Опавшие листья - Василий Васильевич Розанов

решительно и смело. Непонятно, чему Чуковский стал удивляться.

(клиника Ел. П.; Чуковский год назад читал об этом лекцию: «Откуда увлекаются Нат-Пинкертоном?»).

* * *

И пусть у гробового входа

Младая будет жизнь играть,

И равнодушная природа

Красою вечною сиять.

Кто-то где-то услышав, заплакал.

Писарев поднялся:

– НЕ-ПО-НИ-МА-Ю.

Неописуемый восторг разлился по обществу. Профессора, курсистки – все завизжали, захлопали, загоготали:

– ГЛУ-ПО.

Какое оправдание «Поэта и черни». Писарев все защищал мужиков от Пушкина, тогда как Пушкин никогда мужиков не разумел. «Чернь» ходит в лакированных сапогах и непрерывно читает просветительные лекции.

«Чернь» – это Григорий Петров, Б. и Академия Наук с почетным членом Анатолием Федоровичем.

(в клинике Ел. П.).

* * *

Неужели все, что идут по улицам, тоже умрут?

Какой ужас.

(переходя площадь перед цирком Чиниз<елли>, в страхе).

* * *

И она меня пожалела как сироту.

И я пожалел ее как сироту (тогдашняя история). Оба мы были поруганы, унижены.

Вот вся наша любовь.

Церковь сказала «нет». Я ей показал кукиш с маслом.

Вот вся моя литература.

(сидя над кроватью мамы; клиника Ел. П.).

* * *

Редко-редко у меня мелькает мысль, что напором своей психологичности я одолею литературу. Т. е. что «потом» будут психологичны – как я и «наши» (Рцы, Фл<оренский>, Шперк, еще несколько, немного).

Какое бы счастье. Прошли бы эти «болваны». Ведь суть не в «левости», а в чтó болваны.

* * *

Кроме воровской (сейчас) и нет никакой печати. Не знаю, что делать с этой «6-ой державой» (Наполеон).

* * *

Главный лозунг печати: проклинай, ненавидь и клевещи.

(вспоминаю статьи по † Суворина).

* * *

Достоевский, который терся плечом о плечо с революционерами (Петрашевский), – имел мужество сказать о них: «мошенничество». – «Русская революция сделана мошенниками» (Нечаев, «Бесы»).

Около этого приходится поставить великое

SIC

* * *

Человека достойный памятник только один – земляная могила и деревянный крест.

Золотой же памятник можно поставить только над собакою.

* * *

Звездочка тусклая, звездочка бледная,

Все ты горишь предо мною одна.

Ты и больная, ты и дрожащая

Вот-вот померкнешь совсем…

(в кл. Е. П., – ходя где курят).

* * *

Чтобы пронизал душу Христос, ему надо преодолеть теперь не какой-то опыт «рыбаков» и впечатления моря, с их ни «да», ни «нет» в отношении Христа, а надо пронзить всю толщу впечатлений «современного человека», весь этот и мусор, и добро, преодолеть гимназию, преодолеть университет, преодолеть казенную службу, ответственность перед начальством, кой-какие танцишки, кой-какой флиртишко, знакомых, друзей, книги, Бюхнера, Лермонтова… и – вернуться к простоте рыбного промысла для снискания хлеба. Возможно ли это? Как «мусорного человека» превратить в «естественное явление»? Христос имел дело с «естественными явлениями», а христианству (церкви) приходится иметь дело с мусорными явлениями, с ломаными явлениями, с извращенными явлениями, – иметь дело с продуктами разложения, вывиха, изуродования. И вот отчего церковь (между прочим) так мало успевает, когда так успевал Христос.

Христианству гораздо труднее, чем Христу, Церкви теперь труднее, чем было Апостолам.

(в клинике Ел. П.) (30 ноября 1912 г.).

* * *

Старые, милые бабушки – берегите правду русскую.

Берегите; ее некому больше беречь.

* * *

Черви изгрызли все, – и мрамор, когда-то белый, желт теперь, как вынутая из могилы кость. И тернии, и сор, и плевелы везде.

– Что это, Парфенон?

…нет, это Церковь.

…это наш старый запивающий батюшка. И оловянное блюдо с копеечками…

…прибить заплатку – уродливо, не поновлять – все рассыпется… ненавижу, люблю…

…всего надеюсь…

…все безнадежно…

…но здесь, други, только здесь живет бессмертие души.

(ночью на извозчике из ред<акции>).

* * *

Церковь есть душа общества и народа.

Можно ли же поднимать руку на душу? Хотя бы она и была порочная.

Нужно мирянам «на сон грядущий» произносить молитву: «Господи, не отними от нас Святую Церковь. И устрой ее в правде и непорочности, как Невесту Свою».

Вот и все. А не говорить ей грубости, воплей и цинизма.

(ноябрь).

* * *

Что значил бы Христос без

МИЛОСЕРДИЯ?

Ничего.

Есть ли милосердие в Церкви?

О, если бы!

(в редакции, ночь) (оторвавшись от «передовой»).

Утешения! Утешения! Утешения!

– Где Утешитель?

(ночью в ред.) (в сл.).

* * *

«Умер! Он умер!» – воет зверь-человек.

Церковь подошла и тихо сказала:

– Нет, он скончался.

И провела рукой по лицу зверя, и стал зверь человек.

Все человечество отступилось от церкви.

И нарекло ее дурным именем.

И прокляло ее.

В ночи подошел к запертой двери старик и постучал клюкой. И дверь отворилась. И вот это «старик в церкви» есть сияющая церковь, полная церковь.

А то «человечество» – ничто.

(вернувшись домой, в постели).

* * *

И всегда она волновалась волнением другого, и всегда было трудно ей, когда было трудно кому-нибудь.

(о мамочке – в театре, когда она лежит в клинике).

* * *

Поношенные, хищные, с оголенными спинами, на которые по ошибке можно сесть вместо дивана…

(11 часов; мамочка, верно, спит в Еленинской клинике; театр).

* * *

Представить бы, что «Главное управление заготовки пороха для армии» уничтожало везде, где ни встретит: 1) серу, «п. ч. она дурно пахнет», 2) уголь – «потому что он черен», и 3) селитру, «п. ч. она ничего не значит»: так именно поступает Церковь ли, «мать брака», или духовенство: 1) ненавидя совокупление, потому что «оно имеет не такой вид, как нужно», 2) любовь – потому что «она розовая», и 3) наряды мира, потому что они «вообще суета».

Брак д. б. не наряден, безлюбовен и даже бесплотен: но только очень доходен.

(в театре с детьми) (на афише).

* * *

«Любите врагов ваших. Благословляйте клянущих вас»…

– Не могу. Флюс болит.

(в подъезде театра, выходя).

* * *

– «Ты уж теперь не испытываешь счастья. Так вспоминаешь прошлое».

(мама, прочтя в «Смертном» отрывок об Иване Павловиче и «всем деле» в Ельце).

* * *

Мамочка – нравственный гений, вот в чем дело.

И от этого так привязался и такая зависимость.

(после ее рассказа о своем рассказе докторам, от чего сердцебиение и приведший их в растерянность внезапный упадок сил).

* * *

– Так ли ты им рассказала, как мне? – спросил я, пораженный ясностью и отчетливостью.

– Так!

«Доктор (проф.) встал и, радостно хлопая по плечу, сказал:

– “Смотрите, она живет, а не рассказывает: и всякое слово вынимает у нее силы”.»

Оттого Сиротинин, пять лет назад, и определил болезнь:

– Усталое сердце.

Так меня поразил этот термин. Никогда не слыхал. И не предполагал болезни (бытия таких болезней).

«Устало» же сердце потому, что 19 лет на моих глазах, а в сущности с 14-ти лет (первая ее любовь), она уже «влагала все сердце» (в людей, в свои поступки, в отношения свои к людям).

* * *

Допиваю 1–1 ½ стакана кофе. Отшвыриваю газеты – и энергично:

– В церковь!

«– В церковь, Василий Васильевич, опоздали. Двенадцатый час» (Домна Васильевна). – «Двенадцатый час!!! Все равно – Александр Свирский (Николаевская) под боком». Подымаюсь. Там звучит «Верую».

Не слушаю. «Ну ее, византийское богословие». И вдруг слух поражается:

«Чаю воскресения мертвых»… Обернулся к ящику со свечами:

– Дайте 2 свечки на канун. И одну – к празднику (именины).

(4 декабря 1912 г.).

* * *

Никогда не видал старушку. Пишет 4-го декабря, в день Великомученицы Варвары:

«…В такой дорогой для вас день хочется мне поздравить вас, пожелать всего самого лучшего вашей дорогой Имениннице-“Другу” и всей