Воины Тьмы - Мария Симонова

Все четыре катера одновременно ушли вверх, зависли над нами, построившись в правильный квадрат, и из их днищ выдвинулось по четыре черных дула.

Та-а-ак… И чем же принято потчевать на Сигоше старых боевых соратников?

«Сейчас узнаем».

Мать! Мать! И мать! Если Ли нас ждал, — а он наверняка нас ждал: не на что ему было больше здесь надеяться, кроме нас, — то должен был подавать какой-нибудь сигнал, по которому мы смогли бы его найти. А какой сигнал можно подавать постоянно, сидя в лесу? Загадка для дебила, коим я, похоже, и являюсь.

Поднимаемся как можно выше над лесом и высматриваем дым! О ч-ч-ч-черт!

Старых боевых соратников угощали на Сигоше комбинированным блюдом из голубых потоков дрекс-частиц и нежно-сиреневых — д-волнового излучения, испускаемого «Клатом». «Дрексы», как помнится, плохо влияли на ксенли, а д-волны — на прочих граждан.

Сначала затрясся дракон, потом мы затряслись, еще и каждый автономно, и я понял, почему Апстер под воздействием «Щекотуна» так отчаянно зажимал рот руками. Мне было невесело. Но я ржал, как полковой жеребец, облепленный мухами от ушей до самого подхвостья. И все эти мухи бегали, кусались, сношались и занимались прочими мушиными делами, никак не реагируя на мои жалкие попытки их смахнуть.

Дру и Сфит надрывали животики каждый по-своему — муравей дергал вразнобой всеми конечностями, словно пляшущая марионетка, то и дело подскакивая вместе со своим креслом и производя челюстями длинные трескучие трели. При этом он еще испускал кисловато-острый запах — не скажу, что очень неприятный, вызывающий в моей памяти образы маринованных помидоров. Хеп катался по дракону неподалеку от меня, вопя, словно наскипидаренный кот, что-то вроде «Мрау!!! Мрау!». Я вцепился зубами в рукав своего свитера, что возымело единственный положительный эффект — немного приглушило мой звук, изменив его с «ха-ха» на «гы-гы».

«И что же теперь? — думал я, содрогаясь всем телом и стараясь поплотнее вжаться в дракона, чтобы войти с ним в резонанс. — Теперь леграм остается, видимо, только подождать, пока дракон, не выдержав дикой пляски, опустится на землю, после чего брать всех нас тепленькими, трясущимися, со слезами и помидорами в глазах».

Дракон все же постарался выйти из-под перекрестного обстрела — он внезапно рванул вперед и вверх, но катера молниеносно повторили его маневр, словно связанные с ним незримыми силовыми полями. Тут в поле моего зрения попал кот, растерянно парящий неподалеку, удрученно наблюдая за нашими ухахатываниями. Эх, предки-гуманисты — дегтя вам в нектар на том свете! — и за что обрекли бедное животное на такие муки?!

Дракон закружил над лесом, мотаясь вверх-вниз и из стороны в сторону, как птах, попавший в силки, но катера не отставали, ни на секунду не выпуская нас из зоны огня. Я уже до того устал смеяться, что у меня стало сводить мышцы живота и заныло в легких. Постепенно я начал понимать, откуда пошло выражение «помереть со смеху». Если «со смеху» помирали так, то я предпочел бы тихо и достойно скончаться «с грусти». Я уже не глядел по сторонам — просто не было сил, а пялился на золотую броню прямо перед глазами, обильно орошая ее горькими слезами принудительной радости.

И вдруг пытка смехом кончилась. Я лежал лицом вниз, обессиленный, выжатый, как шкурка от крыжовника, и наверняка такой же зеленый. В голове звенело, во рту и в горле было шершаво-больно, а в животе, руках и ногах — пустынно. Но я все-таки еще нашел в себе силы поднять голову и посмотреть, почему закончилась потеха. Так было весело, и вдруг…

Ничего вокруг вроде бы не изменилось, но «гуси-лебеди» почему-то больше не поливали нас веселящим огнем своих излучателей, а поспешно втягивали их в плоские брюха, отваливаясь при этом назад и вверх, как насосавшиеся крови слепни. Я не сразу разглядел причину их отступления — синий луч, бивший в их направлении снизу, из леса, был плохо заметен в ярком свете дня. Луч мимоходом задел пару раз ксенли, и дракон дважды трясанулся напоследок, как бы выдав заключительные аккорды к нашей до смерти веселенькой пляске.

Ну, Ильес, ну рассмешила ты меня напоследок! Считай, что квиты за мамашу.

— Ты еще живой? «Еще почти живой».

— Тогда давай вниз, по лучу. «Там приземлиться негде».

— Меть на ближайшую поляну.

Дракон устало скользнул вниз — как с крутой горы ахнул. Блин!.. Не хватало, чтоб меня напоследок еще и вырвало…

Рядом раздался двойной солидарный ох. Я скосил глаза — Дру отвалился в своем дилде, как манекен муравья с вытаращенными окулярами; Сфит лежал у его ног, похожий сейчас на большую груду лохматых мочалок.

Я с трудом приподнялся и кое-как сел: не пристало нам всем являться перед Ли в положении «риз».

Дракон бухнулся на поросшую лютиками полянку. В цветах я, правда, разбирался еще меньше, чем в деревьях, но эти, по-моему, были вылитые лютики, до того как дракон на них сел. Площади полянки ему, с его масштабами, разумеется, не хватило, и вокруг нас при приземлении повалились с жутким треском несколько больших деревьев и без счету маленьких. Кот, наверное, тоже облюбовал себе какую-нибудь полянку с лютиками — в небе его, по крайней мере, больше не виднелось; а вот катера все еще отсвечивали — кружили невысоко над лесом, по временам заслоняя нам скользящими силуэтами белое солнце Сигоша — Клайм то есть.

Никто из нас троих после приземления не шевелился, мы сидели — а кое-кто лежал — в тех же позах: нам еще требовалось время, чтобы оклематься после смеховой атаки; да и чего там было шевелиться — Ли теперь сам должен был на нас выйти.

Он появился довольно скоро — просто вышел из-за деревьев — забыто-огромный, все в тех же, еще даренных Крейзелом, доспехах, с болтающимся на груди «Диктатором». За ним вышли человек десять хепов, выглядящих так донельзя уместно среди буйной лесной поросли, будто тут они и уродились.

Я смотрел на Ли и тихо радовался. Радоваться громко у меня пока не было сил. Он между тем начал взбираться на дракона, хепы лезли следом. Я поднялся и пошел ему навстречу. За несколько шагов до меня Ли приостановился, окинув меня недоумевающим взглядом. Что-то я не прочел в этом взгляде сильной радости, скорее — наоборот. Конечно, своим измочаленным видом я совершенно не вписывался в окружающий весенний пейзаж, но я ведь был не женихом, прилетевшим к Ли на драконе с предложением руки и сердца. То есть не невестой… Мать!.. — вдруг вспомнил я. — Я ж пока еще мать, тульпов ей в печенку!

Я схватился за кольцо. Но оно что-то застряло и не желало поворачиваться… Мать его!

— Ли, это я, Стас! — торопливо пробормотал я. — Сейчас, погоди-ка…

— Ну да, я так и понял. А я — Рейсхош Брюд Исти Клаушистограж — император, — невозмутимо проворчал Ли и пошел меня обходить, нацелившись на Дру. При виде муравья в его глазах засветилась такая искренняя радость, что мне аж завидно стало. Ли прошел мимо, обдав меня особым, уже почти забытым мною, драконьим духом — что-то вроде раздавленных маслин или оливок, — и наклонился к Дру. Мимо меня толпой прошли его хепы и окружили уже сидящего Сфита. Я чуть не зарычал. Хочу быть мужчиной!!!