Робеспьер - Эрве Лёверс

1793 г. главная двойственность проходит сквозь речи Робеспьера, противоречие между уверенностью, что этап, начавшийся летом 92 года, подошёл к концу (пришли к республике, смертная казнь могла бы быть вскоре отменена…) и убеждением, что Революция далека от своего завершения, что она продолжается иным образом, как если бы политическая исключительность вытеснила остальное. К тому же, снова начато или, скорее, возобновлено наступление на жирондистов. В этой атмосфере Робеспьер желает, чтобы Гора выглядела единой. Дантон нередко раздражал его своей поддержкой Филиппа Эгалите на избирательном собрании в сентябре 1792 г., колебаниями во время процесса короля. Но он друг в период революции. Когда он теряет свою жену в феврале 1793 г., Робеспьер, берясь за перо, становится максимально чувствительным: "Если в том несчастьи, которое одно способно потрясти душу такого человека, как ты, уверенность в сердечной преданности друга может принести тебе какое-либо утешение, ты найдешь его во мне. Я люблю тебя больше, чем когда-либо, и буду любить до самой смерти. В эти минуты я нераздельно с тобой. Не закрывай своего сердца перед другом, который переживает все твое горе. Будем вместе оплакивать наших друзей, и пусть действие нашей глубокой печали вскоре почувствуют тираны, виновники наших общих и личных несчастий. […] Обними своего друга"[215].

"Мошенники от республики"

C первых дней Конвента, пресса и работа Собрания отражают напряжение между Жирондой и её противниками, которые теперь носят имя Горы; за пределами колеблющегося большинства они сражаются с возрастающей резкостью. То, что их разделяет, это не столько экономические интересы, как историки думали долгое время, сколько политические и социальные проекты, утверждённые в напряжённой атмосфере лета 1792 г. Далёкая от столицы "Ля Ведетт, у Журналь дю департаман дю Ду" ("Знаменитость или Газета департамента Ду") противопоставляет "роландистов, бриссотинцев или жирондистов", сторонников сильной исполнительной власти, "монтаньяров", которые, будучи все якобинцами и заручившись поддержкой Парижа, стремятся к "республиканскому правлению, […] при котором народ не мог бы быть порабощён" (февраль 1793). К этим разногласиям добавляется борьба за власть, личная вражда и отказ от компромисса. Каждая сторона подозревает другую в антиреспубликанском поведении, заговорах, изменах. Начиная с обвинений в диктатуре против Марата, Дантона и Робеспьера, вражда стала непримиримой. В речах Робеспьера, как и в речах противоположного лагеря, она трансформируется в инвективы по случаю процесса короля. Для Робеспьера, жирондисты – это "мошенники от республики" (14 декабря).

Жиронда Робеспьера – это не Жиронда историков; описывая её, он не считает её движением, которое, начавшись с ядра в шесть десятков депутатов, может превратиться в силу из ста пятидесяти человек, но небольшим кругом от двадцати до тридцати человек. 16 декабря 1793 г. в Якобинском клубе он наиболее точно обрисовывает амбиции, которые приписывает им. Так, в разгар процесса короля, Бюзо и Луве предлагают высылку семьи Бурбонов, за исключением детей и сестры Людовика XVI; наступление особенно нацелено на Филиппа Эгалите, депутата от Парижа. Всецело высказываясь за изгнание, Робеспьер подозревает маневр против Горы. "Члены этой клики, - говорит он, - пытаются выдать себя за республиканцев и с этой целью они хотели бы приписать нам все то, что ими самими замышляется. Говорили о диктатуре. Убедились, что эта клевета успеха не имеет. По этой причине хотят привести в движение другую пружину, нас хотят назвать орлеанистской кликой. Бриссотинцы намереваются подавить народ, установив союз с любым тираном. […] А когда им удастся отравить общественное мнение, им нетрудно будет добиться изгнания истинных патриотов и подлинных друзей народа и стать хозяевами поля боя"[216].

Так же, как Луве боится честолюбия Дантона или Робеспьера, последний опасается честолюбия жирондистов, захвата "общественного духа" и власти меньшинством. Анализ основывается на живом осознании веса "общественного мнения" в судьбе Революции; он также подпитывается воспоминанием о первых неделях в Конвенте, когда Луве, Барбару и другие пытались обвинить монтаньяров. На этот раз, уверяет Робеспьер, жирондисты хотят взяться за это иначе. В декабре 1792 г., в январе, в феврале и в марте следующего года он последовательно разоблачает клевету против Парижа и Горы, и, особенно, желание вызвать волнения среди парижан. Восстание оправдало бы подавление народного движения, перенос Конвента в провинцию, чистку Собрания, недвусмысленно предложенную жирондистом Гаде в декабре 1792 г. Злополучное восстание, обличает Робеспьер, позволило бы им восстановить античный остракизм, посягнуть на целостность национального представительства. С этой точки зрения всё представляется ему провокацией: терпимость к вернувшимся эмигрантам, продовольственные трудности (которые он считает искусственно созданными), маневры, вызывающие отсрочку во время процесса короля, или предложение жирондистов судить ответственных за сентябрьские убийства 1792 г. и прекратить непрерывные заседания парижских секций. Согласно ему, Жиронда хочет спровоцировать беспорядки в Париже, чтобы легче дискредитировать столицу и её депутатов (это сомнительно); она желает изгнать некоторых монтаньяров (это бесспорно).

Чтобы сдержать гнев санкюлотов и восстановить образ Парижа в провинции, Робеспьер неустанно передаёт одно и то же послание: "Наш долг в настоящее время заключается в том, чтобы не допустить восстания, ибо восстание, которое является одной из самых священных обязанностей, может стать опасным, если оно будет направлено против Конвента"[217] (7 декабря). Он повторяет это в Якобинском клубе 23 декабря, в клубе Кордельеров в первые дни января 1793 г., у Якобинцев в середине февраля. На следующий день после февральских продовольственных волнений, когда проявляют себя такие народные глашатаи, как Ру или Варле, он повторяет это снова; подозревая спровоцированный дефицит, чтобы "иметь повод расстрелять народ", он напоминает: "Я сторонник всех необходимых и направленных против деспотизма и интриги восстаний, и по этой же причине, я ненавижу половинчатые меры, неудачные меры, которых желают тираны, чтобы они предоставили им случай раздавить свободу".

В данный момент, как и осенью, Робеспьер хочет ограничиться чернильной войной; она также может быть беспощадной.

Глава 17

Точное выражение

Весной 1793 г. Бриссо, Луве, Гаде и Верньо господствуют в Собрании. Для Робеспьера, они не что иное, как партия честолюбцев и ложных друзей народа. Он начал борьбу с ними годом ранее, во время оживлённых дебатов о войне. Он уже искал разящее слово. Это работа; он выполняет её с