Из новейшей истории Финляндии. Время управления Н.И. Бобрикова - Михаил Михайлович Бородкин

закону по правилам законодательной техники» (6-го ноября 1899 г.). Плеве настолько внимательно следил за тем, что делалось и писалось в Финляндии, что свои советы соображал с местными взглядами». «Порадовался за вас, — писал он (15 ноября 1899 г.) генерал-губернатору, — что вы отделались от К. — Его преемника финляндцы очень бранят, поэтому полагаю, что в нем вы найдете лучшего исполнителя».

Деловые отношения обоих русских сановников, стоявших во главе финляндских дел, проникнуты были взаимным уважением и доверием. «...Я вам благодарен за откровенность, — отвечал В. К. Плеве, — так как только при таком образе действий мы в состоянии будем всегда идти рука об руку» (30 января 1900 г.).

Существовала еще одна специальная и серьезная причина частых письменных сношений генерал-губернатора с министром статс-секретарем. «Финляндские юристы отличаются односторонностью и стремлением к крючкотворству, — заявлял Н. И. Бобриков, — вследствие чего необходимо противопоставлять им особую осторожность и тщательную предусмотрительность. Вот почему я радуюсь, что вы подвергаете мои ходатайства строгой критике, за которую приношу мою глубочайшую признательность. Уверен, что и впредь так будет. Хлопочу исключительно о пользе дела и в этом случае поступаюсь самолюбием» (16 ноября 1899 г.). «С финнами система осторожности более чем необходима» (27 января 1900 г.). Того же мнения был и B. К. Плеве, почему он не раз подвергал очередной вопрос «предварительному рассмотрению русских юристов» (6 ноября 1899 г.). «Вопрос не лежал у меня без рассмотрения, а был соображен сведущими юристами» (3 ноября 1899 г.). О финляндском суде он был невысокого мнения. Но, видно, особенно его поражала казуистика агитаторов, утверждавших, что каждый финляндец может не исполнять закона, раз только он, по его личному мнению, издан неправильно. «Не было примера, — писал Плеве, — чтобы полицейские начальства или общественные управления были привлекаемы к пояснению Высочайших актов не в отдельных случаях встретившихся затруднений в применении Монаршей Воли, а в отношении общего ее смысла» (3 ноября 1899 г.).

Н. И. Бобриков, постоянно находясь в Гельсингфорсе, конечно, острее чувствовал на себе взоры финляндцев и это обстоятельство также отразилось в его письмах. «Прошу вообще поддержки в моих ходатайствах, которые зря не делаю, и отказы в которых могут дискредитировать мое положение, без того незавидное» (16 октября 1899 г.). «Если мои официальные заявления представлялись бы вам неправильными, то просил бы исполнение по ним откладывать до личного свидания, имея в виду, что мы должны быть во всем единодушны» (13 ноября 1899 г.). «Всякое отклонение моего ходатайства может только радовать статс-секретариат, который всем неприятным мне быстро делится с Гельсингфорсом» (24 января 1900 г.). B. К. Плеве вполне понимал обстановку и входил в положение генерал-губернатора, почему и сообщал ему: «Не желая, однако, входить с вами в какую-либо переписку, из которой финляндские чиновники могли бы заключить о различии наших взглядов, хотя бы и относительно второстепенных вопросов управления, я думаю обобщить весь вопрос о ваших полномочиях по делам печати и в непродолжительном времени сделать генерал-губернаторскую власть сильной в борьбе с печатью из-за государственных интересов» (20 октября 1899 г.).

Так как они стремились к одной общей цели, то Н. И. Бобриков «держал в курсе дела» B. К. Плеве по таким его сторонам, которые не сразу могли ему открыться. «Считаю долгом передать вам извлечение из газет, указывающее на существование в статс-секретариате вредных мышей» (19 ноября.1899 г.). Значительно позже Н. И. Бобриков писал: «Заслуживает особого внимания то весьма важное обстоятельство, что все последние распоряжения были известны крамольникам ранее их обнародования, чему имею неопровержимые доказательства» (17 апреля 1903 г.).

Со своей стороны B. К. Плеве просил Н. И. Бобрикова высылать ему статьи, «подвергшиеся взысканиям», так как мои шведы склонны скрывать от меня наиболее злостные статьи» (12 марта 1900 г.) и делился с генерал-губернатором теми сведениями, которые считал для него полезными. Так, из Москвы он сообщил: «Впечатление от финляндских распоряжений, действительно, в большинстве отрицательное, по в сердцевине московского общества и охранительной печати бодрое и хорошее» (7 апреля 1903 г.). «Прилагаю разные документы, прочтение которых может представить некоторый интерес», — отозвался Н. И. Бобриков (1 апр. 1900 г.). И в таком виде продолжался обмен мнений и услуг, со дня назначения B. К. Плеве министром статс-секретарем до кончины Н. Й. Бобрикова.

При таких только условиях возможна была успешная совместная работа генерал-губернатора и министра статс-секретаря. По закону взаимные отношения их нельзя считать удачно поставленными. Один управляет краем, а другой докладывает Верховной власти дела этого края. Один отвечает за край, другой, пользуясь своим положением, неизбежно соблазняется направлять политику этого края, не неся никакой ответственности за последствия своего вмешательства. По табели о рангах министр статс-секретарь поставлен ниже генерал-губернатора и в тоже время его положение, как докладчика, делает его как бы контролером начальника края. Создано такое положение двух крупных властей, при котором легко могут возникать столкновения или же одна власть обыкновенно подпадает влиянию другой. Держать их в равновесии и поставить их так, чтобы каждая из них функционировала вполне самостоятельно чрезвычайно трудно. Нам представляется, что Н. И. Бобриков и B. К. Плеве достигли сих редких условий.

Н. И. Бобриков дорожил мнением B. К. Плеве, но это не значит, что он поступался своими коренными убеждениями и находился под его влиянием. Одна часть западной печати почему-то изображала Н. И. Бобрикова послушным орудием B. К. Плеве. Это большое недоразумение. Оба, обладая сильным и независимым характером, а также определенным образом мыслей, оставались самостоятельными и стремились только к согласному действию в финляндском вопросе, для чего часто и подолгу совещались и много переписывались. Как люди умные, они понимали, что не всегда и не во всем возможно единомыслие. «Мне трудно, — писал, например, Н И. Бобриков, — прийти к полному во всем с вами соглашению, что, я уверен, вы не поставите мне в вину» (29 июля 1903 г.). Когда же тот или другой оставались при разных мнениях, то с ними отправлялись во дворец и каждый излагал Государю открыто свои думы и чувства. Из дневника И. И. Бобрикова видно, что во время совместных всеподданнейших докладов его мнения не раз расходились с воззрениями министра статс-секретаря и в подобных случаях Николай Иванович проявлял особенное упорство и настойчивость.

Н. И. Бобриков охотно советовался с В. К. Плеве и, судя по некоторым письмам, представляется гибким и податливым, но на деле он никогда не поступался своими основными убеждениями и, отстаивая их, готов был пожертвовать своей должностью. Не уступал он