Орда встречного ветра - Дамазио Ален

прямо в рожу, так что тушки в воду и почесали по горизонтали! Задача следующая: наворачивать по шесть серий в день с перерывами на поплавках. А в конце дня, если до дна не как до Верховья раком, то вколачиваем бамбуковые столбы в ил и ставим на них платформу прямо над модой. Поели и спать. Все. Ничего великомудрого. Свои философствования, Каракольские сказочки и фреольскую болтовню оставите на потом, ясно? А пока засунули яйца поглубже в комбезы, ноги в ласты и погнали, покрутите своей культей вокруг плеча пару добрых тысяч раз спереди назад, и через две недели будем вспоминать, как чуть не наделали тут себе в шаровары на этом пляже перед заплывом. И зарубите себе на носу: не было и не будет Орды лучше нашей, которая решилась бы сунуть свою морду в это отстойное корыто! У нас есть платформа, есть поплавки с винтами, плавательные комбезы теплее, чем у мартовской выдры, и жратвы на полгода! Будем плыть двойной боковой, группами. Я спереди, Фирост и Тальвег сзади, будем кадрировать первую группу по левой. По правой — Пьетро спереди, Степп и Леарх сзади. Будут идти по другой волне. Два треугольника, понятно? Барбак и Горст, двое наших громил, попрете на себе бамбук. Порядок, Горст?

— Порядок…

— Брусья для платформы будет тащить поочередно Пак. Тихо тут, разорались сразу. Силамфр пришпилил на них винты, брусья сами поплывут. Так, все, на этом сворачиваемся. Все готовы к этому дерьму?

— Что делать, если схватит судорога?

— Инструктора по плаванию позовешь! Ори во все горло!

— А если кто-то не сможет больше плыть?

— Того, значит, я сам бугром потащу.

) Голгот сдержал слово. Первые три дня на шестом заплыве за день он тащил за собой Аои, а Эрг буксировал Каллирою, у которой судороги начинались еще на пятом, и плыть она могла только при помощи рук и здоровой ноги. Мы теперь были мастерами плыть кролем по волнам, перекатываясь с гребня на подошву волн, мы даже неплохо приноровились начинать грести сразу, едва перевалив за гребень, пользуясь инерцией склона волны перед следующим накатом, и одновременно ослабляли веревку, чтобы не получить буйком вдогонку. Мы плыли день… Два… Три… Уши заложило водой, нами овладело настойчивое чувство одиночества, парадоксальное ощущение тотальной изолированности друг от друга, несмотря на белеющую впереди пену от ударов ног или мелькающие поблизости руки, мы продвигались вперед с головой, погруженной в мутный от ила пейзаж, то путаясь в длиннющих водорослях, то натыкаясь на редкий клочок песка под ногами, и я все больше плыл с закрытыми глазами, потому что мне было страшно, потому что было проще плыть, не думая, плыть час, другой, чувствуя на первых порах плавные, податливые мускулы, которые затем начинали наливаться свинцом, а правое плечо скрипело к вечеру и заклинивало при вращении. А еще были остановки, на четверть часа, не больше, чтобы передохнуть между сериями, и мы старались разбить водный саркофаг, сказать друг другу хоть что-то кроме «мне холодно, у меня трапеция скользит, я больше не могу, и у меня винт не крутится…» Эти передышки утомляли иногда даже больше, чем заплывы, настолько оказывалось сложно расслабиться на вытянутых поплавках, и чтоб волной не опрокинуло обратно в воду, так что мы, как правило, просто молча лежали на спине в ожидании сигнала Голгота на новый заплыв. Время от времени я позволял телу уйти ко дну, лишь бы нащупать под ногами почву и хоть

на несколько секунд задержаться стоя, почувствовать, как кровь снова циркулирует по вертикали, снизу вверх.

Так мы и плыли в невесомости, все ориентиры, скалы и берега, все растворилось в бесконечной воде, мы плыли посреди озера, а перед нами неизменно были кубические километры воды, и расстояние измерялось лишь в одной возможной здесь величине, называемой «мужество», вода отделяла нас от нижнего берега, с каждым днем делая выбор все более и более непоправимым, вода была и на юге, и на севере, она просачивалась сквозь землю и прибывала из источников, лилась дождями сверху, воды было столько, что можно было затопить целую пустыню и все ее Орды, — и никаких признаков берега на горизонте, ничего, за что можно было уцепиться взглядом, на что можно было держать курс, ничего, кроме катящейся на нас волны и следующей за ней новой, все такой же безразличной и механической, подъем и спуск, подъем и спуск, и только мы одни, болтаемся, словно в трясине вялой дремоты, где-то на неясной грани сна, никогда до конца не приходя в себя, и все же мы плыли вперед, гребень за гребнем, волна за волной, покачиваясь, как поплавки, растворяющиеся в собственной усталости, мы превратились в рыб с руками и ногами, стали отдаленным напоминанием самих себя, мои товарищи по волнам, мой единственный остров, входящий в воду по собственной воле, зачастую по принуждению, с соленым ртом и заложенным носом, мой единственный подвижный остров, эти двадцать два тела в движении — Орда, мы.

Безумие не столь безумно, когда участие в нем принимают все. Думаю, я мог бы вытворить что угодно, даже самую абсурдную штуку на свете, если бы мы делали это вместе; когда мы были вместе, я чувствовал силу каждого, физическую и духовную, я верил в нас, ощущал прочность той нити, которая была нашей связкой в этой безбрежной

воде. Двадцать нелепых квадратных метров белой кожи, которые мы занимали на бескрайней поверхности воды, вместе мы отмеряли границы пространства сопротивления, были герметичной крупинкой во всеобщем разжижении…

— Сов! Сов, подожди!

Пьетро схватил меня за ногу, чтобы остановить. Остальные застыли, лежа на поплавках, с напряженными лицами вслушиваясь во что-то изо всех сил.

— Силамфр услышал что-то странное. Шум течения, что-то вроде бурного ручья вдалеке. Или что-то в этом духе…

— А Аои говорит, что чувствует какой-то поток справа от себя.

— Да, там вода холоднее, но я не уверена…

— Караколь тоже обеспокоен.

— Карак, что именно ты чувствуешь?

— Похоже на круговые волны, как на фонтанной башне, друг. Но намного сильнее… Кажется, это пока еще далеко, но мне эти ощущения не особо по душе…

— Можем остановиться здесь на перерыв, набраться сил…

— А можем продолжить, чтоб постараться отплыть подальше…

— Силамфр, ты по-прежнему слышишь шум?

— Когда голову под воду окунаю — да. По правую сторону от нас, то есть ровно на юг от линии контра.

— Я тоже слышу.

— Ороси?

— Волны справа слегка деформированы, как бы перекручены. Посмотрите на подошвы волн.

Я стал всматриваться, но, откровенно говоря, так ничего и не увидел.

— У кого-то есть соображения, что бы это могло быть или значить? — спросил Пьетро.

— У меня есть одна мысль. Но если это оно…

— Если это что?

— Тогда нам всем конец.

π  Сокольник совсем выдохся, сам не знает что говорит от усталости. Я не спускал с Ороси глаз. Она попросила Тальвега подержать ее за веревку, пока она цепляла на себя груз, чтоб опуститься на дно. Навскидку глубина была метра три, не больше. Видно было, как она опустилась, на песок, и, вытянув руки горизонтально вперед, сначала села лицом к югу, затем повернулась к северу. Она хотела проверить направления течений. Минуту спустя снова вынырнула на поверхность.