КГБ в 1991 году - Василий Михайлович Сойма

— Что делать?

— Ни в коем случае, ни при каких обстоятельствах не применять оружия. Закрыть все ворота и двери, проверить решетки. Будем обращаться к московским властям и милиции. (Момент унижения, затянувшийся на два дня!)

Отыскиваем милицию, но она на выручку не спешит». Шебаршин отметил в своем дневнике: «Всем командует С.Б. Станкевич, а милиция приглядывает за порядком». (Станкевич был народным депутатом СССР, заместителем председателя Моссовета.)

Из рассказа председателя КГБ РСФСР В. Иваненко:

— Прибежал комендант здания: «Что делать, какие команды в случае прорыва?» Решили с Шебаршиным — стрелять ни в коем случае нельзя, максимально усилить запоры. Я позвонил Ельцину — он на митингах. Нашел Бурбулиса, сказал, что прорыва в здание ни в коем случае допустить нельзя: тут документы, архивы, может пролиться кровь. Бурбулис переговорил с Ельциным, и тот приехал к памятнику. В итоге главная задача — не допустить разгрома — была выполнена.

Генерал КГБ В. Широнин:

— На плечи памятника «Железному Феликсу» забрались опытные скалолазы, набросили металлические тросы на его шею. Взревев, толпа ошалело потянула тросы в разные стороны, но 11-тонный памятник даже не шелохнулся. Тогда сквозь беснующихся людей к постаменту протиснулись грузовик и машина скорой помощи. Пока к грузовику цепляли тросы, из «скорой» раздавали бутылки водки — все было продумано! Наконец, грузовик рванул, от натуги приподнялись его передние колеса. Но памятник даже не качнулся.

По словам Широнина, «Железный Феликс» в тот день совершил еще один подвиг — он устоял на своих чугунных ногах, не рухнул в толпу, не задавил десятки людей и не дал пролиться крови на Лубянской площади.

Отрезвляюще подействовали на разгоряченную дармовой водкой толпу слова трезвомыслящего неизвестного гражданина, который, представившись архитектором, объяснил в микрофон:

— Господа, обратите внимание, памятник круглый, он весит около сотни тонн. Если он покатится на нас, то многие могут погибнуть, могут обрушиться и конструкции находящегося под ним метро…

И толпа расступилась, отпрянула от памятника, а затем вовсе отодвинулась от него. Памятник демонтировали автокранами ночью, когда поредевшая толпа уже не имела сил для того, чтобы варварски излить свой «восторг».

«Железного Феликса» вывезли на пустырь неподалеку от нового здания Третьяковской галереи, а в октябре 1991 года в числе других памятников, свергнутых с пьедесталов, поместили в парк искусств «Музеон».

В 2002 году мэр Москвы Юрий Лужков выступил с инициативой вернуть памятник на Лубянскую площадь, для чего провести референдум. Однако вскоре отказался от этого замысла. А 25 лет спустя телеканалы, рассказывая о событиях 19-21 августа 1991 года, по словам тогдашнего мэра Москвы Г.Х. Попова, «потеряли» этот эпизод. «Хотя тот же С.Б. Станкевич мог многое рассказать», — намекал Гавриил Харитонович.

Ну что тут сказать? Меняются времена, меняется и их осмысление.

«Долг» платежом красен

23 августа утром Горбачев приехал в Верховный Совет РСФСР. То, как с ним там обращались, напоминало октябрьскую «молотилку», устроенную Горбачевым в отношении Ельцина на пленуме ЦК КПСС 1988 года, когда его сняли с должности первого секретаря МГК КПСС, а вскоре и вывели из кандидатов в члены Политбюро ЦК КПСС.

И вот спустя несколько лет такая же «молотилка» была запушена снова, только уже по отношению к обессилевшему Михаилу Сергеевичу со стороны обиженного тогда им, а теперь набравшего силу Бориса Николаевича. Как говорится, долг платежом красен.

Открыл встречу Ельцин. Поздравил депутатов с победой над организаторами государственного переворота. Напомнил, что все его главные участники арестованы и предстанут перед судом.

Затем выступил Горбачев. Особо выделил «выдающуюся роль президента России Бориса Николаевича Ельцина» в подавлении путча.

Ельцин театрально прижал ладонь к груди:

— Благодарю вас!

Горбачев призвал идти, и быстрее, к Союзному договору:

— Ведь, в общем-то, именно подписание нового Союзного договора при всей его критике с разных сторон подстегнуло все реакционные силы предпринять этот путч, потому что они знают, что такое новый договор и его последствия.

Сообщил о произведенных им назначениях, о снятии с постов участников заговора.

Посыпались вопросы. Многие из них были трудными для него. Пришлось отвечать, преодолевая и гордость, и самолюбие.

Ельцин предложил Горбачеву утвердить указы, подписанные президентом России 19–21 августа, в которых он брал на себя функции союзного президента.

Горбачев ответил: да, он согласен, с этими указами ознакомлен. Все, что делало российское руководство в те дни, было продиктовано обстоятельствами и правомерно.

Под аплодисменты и смех в зале Ельцин сказал:

— Тогда я прошу это оформить указом президента страны!

Горбачев с укоризной в голосе:

— Борис Николаевич, мы же не договаривались все сразу выдавать, все секреты!

— Это не секрет, это серьезно, — под смех в зале заметил Ельцин. — Специально подготовлен целый блок, Михаил Сергеевич. «Указы и постановления, принятые в осажденном Доме Советов». Так и называется. Мы вам вручаем!

В зале бурные аплодисменты, шум, свист, выкрики.

Депутат В. Новиков задал провокационный вопрос:

— Не считаете ли вы, как это считает фракция беспартийных депутатов РСФСР, что Коммунистическая партия Советского Союза должна быть расформирована как преступная организация?

Горбачев начал отвечать, как всегда, многословно и витиевато, что-то насчет свободы убеждений и плюрализма мнений. Шум в зале нарастал, и это выводило Михаила Сергеевича из равновесия. Он явно сердился.

— Нет, вы уж послушайте, вы сами хотели, чтобы я ответил откровенно. Как вы ставите вопрос, так я и отвечаю, как я думаю… Тогда не задавайте вопросов, по которым я доклад должен делать. Задачу изгнания социализма с территории СССР никто не вправе ставить, и это вообще очередная утопия, больше того, это есть самая настоящая ловля ведьм. Человек имеет право на взгляды, выбирает движение, партию или вообще стоит вне партии. «Запретить как преступную организацию»…

Я отвечаю: есть люди, которые оказались у