Уйти нельзя остаться. Кризисы, выгорание, смыслы и ресурсы в кинопрофессии - Татьяна Салахиева-Талал
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Власть продюсера соизмерима с его финансовой ответственностью. Он несет наибольшие финансовые риски на рынке, где окупаемость инвестиций плохо предсказуема.
Иногда случается так, что творческий замысел и финансовый потенциал фильма выступают конфронтирующими приоритетами. Это — место возникновения системных конфликтов. Но у них, по крайней мере, есть объективные причины и возможность хоть какого-то конструктивного решения.
Гораздо хуже дело обстоит там, где борьба за власть сама по себе становится ведущим и плохо осознаваемым участниками этой борьбы мотивом, запускающим стратегии поведения, при которых и творческая ценность фильма, и сохранность общего процесса кинопроизводства перестают быть основными приоритетами. Это тот самый случай, когда человек доминирует не потому, что это конструктивно в данном контексте, а «потому что может»: он тут главный и заставит всех это почувствовать. Такая борьба непродуктивна, жестока и зачастую имеет разрушительные последствия.
Нашумевший скандал с Харви Вайнштейном — яркая иллюстрация злоупотребления, создающего расщепленное травматическое поле, в котором абсолютизируются власть одной стороны и бессилие другой. Поскольку ситуация в этом поле поляризована, между противоположными полюсами накапливается большой заряд напряжения, который может хронифицироваться на долгое время, однако если в какой-то момент пережать, передавить, то, согласно эффекту сжатой пружины, он высвобождается мощным взрывом. Причем расщепление на два противоположных полюса сохраняется и в способе разрешения хронической ситуации: тот, чья власть была абсолютна, низвергается в полярное состояние, и все избегаемое десятилетиями бессилие обрушивается на него в один момент в тотальном объеме. А те, кто годами находился в ситуации зависимости и бесправия, обретают компенсаторную власть над судьбой абьюзера. И этот феномен взрывной волной распространяется по всей системе, обретая характер революции.
Подспудное стремление к власти велико, поскольку запускается избеганием противоположного полюса — бессилия.
Гештальт-терапевты знают, что избегаемое переживание становится так называемой «переходящей фигурой» — оно циркулирует в поле отношений и передается из одного контакта в другой до тех пор, пока гештальт не будет закрыт, то есть пока это переживание не будет наконец осознано, пережито и ассимилировано.
А это значит, что чаще всего злоупотребление властью становится системным феноменом: у того, кто пострадал от власть имущих, высок риск воспроизводства этой травмы с теми, кто зависим от него. Избегая встречи с собственным бессилием перед абьюзером, мы сами становимся таковыми для тех, в отношениях с которыми мы можем почувствовать свою власть и отыграться. У нас отнимали проекты — и мы начинаем отнимать у других; за нашей спиной принимались важные для нас решения — и мы перестаем ставить в известность о решениях тех, кто от них зависит; с нами нарушали финансовые и временные договоренности — и мы теперь нарушаем их с остальными... «Эта музыка будет вечной, если я заменю батарейки».
В такое травматическое отыгрывание легко соскользнуть — намного проще, чем разбираться со своими травмами и встречаться с собственным бессилием. И поэтому избегаемое бессилие становится переходящей фигурой, и в киноиндустрии (и не только в ней) мы встречаем сплошную ретравматизацию вместо исцеления.
Чем более авторитарен общественно-политический строй, тем больше в нем проблем со злоупотреблением властью. А в нашей стране с ее советским прошлым это стало уже хронической болезнью. Установка «сильный всегда прав, слабый — виноват» подрывает базовую идею о том, что власть неразрывно связана с ответственностью. В такой среде позиция слабости избегается всеми возможными способами как нечто постыдное и крайне неприятное, а демонстрация силы и борьба за власть становятся ведущими подсознательными мотивами. Тем самым поддерживается существование этой ложной дихотомии, приводящее к бесконечной ретравматизации.
Как же существовать в такой сложной среде, чтобы заботиться о себе и не подбрасывать дров в костер всеобщего неблагополучия?
Для начала принять свое бессилие, невозможность изменить окружающих и начать с себя. Целебной в этом контексте может стать так называемая «молитва анонимных алкоголиков»[35]:
Боже, дай мне разум и душевный покой принять то, что я не в силах изменить, мужество изменить то, что могу, и мудрость отличить одно от другого.
Да, бессилие — пожалуй, одно из наиболее мучительных и часто избегаемых человеческих переживаний. Как я писала выше, бессилие является неотъемлемым компонентом травмы. Как пишет Джудит Херман, «травма — это страдание бессилия»[36].
И вместе с тем признание собственного бессилия — мощнейший целебный ресурс и источник силы, как бы парадоксально это ни звучало.
Если мы осознаем, принимаем и переживаем свое бессилие, оно перестает быть тотальным и обретает конкретные формы и границы, высвечивая очертания тех сфер, над которыми мы обладаем властью.
Когда мы осознаем и границы своего бессилия, и границы своей власти, мы выходим из поля травмы, в нас высвобождается много энергии, которая раньше была задействована в бессмысленной непродуктивной борьбе.
Принимая свое бессилие, мы отказываемся от невротических попыток нравиться всем и сделать так, чтобы результаты нашей работы восхищали всех без исключения, чтобы мы избежали любой критики или негативных отзывов зрителей или коллег. Мы не в силах на 100 % обезопасить себя от недобросовестных заказчиков/исполнителей/коллег, обмана, злоупотреблений, провалов, творческих неудач, отсутствия идей, простоев в работе, урезания финансирования, закрытия проектов, хаоса киноиндустрии, бюрократических проволочек, цензуры и многого-многого другого. А значит, мы не должны винить себя, если попадаем во все эти ситуации.
И в то же время у нас есть власть выбирать, какова вилка нашего гонорара, какие сроки и рабочее расписание нам комфортны, с кем мы хотим или не хотим работать, какие заказы нам интересны, когда нам пора уходить с проекта и многое другое.
В историях наших участников представлены разные способы возвращать себе власть там, где это возможно. Например, некоторые сценаристы переводят написанные сценарии в прозу или решают осваивать режиссерскую профессию, чтобы взять в свои руки власть над реализацией собственных историй. Некоторые режиссеры, наоборот, учатся сценарному ремеслу, потому что в работе с собственной историей больше власти и творческой свободы, чем в роли приглашенного на чужие проекты режиссера. Некоторые в ситуациях, когда они были лишены власти над проектом в ущерб результату, принимают решение убрать свое имя из
