Скобелев - Борис Васильев

Николай Николаевич был весьма недоволен, но отказать в просьбе все же не решился. Теперь Скобелев стал не только героем Плевненских штурмов, но и победителем Весселя-паши. Да и сам Струков мягко, но настойчиво просил о том же еще утром.

Конный авангард Скобелева, которым командовал генерал Струков, 3-го января 1878 года стремительной атакой захватил железнодорожный узел Семенли. Едва дав отдохнуть коням, но отнюдь не кавалеристам, Александр Петрович уже на следующее утро захватил Германлы, отрезав армию Сулеймана, что вынудило даже нетерпеливого Скобелева срочно отправить к лихому командиру авангарда Млынова с личной запиской: «Остановись, Шурка, дай войска собрать!»

— Ругается Михаил Дмитриевич? — улыбнулся весьма польщенный Александр Петрович.

— Скорее восторженно смеется, — невозмутимо пояснил Млынов. — У нас вся артиллерия отстала, а турки со страху об этом и не догадываются.

Форсированными маршами подтянув свои силы, Скобелев вновь бросил Александра Петровича вперед, послав приказ через порученца подпоручика Федора Мокроусова. Приказ был устным:

— Только вперед! Передаю дословно.

— Понял, поручик.

Пройдя за сутки восемьдесят верст, кавалеристы Струкова нежданно-негаданно появились перед Адрианополем. Паника турок была столь велика, что двухтысячный гарнизон сдал крепость без боя.

Однако радость Михаила Дмитриевича оказалась весьма омраченной. На подходе к городу передовой дозор Струкова был встречен огнем турецкого охранения. Охранение казаки разогнали, но сопровождавший их в этом дозоре Мокроусов был ранен.

— Тяжело? — угрюмо спросил Скобелев Млынова.

— Тяжело, Михаил Дмитриевич, — вздохнул адъютант. — Однако врач сказал, что выкарабкается.

— Жаль Федора. Он стал бы хорошим боевым офицером. Проследи, чтобы в Россию первым же транспортом отправили.

К тому времени генерал Гурко разгромил армию Сулеймана под Филиппополем. Турки повсеместно бежали, без сопротивления откатываясь к Константинополю, и на острие русского преследования шел кавалерийский отряд генерал-майора Александра Петровича Струкова. Начав войну лихим набегом на Барбошский мост, он же и заканчивал ее в войсках Скобелева на подступах к Константинополю.

19 января Турецкая империя запросила перемирия. Кровавая девятимесячная война заканчивалась полным военным разгромом Блистательной Порты[53].

2

Затихнув на полях сражений, война перешла в кабинеты: Европа единым фронтом выступила против русских условий мира, и Англия демонстративно направила свой флот в Мраморное море. Ощутив поддержку, Константинополь начал упорствовать и всячески затягивать мирные переговоры. Глава турецкой делегации Севфет-паша решительно воспротивился требованию русской стороны признать единую автономную Болгарию. Тогда граф Игнатьев, руководивший переговорами с русской стороны, навестил главнокомандующего в его ставке в Адрианополе.

— Английская эскадра стоит в пятнадцати верстах от Константинополя, — сказал он. — Это значительно ближе, чем штаб Вашего Высочества.

Главная квартира русской армии была переведена в местечко Сан-Стефано, расположенное на том же расстоянии от турецкой столицы, что и английские корабли. И турки сразу сбавили тон, но тем не менее настояли на перерыве в переговорах.

— А почему бы вам, Ваше Высочество, не устроить в Сан-Стефано победный парад? — спросил граф Игнатьев, вторично посетив великого князя. — Покажите туркам лица их победителей, поиграйте оружием. А я приглашу гостей, если позволите. Англичан, послов и, конечно же, всю турецкую мирную делегацию.

— Молодецкое решение! — Николай Николаевич пришел в восторг. — Мы покажем всему миру своих героев, и я лично буду принимать этот парад. А командовать им должен молодецкий генерал. Может быть, поручить командование Гурко?

— Может быть. Ваше Высочество, может быть, — согласно закивал опытный и многознающий дипломат. — Боюсь, однако, что мне придется долго объяснять послам и англичанам, кто командует парадом, и почему именно он, а не кто-либо иной.

— Да? А о ком не придется? Европа возмутительно мало уделяет внимания России. Возмутительно мало! Там хотя бы кого-нибудь знают из моих военачальников, граф?

— Европа более всего наслышана о Белом генерале, Ваше Высочество.

— О Скобелеве? — главнокомандующий нахмурился и вздохнул. — Умеет, умеет он подать себя в нужном свете.

— Совершенно согласен с вами, Ваше Высочество. Особенно — в сражениях. Европейские газеты не устают писать об этом из номера в номер.

— Дерзок, — строго сказал Николай Николаевич.

— Что же делать, Ваше Высочество, если газеты читают на бульварах?

— Я подумаю, граф, — сказал главнокомандующий.

Великий князь сказал так только от внутреннего несогласия с осторожной рекомендацией графа Игнатьева. Думать было не о чем не потому, что не находилось более кандидатов, а потому лишь, что не находилось более знакомой для ушей любой национальности фамилии. Повинными в этой популярности Скобелева оказались не только белый мундир и пресловутая белая лошадь, и даже не столько безрассудная храбрость Михаила Дмитриевича, о чем восторженно писала вся европейская пресса. Решающей оказалась скупая оценка, данная Михаилу Дмитриевичу плененным героем этой войны Османом-пашой и широко растиражированная газетами всего мира: «Таким я представляю себе Наполеона в молодости».

Говорят, что сын и наследник Александра II цесаревич Александр Александрович, вычитав эту фразу, сказал говорить ближайшим друзьям и постоянным собутыльникам:

— Вот это надо запомнить.

Потряс газетой и велел ее сохранить.

А главнокомандующий уже на следующий день вызвал Скобелева и сказал:

— Командовать парадом будешь ты.

Подумал и добавил:

— Если не успеешь меня огорчить.

Неизвестно, что повлияло тогда на Михаила Дмитриевича — это лестное назначение или выношенная мечта, а только последние слова Николая Николаевича он пропустил мимо ушей. И велел Млынову разыскать генерала Струкова.

— Давай, Шурка, коней в Босфоре искупаем?

— Стоит ли, Михаил Дмитриевич? — засомневался Александр Петрович. — Слишком уж вызывающая дерзость.

— А история только дерзости и запоминает. И я все равно это сделаю. С тобой или без тебя — это уж тебе самому решать, Струков. Есть только миг, Шурка. Только миг ослепительный, так мне один мудрец на Кавказе объяснил.

3

Выехали еще засветло вчетвером: Струков прихватил казака-коновода с буркой. Молчали почти всю дорогу, понимая, на какую выходку решаются, и привыкая к этой мысли. Только Александр Петрович изредка вздыхал: