Герман Геринг: Второй человек Третьего рейха - Франсуа Керсоди

Но на сей раз президент Чехословакии Бенеш разом отверг все новые требования немцев, а британское и французское правительства значительно ослабили нажим на Прагу. Подбадриваемый Риббентропом, Гитлер гневно обозвал Бенеша террористом, а чехов – виновниками войны. И ответил на частичную мобилизацию во Франции и на развертывание зенитных батарей в Англии выступлением в берлинском «Спортпаласе» вечером 26 сентября. Он кричал: «Перед нами стоит последняя проблема, которая должна быть решена и будет решена! Это последнее территориальное требование, которое я выдвигаю в Европе. Но это требования, от которых я не отступлю и которые я по воле Бога выполню…» В форме ультиматума он потребовал, чтобы до 14 часов 28 сентября Чехословакия заявила о согласии передать Германии Судеты не позже 1 октября. В противном случае вермахт начнет вторжение. Поскольку Чемберлен накануне предупредил его, что, «если Франция, верная своим обязательствам, активно вмешается в боевые действия против Германии, Соединенное Королевство будет вынуждено ее поддержать», начало войны казалось неизбежным…

Однако в Лондоне прекрасно понимали, что разница между немецкой и британской позициями в чехословацком деле весьма незначительна. Ведь Чемберлен соглашался с передачей Судетской области Германии, но с соблюдением условностей, а именно: проведение плебисцита, создание международной комиссии, – чтобы придать этому процессу видимость законности. А Гитлер хотел добиться того же результата, но более жестокими мерами, которые могли бы укрепить его престиж и унизить чехов. В Лондоне понимали абсурдность развязывания войны из-за столь незначительного вопроса и никак не могли решиться спустить все на тормозах. Поэтому вечером 27 сентября британский посол в Берлине Гендерсон получил указание представить на Вильгельмштрассе новый план урегулирования судетской проблемы, предусматривавший точные сроки эвакуации чехов из Судетской области и дававший гарантии Его Величества. Премьер-министр Франции Даладье незамедлительно последовал примеру Лондона. «В ночь с 28 на 29 сентября, – вспоминал французский посол Франсуа-Понсэ, – я получил указание как можно скорее встретиться с Гитлером, указать ему на опрометчивость его позиции, на абсурдность его поведения и попытаться отговорить его от намерения захватить Чехословакию до 1 октября, что, несомненно, могло привести к всеобщей войне. В 8 утра 28 сентября я попросил аудиенции у Гитлера. Я красным карандашом обвел на карте районы, которые в принципе могли быть отделены от Чехословакии. Я решил воспользоваться этой картой, чтобы показать Гитлеру, что он мог получить без конфронтации. Но до 10 часов ответа на мою просьбу об аудиенции я так и не получил». Придя в отчаяние, Франсуа-Понсэ связался со своим британским коллегой…

«В 10 часов, – писал сэр Невилл Гендерсон, – мне позвонил посол Франции. Он сказал, что опасался самого худшего, поскольку не получил ответа на свою просьбу об аудиенции и уже, вероятно, не получит. Я сказал г-ну Франсуа-Понсэ, что приеду к нему в 10 часов 30 минут, после того как переговорю по телефону с Герингом. […] Маршалу я сказал, что посол Франции не получил ответа на свой запрос, что у него имеются новые предложения, что от этого зависит, начнется ли война или сохранится мир. Я начал перечислять предложения, но Геринг оборвал меня: “Больше ничего не говорите. Я немедленно еду к фюреру”».

Маршал действительно отправился в рейхсканцелярию в 10 часов 15 минут в сопровождении фон Нейрата, который остался в правительстве в ранге министра без портфеля, и министра финансов Шверина фон Крозига. Все трое ратовали за переговоры[241], и они убедили Гитлера принять посла Франции. Кроме того, Геринг обвинил Риббентропа в стремлении к войне и якобы добавил: «Я знаю, что такое война, и не хочу новой войны. Но если фюрер прикажет выступать, я лично поведу головной самолет, при условии, что Риббентроп будет сидеть рядом». Нет никаких доказательств, что Геринг сказал это Гитлеру, но он точно назвал Риббентропа «опасным безумцем», что не могло не понравиться фюреру, который всегда радовался, когда ссорились между собой его приспешники… Как бы там ни было, эта встреча закончилась в 11 часов 15 минут, именно в то время, когда Гитлер намеревался принять посла Франции.

Франсуа-Понсэ вошел в кабинет Гитлера одновременно с переводчиком Паулем Шмидтом, который ограничился ролью слушателя, поскольку французский посол прекрасно владел немецким языком. «Фюрер, рядом с которым стоял Риббентроп, выглядел возбужденным, – рассказывал позже Франсуа-Понсэ. – Он был взволнован. Я сразу же перешел к делу. Развернул перед ним мою карту. […] И сказал, что он ошибается, если полагает, что сегодня можно локализовать конфликт. Если он нападет на Чехословакию, запылает вся Европа. Хочет ли он идти на такой риск, когда его требования на три четверти уже выполнены? Гитлер казался озадаченным. Тут вмешался Риббентроп, желая сгладить остроту моих слов. Я в буквальном смысле осадил его, сказав, что обращался не к нему, а к Гитлеру. И продолжил приводить веские доводы. В этот момент в кабинете появился эсэсовец: он сообщил, что прибыл итальянский посол Аттолико, который хочет вручить рейхсканцлеру срочное послание. Гитлер вышел из кабинета…»

Пауль Шмидт последовал за ним, поскольку итальянский посол не говорил по-немецки. «Аттолико, слегка сутулясь, тяжело дышал, лицо его пылало от волнения, – вспоминал переводчик. – Еще не успев подойти к Гитлеру, он без всяких церемоний воскликнул: “Фюрер, у меня для вас срочное послание от дуче!” После этого я перевел это сообщение, в нем говорилось: “Британское правительство только что дало мне знать через посла в Риме, что оно согласно с посредничеством дуче в судетском вопросе. Оно считает, что разногласия между сторонами весьма незначительны. […] Дуче полагает, что было бы разумно принять британское предложение, и просит вас воздержаться от мобилизации”. Гитлера, которому пришлось призадуматься после встречи с Франсуа-Понсэ, явно впечатлило послание Муссолини. Аттолико напряженно смотрел на фюрера. […] Именно в этот момент было принято решение в пользу мира. Это произошло как раз незадолго до полудня 28 сентября, за два часа до истечения гитлеровского ультиматума. Гитлер ответил: “Скажите дуче, что я принимаю его предложение”».

Через четверть часа Гитлер вернулся в кабинет и объявил ожидавшему его французскому послу Франсуа-Понсэ: «Муссолини тоже просит меня повременить!» «Я подвел итог моим предыдущим высказываниям, – вспоминал посол. – Гитлер слушал меня с меньшим вниманием. Мысли его были уже далеко. На лице его отражалась нерешительность. […] Наконец он встал и сказал, что мне сообщат его решение в начале второй половины дня. В дверях я встретил Геринга и Нейрата, которые адресовали мне жесты ободрения».