Стажёр #2 (СИ) - Хонихоев Виталий

- Мать моя Святая Климентина, клянусь Крестом, Колесом и Императором… - раздается голос откуда-то сзади: - ты погляди-ка, выжили. А я думал все, кранты пришли. Так и сожрут меня со всеми потрохами, а у меня на бедре фляжка, а там старого имперского коньяка почти триста грамм… такая потеря была бы. Вот уж не ожидал что выживем. На, паря, глотни… - в его руку что-то тычется и Персиваль опускает взгляд. Фляжка. Открытая, плоская, металлическая, на боку выгравирована какая-то девица в коротеньких шортиках и ковбойской шляпе, с голыми грудями и пистолетом в руке. Надпись под девицей гласила «Эта фляжка украдена в баре «У Салли». Персиваль машинально поднес фляжку ко рту и глотнул. Жидкий огонь тут же обжег его глотку и прожег себе путь в желудок, он закашлялся и согнулся пополам, фляжку тут же забрали.

- Есть такая песенка, про маленького хутта, не слышали? – продолжает старик Моррис, отхлебнув из фляжки и сев прямо на землю: - эй, малая, будешь?

- Отвали, старик. – говорит Джун и качает головой.

- Мне жаль твою сестренку, малая, но ты ничего не могла сделать. – говорит Моррис: - жаль ее. Жаль вот этих ребят, которые оружие продавали. Особенно жаль Сандру, она была… ничего. Лучше, чем любой из засранцев, которые приходили на службу за последние десять лет. А больше всего жаль, что она так и не услышала, что она – молодец. Простые слова, а? Вот, говорит, ты все ворчишь, старый пердун, слова хорошего от тебя не услышишь. А я… может из старческой глупости, может из упрямства, да и если хвалить – то зазнается же! Вот и не хвалил, чтобы не разбаловалась. – он поднимает фляжку и смотрит на нее: - а твой жених, который страшный такой – не будет? Нет? Не пьет? Это хорошо… я вот категорически против выпивки на дежурстве, и вне его тоже. Никакой выпивки. Но… если бы сейчас Сандра была с нами – я бы протянул ей фляжку и сказал – пей. Пей. – он замолкает. Наступает тишина, в которой отчетливо слышно, как потрескивает, остывая, накалившийся ствол гаусс-винтовки.

- Дай сюда свою флягу, глупый старик. – говорит Надин, протягивая руку: - дай сюда и заткнись уже.

- Держи, подруга. Сегодня славный день чтобы выпить и не менее славный чтобы умереть. – говорит Моррис, протягивая флягу: - никогда бы не думал, что буду умирать в обществе туристов. Что? А как вас называть? Туристы и есть. Здесь на Яблоке ты или местный или турист. Правда, сдается мне, что ближайшие лет десять туристический сезон будет мертвым.

- Не будет никакого туристического сезона, - говорит Надин и отхлебывает из фляжки. Кашляет, прикрывая рот рукой: - что это?! Жидкая плазма?!

- Ракетное топливо из старых запасов. Давай обратно, еще прольешь. – Моррис принимает флягу обратно и отпивает еще глоток: - давненько я не пил такой прелести… а что насчет туризма, то Яблоко всегда вставало на ноги и сейчас встанет.

- Никакого туризма, - говорит Надин устало и отщелкивает пустую пачку-обойму из своей гаусс-винтовки: - ты не понимаешь, дед. Эта планета… да что там – эта система под карантином. Лет на сто наверное. Нам еще повезло, что по планете нейродеструкторами не прошлись, линкоры-дестроеры Инквизиции уже на орбите, видишь яркие звезды в зените? Которые стоят на одном месте? То, что нас тут всех еще не вплавило в кипящую от энергетического удара землю, может значить только одно – обе обитаемые планеты в этой системе под карантином. Между ними мы еще можем переместиться, потому и прорываемся в космопорт, но из системы выйти никому уже не дадут. По крайней мере я надеюсь, что нам дадут улететь на Дионею Два… там возможно остаться в живых. Правда моя карьера в ВКС Империи теперь пойдет прахом, потому что за сто лет карантина все изменится… а я скорей всего умру.

- Эй, парень! – окликает Персиваля старик Моррис: - а у твоей подружки жутко депрессивный взгляд на жизнь!

- Пять минут, - бросает в ответ Персиваль: - у нас еще пять минут на отдых, береги дыхание, старый хрен. И еще – у тебя хороший прицел и твердая рука. Без тебя нам пришлось бы туго.

- Без меня и моего старого, доброго дробовика. – Моррис гладит ствол дробовика рукой: - к сожалению патронов не так уж и много осталось. Но уж если выстрелит, то выстрелит, на максимальном разлете до трех тварей за раз кладет. Одну и вовсе в куски разрывает, не чета вашим армейским дыроколам.

- Пять минут, - повторяет Персиваль, не в силах сдвинуться с места: - ровно пять минут. Джун, скажи Рикио, чтобы отдохнул, нам осталось совсем немного.

- Рикио мертв. – тусклым, невыразительным голосом говорит Джун: - Безумный Художник, гордость клана, первый клинок на планете – мертв. Стоило ему только связаться с некой Джун – и он мертв. Единственный мужчина, который мог противостоять мне, единственный, который понимал меня… единственный…

- … - молчит Персиваль. Он не знает, что сказать. Он слишком устал, чтобы что-то говорить.

- Так вот. Песенка про маленького хутта. – говорит вместо него Моррис: - десять мелких хуттов отправились обедать. Один поперхнулся, их осталось девять. Девять мелких хуттов, поев, клевали носом, один не смог проснуться, их осталось восемь. Восемь мелких хуттов на Прайм ушли потом, один не возвратился, остались всемером. Семь негодных хуттов с сонбу играли вместе, себя вдруг резанул один, осталось только шесть их.

- Это расистская песенка. – говорит Надин, открывая глаза: - хуттам это не понравилось бы. Вы, наверное, из муринов? Ваша взаимная любовь уже скоро оскомину мне набьет. Как так можно друг друга не любить? Вы же соседи.

- Ну так. Это же муринская песня-считалочка, - отвечает Моррис, прикладываясь к фляжке: - у меня нет любимчиков, я не за тех и не за других. Хотите изменю считалочку? Будет про муринов, так справедливо. Скажем… ага, вот – шестеро муринов отправились гулять, кого-то ужалил шершень, осталось только пять.

- Так. – Персивалю чертовски не хочется открывать глаза и вставать, но прямо сейчас даже одна тварь, подобравшаяся к ним – может убить их всех. Потому он открывает глаза и встает на ноги. Подбирает гаусс-винтовку и проверяет заряд батареи. Достает последнюю пачку-обойму. Перезаряжает оружие, вбивая пачку в приемное окно для магазина, оттягивает затвор, вгоняя новый дротик в ствол. Щелчок дает понять, что оружие – готово к бою. Пятьсот выстрелов. Многовато для того, чтобы пострелять на выходных с друзьями и преступно мало для того, чтобы пробиться через толпы тварей.

Оглядывается. Отсюда до космопорта рукой подать, серебристые башни совсем рядом. Еще чуть-чуть. Правда и до этого каждый рывок, каждые несколько километров – давались им с большими жертвами. Первыми пали ребята из оружейного магазина, и это было несправедливо, ведь если бы не они и не их оружие… но Персиваль уже привык к тому, что справедливости в жизни не так уж и много. А уж тут, в аду Яблока Дионеи – ее и вовсе нет. И каждый шаг к заветному космопорту – давался им с трудом.

Но шанс выжить у них есть только там, в космическом корабле, в любом, из тех, которые стоят в порту. Если стоят. Если там все еще стоит хоть один шаттл, яхта, корвет… что угодно. И если он не находится на техническом обслуживании или заправке, если внутри есть карта доступа, или они найдут коды и карты в диспетчерской, если, если, если… шансы умереть уже там, в космопорту, в шаге от цели – так же велики, как и быть разорванными на кусочки.

- Пятеро муринов судейство учинили. Приговорили одного, осталось их четыре. – говорит Моррис и допивает остатки из фляжки, его кадык так и ходит вверх-вниз.

- Заткнись, старик. Заткнись. Клянусь, если ты не заткнешься, я пристрелю тебя прямо тут, - говорит Надин: - пожалуйста заткнись.

- Да все уже, - разводит руками Моррис: - нас же четверо осталось. Ты, я, эта Танцующая с Клинком и господин лейтенант. Теперь мы сами продолжаем считалку. Сколько останется в конце?

- Время вышло, - говорит Персиваль: - выдвигаемся. Джун… тебе нужна помощь с…

- Нет. – бросает та через плечо, наклоняясь над телом Безумного Художника Рикио: - не нужна. Я сама. – она взмахивает клинком, отсекая голову. Протыкает сердце. Забирает у лежащего его клинки и кланяется ему, бормоча короткую молитву. Когда она выпрямляется – ее глаза сухи. Они покраснели, вокруг глаз собрались морщинки, но ни слезинки.