Леовичка - Варвара Шихарева

Олдер на миг замер, примеряясь и благодаря предков за унаследованную силу, воины внизу тоже застыли как один — тысячник спиною чувствовал исходящее от них напряжение и знал, что ратники будут судить о расположении к ним Мечника по точности и меткости его удара… Который последовал уже в следующее мгновение — лезвие меча опустилось на шею быка, перерубая мышцы и кости. Животное с почти человеческим стоном упало на колени и тут же завалилось на бок.

Стоящие внизу ратники довольно загудели, а из раны, заливая начерченный на земле символ, широко хлынула кровь, но когда земля получила необходимое, Антар с ещё одним воином подставили под разрубленные жилы позаимствованные в опустевшей деревне кувшины. Олдер и сотники должны испить жертвенной крови, ею же будут окроплены знамёна отряда…

Сам же тысячник уже взялся за длинный нож — разрезав грудную клетку и брюхо, он извлёк сердце с печенью и, встав с колен, пристально взглянул на лежащие в его окровавленных руках внутренности… На один короткий, почти неуловимый миг его губы сурово и горько сжались, но потом он шагнул к костру и, выкрикнув: «Мечник с нами!» — бросил внутренности жертвы в ярко пылающий огонь. Стоящие внизу воины немедля ответили ему торжествующими выкликами, но для тысячника они значили не более чем шум деревьев — печень жертвы несла в себе изъян, означающий, что цель не будет достигнута… Олдер привычно тряхнул головой и сошёл с пригорка к ожидающим его сотникам — обратной дороги у него не было, а с любым предзнаменованием можно поспорить…

А ещё через час амэнцы, оставив малую часть ратников около кораблей, уже ехали по едва заметным лесным тропам, вытянувшись в длинную, сверкающую железом змею, а Олдер невольно отметил, что возглавляющий вторую сотню Ромигар в этот раз взнуздал не своего любимца — тёмного, словно безлунная ночь, Ветра, а сменного — гнедого иноходца. Это было странно, ибо именно Ветер обладал спокойным характером и редким для лошади умом — такой жеребец не шарахнется от внезапно метнувшейся к нему тени, не встанет на дыбы, не понесёт со страху своего седока. Ромигар необычайно гордился конём и не раз говорил, что продаст его лишь тогда, когда вес предложенных за Ветра золотых монет сравняется с весом самого коня…

Олдер при желании мог бы предложить сотнику то, что он просил: последние лет пять денег у него благодаря доставшимся от тестя имениям и непрекращающимся милостям Владыки стало намного больше, чем он мог бы потратить. Да и среди амэнской знати Олдер прослыл редкостным сумасбродом ещё со дня своей женитьбы на Ириалане — подобная, исходящая от него прихоть никого бы не удивила, да только сам тысячник не видел в ней нужды. С конями ему никогда не везло — то во время боя рысаку Олдера подрубали ноги, то арбалетный болт впивался очередному коню в шею, то избранная лошадь оказывалась просто слишком пугливой или упрямой…

Так или иначе, кони под тысячником менялись с завидным постоянством — Олдер даже клички им перестал давать, а потому не видел смысла в покупке Ветра, который, попав к нему в руки, всё равно долго не проживёт… Но вот почему Ромигар ни с того ни с сего изменил собственным пристрастиям, было действительно непонятно. Олдер чуть придержал своего рыжего, с чёрными гривою и хвостом жеребца и, дождавшись, когда Ромигар сравняется с ним, спросил:

— Почему ты оставил Ветра в стане? Бережёшь от грядущей сечи?

Ромигар сумрачно посмотрел на своего главу и тяжело вздохнул:

— Доберёгся уже… Лучше б я его Алинту продал — больше проку было бы…

Услышавший такое откровение, Олдер внимательно прищурился:

— Что ж так?.. Охромел он внезапно, что ли?

Сотник помрачнел ещё больше:

— Не поверишь, глава, потерялся мой Ветер… Вечером сам его проведывал — лепёшкой с мёдом кормил, а сегодня утром обнаружилось, что Ветра в загоне нет… Я уже наказал конюших, да что толку…

Ромигар, издав очередной тяжёлый вздох, принялся расписывать, каким умницей и сокровищем был его Ветер, как его, лишившегося матери вскоре после рождения — кобыла, между прочим, была из конюшен самого Владыки, — отдали под присмотр хромого конюха — пленного крейговца и как он выкормил и воспитал такое диво…

Олдер же, услышав про конюха, лишь тихо хмыкнул и, заметив, что сейчас не время жалеть о потерях, послал своего коня вперёд: внутри у него всё больше крепла уверенность, что на любимце Ромигара теперь разъезжает пресловутая лесовичка…

Зловещие и непроходимые топи встретили амэнцев яркой зеленью и россыпью цветов: залитая золотистыми лучами, необъятная, покрытая густой травой луговина радовала взгляд и веселила сердце одним своим видом. И лишь редкие оконца смолянисто-чёрной воды да тонкие и кривые деревца, не имеющие достаточной опоры для корней, намекали на то, что под весёлым, пестрящим цветами ковром таится жадная, вязкая топь…

Повинуясь короткому взмаху руки Олдера, следующие за ним воины замерли на своих местах, а Антар спешился и подошёл к краю болота: теперь пришло его время… Чующий посмотрел на солнце, на болото и, низко поклонившись на все четыре стороны, пошёл вперёд — под сапогами у него противно зачавкало, но Антар остановился лишь тогда, когда его ноги стали проваливаться по самые щиколотки, и, чуть помедлив, опустился на колени прямо в жидкую грязь…

Те, кто никогда не видел Чующего за работой, спокойно могли бы решить, что он пьян или сошёл с ума, да и что может прийти в голову, когда смотришь на слепо шарящего по грязи руками и непрестанно бормочущего себе под нос человека. Но никто из стоящих позади Олдера амэнцев даже не улыбнулся — они знали, что пожилой воин действует по приказу их главы, и понимали, что от его вороженья, неуловимого для человека, лишённого дара, зависят их собственные жизни…

Тоже спешившийся и теперь держащий своего коня под уздцы Олдер не только знал, но и чувствовал, что делает Антар: зовёт болотных хозяев, упрашивает, умасливает их, пытаясь найти ту единственную, хорошо скрытую тропу, которая может провести людей через смертоносные топи… Дикая сила привычно артачилась и упрямилась, ускользала из рук вместе с путеводной нитью. Пробегала неровной, хорошо заметной дрожью по обманчивой тверди, из-за чего поверхность болота казалась шкурой живого спящего зверя; вскипала в редких оконцах воды крупными пузырями, которые, лопаясь, распространяли вокруг себя тяжёлый, гнилостный запах…

Антар же ни на миг не прекращал своих попыток — он по-прежнему действовал мягко и терпеливо, не позволяя прорваться наружу копящемуся внутри усталому раздражению, которое может свести на нет все былые потуги. На лбу Чующего выступили крупные капли пота, дыхание стало тяжёлым, потом он вдруг замер, будто прислушиваясь к чему-то, и согласно кивнул. Затем вытащил из ножен идущий в паре к мечу гранёный кинжал и, закатав рукав, полоснул себя по руке. Кровь мгновенно хлынула из глубоко пореза, а Антар, отправив кинжал обратно, глубоко погрузил руки в болотную жижу — ещё через миг его плечи напряглись так, точно он, ухватив под толстым слоем грязи что-то невидимое и очень тяжёлое, теперь пытается это вытащить.