Всадники красной смуты - Елена Анатольевна Прудникова

К 5 ноября у Викжеля уже не было возможности провести забастовку – его не поддержали бы низовые члены профсоюза. 20 ноября он все же признал советскую власть, при условии, что ему будут переданы функции управления железнодорожным хозяйством. Однако большевики не забыли специфической роли этого профсоюза в октябрьских событиях. 12 декабря в Петрограде стартовал Чрезвычайный Всероссийский съезд железнодорожных рабочих и мастеровых, созванный по требованию Совнаркома, который выразил недоверие Викжелю. Функции центрального комитета профсоюза железнодорожников принял на себя левый блок съезда. А с 5 по 30 января 1918 года состоялся Чрезвычайный Всероссийский железнодорожный съезд, на котором был избран Викжедор – высший советский орган управления транспортом, большинство в котором принадлежало большевикам. Эти функции он выполнял до 23 марта 1918 года, когда вся полнота власти на транспорте была передана НКПС.

От всей этой истории с переговорами за версту пахнет очередной ленинской провокацией. Но вот кабы узнать: были правые большевики в курсе ее замысла или же их использовали втемную, основываясь только на политических взглядах и свойствах личности? В самом деле, действия Каменева и компании были предсказуемы – вот и пусть работают с удовольствием. Кстати, у правых останется меньше сил, чтобы мешать ленинцам в других вопросах…

Почему караул устал…

Чтобы овладеть властью до конца,

нужно было начать действовать как власть.

Лев Троцкий

…А потом на Совнарком обрушилось все сразу. И надвигающаяся с Дона тень Гражданской войны, и тотальный саботаж чиновников, и продовольственные проблемы, и необходимость с первых же шагов поступаться демократическими принципами, а потом и коммунистическими иллюзиями. Плюс к тому постоянный разброд внутри собственного лагеря и даже собственного ЦК, столкновение мнений и споры, споры, споры…

И над всем этим нависала колоссальная тень Учредительного собрания. В свое время большевики использовали этот козырь против Временного правительства: они-де затянули, не хотели его собирать, а вот мы соберем немедленно. Теперь приходилось отвечать за свои слова. А положение складывалось не в их пользу.

Дело в том, что в России того времени не было Интернета. Впрочем, не было и телевидения. Да и радио хоть и придумали уже, но еще не провели в массовом порядке. Возможность поговорить с другим городом по телефону воспринималась как чудо прогресса. По правде сказать, и центральные газеты до окраин не доходили. Единственным более-менее надежным средством быстрой связи являлся телеграф – а по телеграфу много не скажешь. Из Петрограда по всей стране ехали агитаторы, но добраться до каждого уездного городка к началу выборов они просто физически не успевали. А до отдаленных территорий за такое время и поезд не дойдет – страна-то у нас ого-го какая! И на меньшей ее части население очень смутно представляло себе, что, собственно, произошло в Петрограде, а на большей ее части народ вообще не знал, что в столице что-то произошло. И выборы неизбежно должны были отразить вчерашнюю и позавчерашнюю ситуацию и фаворитов из прошлого, которое уже умерло, но еще не было похоронено…

…Там, где они вообще состоялись. Вовремя, то есть 12 ноября, в них приняли участие только 39 избирательных округов из 79. Остальные подтягивались позже – кое-где выборы прошли аж в начале января. В конечном итоге набралось 65 округов, а всего по России из 90 миллионов избирателей проголосовало около половины.

Петроград, политический авангард всей страны, не то чтобы выступил за большевиков, но отнесся к ним серьезно. В целом по городу они получили 45,2 % всех голосов, а в Петроградском гарнизоне – 75 %, плюс к тому какое-то количество голосов набрали левые эсеры. Кадеты получили 26,3 %, эсеры – 16,2 %, а меньшевики – 5 %. Как видим, в столице силы сторонников и противников новой власти были примерно равны. Но в целом по стране, как и следовало ожидать, победили эсеры, считавшиеся «крестьянской партией», – значительная часть избирателей еще не знала, что новая власть уже дала землю, а те, которые знали, воспринимали это как победу эсеров, поскольку восторжествовала именно их программа, о чем они наверняка все время кричали.

Из 767 избранных депутатов 347 голосов (40,4 %) получила партия социалистов-революционеров, 180 мест (24 %) – большевики, 4,7 % голосов было подано за кадетов, 2,6 % – за меньшевиков. Среди региональных партий крупнейшей фракцией (81 депутат) были украинские эсеры. Вместе с прочими социалистическими и либеральными партиями эсеры имели 62 % голосов. Конечно, далеко не все делегаты успеют, да и соизволят прибыть в Петроград – но большинства Ленину не видать ни при каком раскладе.

…Если смотреть на все с позиций демократической теории, то смысл спора об Учредительном собрании вообще непонятен. Невооруженным глазом не разглядеть, чем отличалась эсеровская программа от большевистской, – там говорилось практически одно и то же. Существенные разногласия были лишь в одном пункте: эсеры считали Учредительное собрание высшей властью, которая должна определить дальнейшую форму правления, а большевики требовали, чтобы Учредительное собрание признало и дало статус законной власти уже сложившейся советской системе и соответственно Совнаркому. Не все ли равно, какое именно правительство будет реализовывать одну и ту же программу?

Но если взглянуть на ситуацию с точки зрения управленческой практики, то сразу же видно, что эти позиции антагонистические. У нас вообще очень не любят признавать по отношению к истории то, что в сегодняшней России знает каждый бомж: дело не в программах, дело в политической воле и в исполнительном механизме.

Возьмем все тот же вопрос о мире. И эсеры в январе, и большевики в октябре хотели созвать мирную конференцию. Один раз это уже пытались сделать Советы – их предложение попросту не услышали. «Это потому, – говорили эсеры, – что Советы не являются законной властью. А вот если это сделает настоящая власть, избранная Учредительным собранием, то к ней не смогут не прислушаться». А если не прислушаются – что тогда?

А вот тут-то и начинается самое интересное. Не получив ответа на свои мирные предложения, большевики мгновенно начали сепаратные переговоры с Германией. А как поступило бы «законное правительство»? Девять из десяти, что оно продолжало бы тупо призывать к мирной конференции, в промежутках между обращениями воздевая руки по поводу непонимания Европы. И тянулась бы эта резина до тех пор, пока события не закончились бы естественным образом: либо прямым военным поражением России, либо ее типа победой, после которой она осталась бы с чудовищными долгами и перспективой колонизации, прямой или экономической – как сложится. Один из десяти, что правительство все же пришло бы к идее сепаратного