Четыре угла коварства - Лариса Павловна Соболева

– Тимка будет наш, Пашка принял решение оформить опеку или усыновление, пока не знает, что предпочтительней для мальчика.

Тамара присела на диван рядом с ней, почему-то очень грустной, а ведь все было хорошо. Но очень часто, когда Павел уходит, Зоя Артемовна меняется, у нее портится настроение до тех пор, пока она не займется малышами – сейчас они спят. Но что ее расстроило сегодня? Неужели решение Павла насчет Тимы?

– Правда? Не ожидала этого от Павлика.

Не думала Тамара, что своей фразой наступит на любимую мозоль, Зоя Артемовна слишком эмоционально отчитала ее:

– Почему? Ты так плохо о нем думаешь? Пашка говорит, что миг, когда увидел в торговом центре Тимку, спящего на полу за пустыми ящиками, не может забыть, тогда он и принял решение оставить мальчика у нас. Он понимает, что нанесет непоправимую травму ребенку, раздавит его морально навсегда… В общем, Павлик не может его вернуть в детский дом. Это элементарная ответственность, если хочешь, чувство долга. Кстати, не можешь мне объяснить, что плохого в ощущении своего долга? Мы все кому-то должны, но не все это понимают.

– Зоя Артемовна, вы неправильно меня поняли, – принялась оправдываться Тамара. – Наоборот, я восхищена его поступком, но вы так грустите…

– Нет, я не грущу, просто думаю, что ты не захотела моего Пашку одного, а двоих тем более не захочешь. Кажется, мои внуки просыпаются.

Зоя Артемовна подхватилась и поспешила в спальню к малышам, оставив несостоявшуюся невестку одну.

Ребята в уголке играли в игрушки,

…склонившись над смартфонами, у них одна на двоих игрушка, хихикали, толкали друг друга. А Павел писал, рукописные отчеты Семенович не отменил, чтоб служба медом не казалась. Ольга открыла дверь, ее ждали. Ребята перестали играть, спрятали телефоны и приготовились к действиям. Стоя в дверном проеме, словно не собираясь заходить, она спросила:

– Ты хотел меня видеть?

– Да, присаживайся, Оля, не стесняйся, – бросил он, не отрывая взгляда от листов, затем взял зазвонивший телефон:

– Да, Феликс?.. Звонил. Хочу сообщить радостную весть, с тебя сняты все обвинения, подозрения, сомнения. Можешь возвращаться на работу… Подробности при встрече, не сейчас… Не стоит благодарности, разве ты поступил бы иначе?.. Насте привет. Пока.

Стоило ему положить смартфон, Коноплева задала вопрос, окрасив его недоверием, изумлением и постоянно сопровождающим ее высокомерием:

– Хочешь сказать, убил семью в октябре не Феликс? Я потребую, чтобы твое расследование перепроверили независимые структуры.

– Тебе лучше, чем мне, известно, что Феликс не убивал друзей, его там близко не было.

– Мне известно? Да, известно, что ты подтасуешь факты, лишь бы вызволить друга. Я не права?

– Права. Но не во всем. Я сделаю невозможное, чтобы спасти друга, кстати, сделал. У тебя красивая сумка, Оля, дорогущая… Скажи, как ты умудрилась на свою зарплату купить такую сумку?

– Кто тебе сказал, что купила я? Мне ее подарили.

– Риманте Середа?

Удар достиг цели, Оля насторожилась, через паузу ответила:

– Любовник. Устраивает?

– Меня не устраивает твой дилетантизм, твое вранье, отношение к нашей группе и тотальное вредительство.

– У тебя есть доказательства?

Вместо ответа Павел включил записи. Подборку показаний вырезали и смонтировали на компьютере, чтобы не искать нужную часть, короче, она насладилась моментом, как ее сдали сообщники. Запись закончилась, Ольга была вне себя, она явно собралась выпустить тираду, да не заметила, как подошел Вениамин и спустил сверху наручники на уровень ее глаз, они болтались, суля новую, непривычную и непредсказуемую жизнь.

Сегодня еще одна встреча намечена,

…разумеется, она состоялась. Риманте так и не сняла невидимую корону, вероятно, уверовала, что выберется на волю с наименьшими потерями. И вот перед ним сидит женщина, мать, она получила от жизни все блага в избытке, казалось бы, чего тебе еще надо, тетка? Где ты там обосновалась сейчас? Небось на берегу синего моря с прозрачной водой и экзотическими рыбками, на вилле с бассейном, чего же тебе не жилось спокойно? Павел скрестил на груди руки, демонстрируя свое намерение поговорить по душам, тем более наедине, и спросил:

– В данном случае о морали говорить не приходится, но все же, не для протокола, скажите, Риманте Айварасовна, что вас побудило к такой ненависти ко мне и Вараксину?

Вопреки ожиданиям она охотно пошла на контакт:

– Вы влезли в мою семью, сломали жизнь моим сыновьям.

– Мы? Ничего не путаете? Может, это ваш муж в чужие семьи лез и оставлял после себя там трупы и слезы?

– Мой муж на старости лет стал тупым болваном, это наш позор, от которого мы не можем отмыться, а позор вытащили вы и обнародовали.

– Мы ничего не делаем достоянием гласности, это журналисты, так ведь и положение ваш муж занимал в городе высокое, которое привлекает пристальное внимание. Журналисты собственное расследование провели, откопали факты, до которых даже мы не добрались.

– Да, он занимал пост и вдруг слетел оттуда… со скандалом, позором и отравился…

Отравился? Риманте задумалась, собственно, она перенеслась в прошлое, когда этот человек разоблачил преступников, в число которых входил ее высокопоставленный муж. Они похищали невинных девушек, проводили страшный ритуал, чтобы получить силу юных дев: насиловали их, а потом убивали…

Муж прятался в одной из их квартир. Рима открыла дверь своим ключом и вошла. Небрежно кинув шубу на канапе в прихожей, двинула к кабинету, там и нашла мужа за массивным письменным столом, он что-то писал. Рима опустилась в кресло и закрыла глаза, бросив ему:

– Мемуары строчишь?

– Привет, что скажешь? – спросил он настороженно.

– Устала, – промямлила она. – Обыск был сегодня.

– Ну, рассказывай, рассказывай…

– Сначала выпьем, мне допинг нужен, – поднялась она. Достала бутылку шампанского из сумки, протянула мужу. – Открывай, а я бокалы принесу.

Вскоре бокалы стояли на столе, Клим Ефимович наливал в них шампанское, попутно ворча:

– Мокрые почему?

– Не пить же мне вместе с пылью! Я их сполоснула.

– Вытерла бы…

– Лень. И вообще! Что ты натворил… Боже мой…

Однако поздно сокрушаться, тем более взывать к здравому смыслу, Клим сделал свой выбор, она – свой. Рима отпила глоток из бокала, а он осушил свой залпом, налил еще. Подойдя к с письменному столу, она положила перед мужем пистолет. Клим Ефимович поднял удивленные глаза на жену, которая пила из бокала мелкими глотками и одновременно смотрела на него.

– Что это? – Хотя вопрос задан о другом: зачем это?

– Разве ты ослеп? Это твой пистолет. Надо с честью выйти из непростого положения.

– Нет! Нет-нет… – лихорадочно замахал он руками.

И Рима начала говорить, спокойно и жестко, без нервов и суеты:

– Мм! Любишь жизнь, я тебя понимаю. Но ее любят и твои сыновья,