Кремлевский волк - Стюарт Каган

Лазарь бродил по улицам. Всё казалось чужим и незнакомым. Появились даже светофоры. Были новые дома. Их стало наверно раза в четыре больше, чем тогда. Казалось, большую часть города составляли заводы, изготовлявшие запчасти к вооружению. Один завод изготовлял винтовочные стволы, другой изготовлял спусковые механизмы. То, что раньше было заспанным селом, теперь был оживлённым промышленным городом. На душе Лазаря потеплело. Он почувствовал гордость за то, что это место теперь названо его именем.

Лазарь направился к тому месту, где когда-то стоял их дом, но там вообще не было домов. Теперь там возвышалось одно большое здание с маленькой вывеской сбоку. Это был кирпичный завод. Самосвал, из которого текло масло, стоял прямо на том месте, где у мамы Саши был огород.

Здание кирпичного завода продолжалось и на участок где жил дядя Лёвик. Лазарь видел двух человек, которые читали газеты прямо на месте, где была комната Морриса. Один из них курил папиросу, а другой чесал свои яйца.

Дядя Лёвик, Моррис… Память унесла Лазаря в те дни в Кабанах, когда было совсем по-другому. Он поискал взглядом то дерево, на котором они вырезали профили и бросали в них камни. На месте дерева тоже стояли новые постройки. Сохранился одноэтажный кирпичный дом: сначала на нём висел портрет царя, а потом, когда там разместили партийный комитет и повесили портрет Ленина, в него уже никто не осмеливался бросать камни.

Лазарь непроизвольно думал о Моррисе. Он всегда хотел написать ему. Лазарь знал, где живёт Моррис. Госбезопасность нашла для него адрес. Моррис жил в Филадельфии. Он был портным и работал на «улице Тейлоров», то есть улице портных. Моррис жил со своей женой Ханной. У них было четверо детей, один из которых умер от «казачьей болезни», так в Америке ещё называют врождённую болезнь Тай – Сакса, которой болеют только восточно-европейские евреи. Наверно, он должен был написать Моррису. Может быть ещё не поздно? Лучше поздно, чем никогда. Как бы он хотел сейчас поговорить с Моррисом, с дядей Лёвиком, мамой Сашей, отцом Моисеем…

Лазарь посмотрел на окружавшие его дома. Один из домов «подпирал» сопровождающий его детина, которому впору было бы работать на стройке. Лазарь кивнул ему.

– Пойдём – Сказал ему Лазарь. Я уезжаю.

Лазарь пошёл обратно на станцию. Парень плёлся совсем с ним рядом. Лазарь стоял и ждал электричку, и смотрел на табличку со своей фамилией, колыхавшуюся на ветру. Он знал, что скоро её снимут.

Газета “Нью-Йорк Таймс» от 4 июля 1957 года без сожаления сообщила, что Лазарь Моисеевич Каганович снят со всех ответственных постов и переведён на работу в провинцию. Газета «Нью-Йорк Таймс» обласкивала теперь нового своего любимца – Хрущёва. Лазарь Моисеевич не оправдал её надежд. 7 октября 1957 года та же газета поместила статью, в которой говорилось, что город Кабаны, носивший имя Каганович, переименован в Новокаширск. Ещё восьми населённым пунктам носивших его имя возвращены прежние названия. Московский метрополитен имени Кагановича стал называться метрополитеном имени В.И. Ленина.

ЭПИЛОГ

За окном стемнело. Тело ломит от долгого сиденья на одном месте, и раскалывается голова. Глаза болят. Я очень устал.

Передо мной остатки того, что мы поглотили за прошедшие десять часов. Серединки кусков чёрного хлеба – мы предпочитали корочки, высохшие остатки колбасы, кожура от лосося, крошки от пирога с изюмом и бесконечные кружки чая.

Человек, покачивающийся напротив меня в кресле качалке с подушечками, произносит:

– Ты ещё молод. Сила приходит с годами.

Я поднимаюсь и разминаю затёкшие ноги. Мне надо запомнить всё услышанное. Он не позволил ничего записывать. Более того, он проверил, что в моих карманах ничего нет. Но наш разговор ещё не окончен.

– А что теперь?

– Что теперь? Ничего. Думаешь, я сразу буду звонить Андропову, как только за тобой закроется дверь?

– Я не знаю.

– А я знаю. Конечно, нет. КГБ это не касается. Но я позвоню Леониду. Ему я обязан сообщить о твоём визите.

Он увидел страх в моих глазах и улыбнулся.

– Не бойся, дружок. Леонид тоже с Украины, и он один из моих протеже. Он мне кое-чем обязан. Он тебя не тронет.

– Как Хрущёв вас?

Лазарь хмурится. Это было дело прошлого, но напоминание всё ещё остаётся болезненным.

– Извините, я не хотел…

Он только машет рукой.

– Ничего, ничего. Это мои проблемы, не твои. В конце концов, Никиты больше нет. Туда ему и дорога. А я ещё живу и бодаюсь.

Затем он быстро меняет тему разговора.

– Ты знаешь, что я – чемпион района по домино? А, может, и всей Москвы? Видишь эти фонари внизу?

Он указывает рукой за окно.

– Мне удалось добиться, год назад их установили прямо здесь, и поэтому я вместе с другими пенсионерами могу допоздна играть в домино по вечерам.

– Как видишь, у меня ещё есть власть.

Я обхожу квартиру, касаясь пальцами мебели. Квартира совсем небольшая. Я стараюсь представить, что в этих двух небольших комнатах осталось от огромной квартиры на престижном Кутузовском проспекте. Несомненно, что кресло-качалка перевезена с дачи, которой у него больше нет. На стене в рамке висит фотография женщины.

– Это Мария. Она умерла от рака много лет назад.

Он смотрит куда-то в сторону.

– Морриса тоже больше нет. Он умер два года назад.

– Я не знал, хотели бы вы об этом знать?

– Я всегда хотел, и сказал об этом.

– Я много говорил с ним. Моррис часто вспоминал вас и всю вашу семью.

– Ему не нравилось, что я делал? – в голосе Лазаря слышаться враждебные нотки.

Я молчу, чтобы правильно подобрать слова для ответа.

– Да, это так. Он всегда утверждал, что еврей не должен идти против еврея. Мы одни дети. Так учит Тора.

Наступает длинная пауза. Минута идёт за минутой и кажется часом.

– Я ни в чём не нуждаюсь, – наконец, говорит он, откидываясь в кресле. – Каждый месяц я получаю 120 рублей пенсии. У меня достаточно сбережений, чтобы откладывать и жить в комфорте, хотя и не без льгот. А что? Мне даже доставляет удовольствие поругаться с продавцом в соседнем гастрономе. Создать неразбериху и неуверенность, а? Откуда, ты думаешь, пришло выражение «красная черта»? Это я его придумал!

Он начал смеяться, стараясь показать своё чувство юмора. Я представляю, каким трудным в общении и жёстким был этот человек лет пятьдесят назад. Он, несомненно, наводил ужас на людей. Неудивительно, что он оставался у власти так долго.

– Мария часто говорила мне: «Лазарь Моисеевич, ты из всего делаешь представление». Да, мне нравиться громоздить препятствия.

Осматривая комнату, я замечаю фотографию Троцкого, стоявшую на письменном столе. Он следит за моим взглядом: