишь хотела узнать, что он чувствует.

– Нет. Но я не хочу, чтобы они боялись, – он посмотрел на меня. – Не хочу, чтобы ты боялась.

– Я и не боюсь, – сразу же ответила я. Тут Лакки заржал позади меня, а Сакетт фыркнул, будто сомневался в правдивости моего заявления.

– Неправда.

– Ладно, боюсь, – со вздохом признала я. – Это важный момент для меня, и поэтому я волнуюсь.

И стоило это сказать, как страх покинул меня. Я взяла Моисея за вторую ладонь, и мы встали лицом к лицу.

– Мы просто будем стоять на месте, и ты должен держать меня за руки.

Он прижался подбородком к груди и глубоко вдохнул.

– Что? – тихо спросила я.

– Чувствую себя ребенком. Не самое приятное ощущение, когда я рядом с тобой.

– Я тебя таким не считаю.

Точнее и не скажешь. Его руки крепко обхватывали мои, и это прикосновение было настолько опьяняющим, что мне захотелось закрыть глаза, чтобы остановить головокружение.

– Ладно. Тогда я не хочу, чтобы ты считала меня кем-то, кого нужно исправить.

Я покачала головой, но почувствовала, как горе набухает в моей груди и обжигает глаза. Хорошо, что в манеже, посреди которого мы стояли, было темно. Солнце почти село, и свет падал небольшими золотистыми квадратами на пол, но центр находился в тени. Лошади за моей спиной терпеливо ждали, как всегда. Их тихое фырканье и ржание успокаивали меня.

– Я никогда не хотела тебя исправить. Никогда. По крайней мере, не в том смысле, о котором ты говоришь.

– А в каком?

– В то время я просто хотела, чтобы ты смог полюбить меня в ответ.

– Несмотря на все мои трещины?

– Не говори так, – попросила я, испытывая ту же боль, что и всегда, когда думала, как складывалась его жизнь поначалу.

– Это правда, Джорджия. Ты должна смириться с тем, какой я. Как это сделал я сам.

Его голос звучал так тихо, что мне пришлось наблюдать за его губами, чтобы не пропустить ни слова.

И снова я почувствовала шевеление среди лошадей. Кто-то легонько толкнул меня в спину, затем еще раз – сильнее.

– Калико хочет, чтобы ты подошла ближе, – выдохнул Моисей.

Я шагнула к нему. Калико снова меня подтолкнула, пока между нами с Моисеем не осталось всего несколько сантиметров пространства. Калико протиснулась головой мимо моего плеча и тихо фыркнула, от ее дыхания прядки вокруг моего лица закачались. Глаза Моисея расширились, но дыхание оставалось спокойным, а руки, ласково держащие мои ладони, не дрожали. Затем Калико обошла нас и прижалась телом к спине Моисея. И замерла с опущенной головой и полуприкрытыми глазами. Моисей ощущал ее спиной, но не видел. Тогда я почувствовала трепет в его руках и наблюдала, как он сглатывает и смотрит мимо меня на Сакетта, топтавшегося поблизости. Он тоже подошел ко мне со спины и прижался боком, оказывая мне поддержку. Они с Калико замкнули нас в круге среди теней быстро сгущающихся сумерек, охраняя своими массивными телами и отгоняя хвостами мух.

– Можно кое-что спросить? – прошептала я. Мое сердце стучало так быстро, что я боялась, что Моисей чувствует вибрацию в моих руках.

– Конечно, – так же тихо ответил он.

– Ты когда-нибудь любил меня?

Может, это и несправедливый вопрос, когда нас окружают два детектора лжи весом по пятьсот килограмм каждый, но я больше не могла держать его в себе. – Я любила тебя. В глубине души я знаю, что ты в это не верил. Не верил, что это возможно. Но я любила тебя.

– Джорджия.

Мое имя прозвучало из его уст подобно стону, и из моих глаз полились слезы, быстро стекая по щекам в попытке освободиться от нарастающего давления в моей голове. А затем Моисей обнял меня и притянул к себе, словно черпал силу от стоящей позади него лошади.

– Почему ты не бросала меня? – выдавил он. – Я столько раз говорил тебе уйти, но все тщетно. Ты не давала мне покоя. И я ранил тебя. Из-за меня мы оказались в этой ситуации. Ты знаешь, что я потерял всех, кого любил? Всех. Только я начал надеяться, что с тобой все может сложиться иначе, как умерла Пиби. Это лишь подтвердило мою правоту. Я не хотел подпускать тебя к себе. Я был в психлечебнице, Джорджия! Три месяца! Я не хотел, чтобы это как-то отразилось на тебе. И я не пытался причинить тебе боль. Я не вернулся, потому что пытался спасти тебя… от себя! Как ты не понимаешь?

Я яростно замотала головой, уткнувшись лицом в его грудь, и мягкий хлопок его рубашки впитал мои слезы. Я не понимала всего этого. Я думала, что он отвергнул меня, оттолкнул, как всегда. Но теперь мне все стало ясно. И это понимание подхватило все битые осколки моей души и снова скрепило их.