Французский палач - Крис Хамфрис

– Конечно. Почему бы и нет?

Хакон с Джануком громко захохотали, похлопали его по плечу и немедленно начали собирать вино и еду, которые можно было бы взять с собой в качестве подарков.

– Ну до чего же мило, а? – Голос, в котором вдруг ярко проявился йоркширский говор, звучал удивительно ядовито. – Собираешься в бордель? Неудивительно, что королева доверила тебе свою руку. Такой благородный рыцарь! Такой…

Бекк повернулся и возмущенно удалился со двора.

– Ого, Жан! – Серые глаза Джанука искрились смехом. – Слышишь голос ревности?

Француз неловко дернулся.

– Ревности?

– Ну конечно! Помнишь, что говорят греки: «Для потомства – женщина, для любви – мальчик». – Он многозначительно подмигнул. – И, судя по тому, как этот мальчик на тебя смотрит, уговаривать его не придется!

– Ты ошибаешься, янычар. – Теперь голос Жана зазвучал резче. – Его просто что-то беспокоит, только и всего.

– Это так. – Фуггер встал с овчины, осторожно высвободив руку из-под головы спящей Марии-Терезы. – Можно тебя на пару слов, Жан?

Чуть позже, проводив шумных Хакона и Джанука, Жан отправился на поиски Бекк, которая склонилась над спящим Авраамом. Старик горел в жару. Дочь бережно протирала ему лоб прохладной водой. Повинуясь знаку Жана, Бекк встала и вышла из дома, ступая впереди него. Она направилась в глубину двора, к полуразрушенной внешней стене. Прибывающий месяц висел над полями, заливая виноградники и оливы серебряным светом. Ниже по склону Хакон и Джанук громко призывали друг друга к молчанию, направляясь в сторону города.

– Если ты хочешь их догнать, тебе стоит поспешить.

Худенькая фигурка держалась настороженно, почти враждебно.

Жан подошел вплотную к недружелюбно напряженной спине.

– Я передумал, – проговорил он, а потом, обняв Бекк, добавил: – И кстати, у меня всегда были другие вкусы.

Бекк сильно ударила Жана локтем в живот и отстранилась. Ее мгновенно переполнили самые противоречивые чувства.

«Его тянет ко мне. Он меня любит. Он считает меня пареньком. Боже, он любит мальчиков!»

Эти мысли стремительно пронеслись у нее в голове. Она повернулась, приняв боевую стойку. И тут зазвучал смех – тот самый смех, который она слышала так редко и который так ей нравился. Жан стоял всего в нескольких шагах от нее, прижав руки к животу.

– Ох, я это заслужил!

Но удержаться было невозможно! Жан шагнул к ней, и она отступила.

– Фуггер. Он мне сказал. Он видел тебя, когда ты вылезала из воды. Достаточно, чтобы понять…

Он замолчал – и перестал смеяться. На этот раз Бекк не стала отступать. Подойдя к ней вплотную, Жан положил руки ей на плечи и повернул ее так, чтобы луна отразилась в темных глазах.

– Никто не знает, кто я. И никогда не знал. – Она отвела взгляд, не зная, что говорить.

– Я узнаю, – пообещал он и наклонился, чтобы поцеловать ее.

Когда их губы встретились, оба испытали взрыв блаженства. А потом был еще один, на ложе из хвои. И третий – когда к ней пришли слезы, вырвавшиеся из тех глубин, в которых были запечатаны все те долгие годы, пока ее отца не было рядом. Она плакала, а он обнимал ее, утешая прикосновениями рук, поцелуями, тихими словами. И скоро слезы уступили место яростному наслаждению. Ощутив эту перемену, Жан еще крепче обнял ее, и Бекк ответила на его объятия. Они не разжимали рук, даже когда заснули.

– Ты – ворона, пустобрех, трижды дурак!

Удары сыпались на беспомощного слугу и были вдвойне сильнее потому, что Франчетто хотел бы направить их на другого присутствовавшего здесь человека, однако не смел этого сделать. Ему отвратительно было, что он не может ударить того, кого хочет, и тогда, когда хочет. За неделю, прошедшую со дня Палио, во взгляде телохранителя-немца появился фанатичный блеск. Изуродованное лицо горело огнем, который превращал его в кошмарное видение. Такого человека бить нельзя, какими бы непочтительными ни были его односложные ответы или долгое молчание.

Вот почему Франчетто снова и снова избивал гонца, который принес дурные новости. В этих новостях не было ничего нового. Это вообще были не новости. «Аспид» мог воевать с «Медведем», «Палаш» мог ненавидеть «Пантеру», но все контрады ненавидели власть. Начатый «Скорпионом» бунт пришлось подавлять целые сутки. Братья Чибо пострадали от рук толпы: простолюдины посмели прикоснуться к аристократам! В итоге нескольких мятежников, которые были слишком пьяны или избиты, чтобы убежать, повесили перед палаццо Пубблико. Однако истинные виновники, члены контрады «Скорпион», заползли в свои норы – и утащили с собой беглецов. И закон «омерта» – молчания – объединил весь город, несмотря на обещания награды и угрозы смертной кары. Шпионы были разосланы повсюду, но возвращались с одинаковым ответом – ни с чем.

И пока Франчетто Чибо вымещал свою злобу на последнем из них, пинками прогоняя его из комнаты, Джанкарло Чибо отвел Генриха в сторону.

– Мой брат отлично позаботился о том, чтобы нам доставляли только хорошие известия, и потому любая информация, полученная от него, будет бесполезной. Нам тут ничего не добиться.

– Я начинаю склоняться к такому же мнению.

Архиепископ отошел к окну и выглянул на Кампо, где на виселице раскачивались пять трупов.

– Ты ведь, кажется, любишь охотиться?

– На все, что угодно, милорд.

– Как и я. И наверное, ты имел возможность убедиться, что для охоты на разную дичь нужно применять разные методы.

Телохранитель кивнул.

– Если какую-то дичь не удается загнать, ее надо приманить. И тогда устраивают ловушку, так? А у нас по-прежнему осталась приманка, которую наша дичь желает заполучить. Я видел глаза того француза. Он не остановится.

– Остановится, когда я выдеру ему кишки через рот.

– Безусловно. Но тебе уже несколько раз не удавалось этого сделать. Думаю, мне следует как-то облегчить тебе задачу.

Франчетто шумно глотал вино. Его брат посмотрел на него с почти нескрываемым презрением, а потом прищелкнул пальцами.

– Нам не заманить его сюда, в крепость. Но мы знаем, как он любит большие дороги и засады на них. Так что предоставим ему выслеживать нас, пока мы будем выслеживать его. Франчетто! – обратился архиепископ к брату. – Что, Папа по-прежнему уговаривает нас помочь императору бороться с ересью Лютера?

Его рослый брат сплюнул на пол:

– Эта вонючая собака Фарнезе! Опять он принялся за свои фокусы.

– Ему хочется, чтобы мы на какое-то время уехали из Италии и не мешали ему плести интриги, правильно?

– Да. И мы на эту уловку не попадемся.

– О нет, попадемся! – Джанкарло улыбнулся. – Мы немедленно отправимся в Германию. По трем причинам. Во-первых, мы получим расположение императора, который слишком долго прислушивался к требованиям наших врагов Фарнезе. Во-вторых, мы выманим то отребье, которому удалось от нас скрыться, и накажем их по заслугам. А в-третьих… – Он замолчал. – Что в-третьих, я забыл.