На стороне мертвецов (СИ) - Волынская Илона

А берег… Берег был близко. Гребок, еще один, еще… Митя даже не сразу сообразил, что вдруг ударило его по ногам, задергался… и встал на пологое песчаное дно. Волоком протащил захлебывающуюся старуху за собой… колени подогнулись, и он рухнул под ее тяжестью, будто пытался поднять каменную плиту, окунулся с головой…

Четыре сильные мужские руки подхватили его, и выдернули из воды как морковку из грядки.

— Ой, дякую тебе, паныч, врятував, по гроб жизни не забудем! — налетевшие с двух сторон сыновья старухи выволокли его на поверхность. Разбрызгивая воду, бегом помчались к берегу. Старуха сидела у старшего на плече, как ворона на заборе. Младший тащил под руку спотыкающегося Митю. С разбегу они выскочили на узкую травянистую полоску берега, и не сбавляя скорости… полезли вверх по обрыву. Бабка карабкалась впереди всех, цепляясь скрюченными пальцами за выступы, и переползая с одного валуна на другой шустро, как ящерица.

— Я подсаджу, панычу, тут не высоко! Мы тут змалычку лазаем! — младший принялся с энтузиазмом пихать Митю под зад.

— Сам! — рявкнул тот, цепляясь кончиками пальцев за скальный выступ.

Сам он, конечно же, не долезет, это невозможно, но лучше упасть и разбиться, чем чтоб какой-то мужик подсаживал его как толстую купчиху в коляску!

Мышцы тряслись как кисель, пальцы ныли, щеку он рассадил в кровь, пальцы ног, которыми то и дело приходилось упираться в скальные уступы, как в кипяток окунули… когда сверху опять протянулись четыре сильные руки — и сыновья старухи снова вытащили его, теперь уже на край скалистого берега.

Подняться Митя не смог, он лежал на поросших колючей травой камнях и хрипло, надсадно дышал.

— Ну ось, сдаеться, выбрались! — простонал старший бабкин сын, с трудом поднимаясь на ноги. — Спасибо тебе, паныч!

Митя поглядел на мокрые рукава рубашки… вышивки на них больше не было! Ни единой нитки! Будто та растворилась в воде, как сахар в чае!

Митя невольно кивнул — вышитая тетушкой рубашка могла спасти его не меньше четырех раз — раз уж вытащила четырех человек.

«Главное, никому и никогда не рассказывать! А то ведь глупость какая — потратить настоящую Данову рубаху на… старуху-татарку! И ее сынков! На троицу ничтожных простолюдинов! Меня же не поймут! Тот же младший князь Волконский… Да кто угодно — никто не поймет!»

Мите было отчаянно неловко за собственную глупость.

— И вам спасибо, Днепро-батько та Дана-матинька! — ничтожные простолюдины крестились и кланялись реке. — Що кормите, поите, та живцем видпуска… — сыновья старухи поклонились еще раз… да так и замерли, изогнувшись как два крючка. С мокрых бород капало.

Митя со стоном приподнялся на локтях — и застыл. С идиотски открытым ртом. И никакие навыки светской жизни не помогли!

Глава 36. Виталийцы атакуют

Река бесновалась. Река… рвалась на части. Огромное, широченное, полотно ее выглядело… чудовищно. Оно словно превратилось в лоскутное одеяло, сшитое сумасшедшей великаншей! От берега к центру реки катились волны, упирались в невидимую границу — и бросались обратно, с каждым разом разгоняясь все сильнее, ревя все яростнее, поднимаясь все выше — брызги пены полетели Мите в лицо. Но деваться им было некуда — они точно упирались в прозрачную стену, за которой начинался лед, черный. Край черной ледяной корки, точно обрубленный гигантским мечом, граничил с яростно кипящей водой — в воздух то и дело выстреливали фонтаны белой пены. Вокруг зеленых островков на реке носились смерчи воды и песка. На глазах у Мити такой смерч выдрал из земли деревце — ему даже показалось, что он слышит треск. Деревце взлетело, жалко трепеща веточками, и смерч завертел его.

Поперек реки, кратчайшим путем от перекатов порогов к берегу, будто вычерченная по линейке, тянулась полоса спокойной воды. И по этой полосе, гуськом, как утята за уткой, шли грозные паро-драккары!

Четыре! Четыре длинных, вертких паро-драккаров, наверняка забитых вооруженными виталийцами как бочки — треской! А в коридоре между скалами — тихом, ровном и совершенно спокойном — показался пятый!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Авызыгызга текерп сиим[1]! — выдохнула бабка. — Це що ж таке робыться?

— Внуки Ньёрда. — выдохнул Митя, не отрывая глаз от человеческих фигурок, застывших по бортам драккара. С высоты они казались крохотными, но он знал, что за Сила кипит в них.

— Навроде наших Данычей? — сообразила старуха.

— Ньёрдссоны на море сильны, а здесь река… Чужая река. Но их много, а Данычей всего двое!

Река взвыла. Яростные волны колотились в невидимую преграду, пытаясь взломать, прорваться, ударить драккарам в борта, накинуться сверху, пнуть снизу, перевернуть, хлынуть в трюмы, выволакивая отчаянно кричащих, захлебывающихся воинов, вся отвага которых вмиг станет бессмысленной перед бешенством стихии…

Ничего не менялось. Волны ярились — драккары шли, только зыбким, будто раскаленным маревом дрожал воздух над ними и отчаянно пыхтели двигатели, выбрасывая в трубы густые султаны белого пара. А потом строй кораблей едва заметно дрогнул… и разделился. Один драккар так и пер вперед — прямиком к торчащей посреди реки скале со сторожевой башней, у подножья которой застыли сражающиеся своей Силой Данычи. А четыре начали аккуратно смещаться, разворачиваясь бортами к берегу…

Впереди всех вырвался колесный пароходик. С нахальным бесстрашием рванул прямиком к берегу. С высоты днепровской кручи Митя видел парня, улепетывающего с причала, волоча за собой подружку… Только ее кружевной зонт взмыл в воздух, закружился, хлопнулся в воду, поплыл… На него надвинулось пароходное колесо и вмиг перемололо — белые обрывки кружева мелькнули и пропали. Выскочивший на причал городовой выхватил пара-беллум… и принялся палить.

Щиты, закрывающие борта паро-драккаров, плавно разошлись в стороны… открывая орудийные порты. Корабли ощетинились жерлами малых корабельных драконов и… беззвучно в грохоте волн, окутались дымом.

— У-ухх! — только ахнул воздух, когда десятки снарядов рванули у самого берега. — Иииииуууу-дыдыщ! — снаряд, выпущенный по застрявшим посреди реки Данычам, впился в основание скалы.

Башня на реке молчала. Атакующий ее драккар снова двинулся вперед — стрелять в упор. Разнести в кровавые ошметки отчаянно противостоящих им Внуков Дановых, а уж потом спокойно двигаться на беззащитный город. Потому что башни на берегу молчали тоже! Глухо. Каменно. Ни единого шевеления жизни. Стволы паро-пушек торчали из бойниц, но ни одна из них не шелохнулась.

Колесный пароходик лихо подкатил к причалу. С борта, перемахивая зияющую внизу полосу воды, ринулись вооруженные секирами воины.

— Дзанг! — городовой выпалил в упор по бегущему впереди всех рыжему бородачу. Пуля чиркнула по испещренному рунами стальному нагруднику и… отлетела в сторону. Сверкнула секира… белый летний мундир перечеркнула алая полоса, и городовой рухнул на светлые доски причала. Бесполезный пара-беллум откатился в сторону.

— Да что же это! — Митя вскочил. Огляделся. Сторожевые башни были и тут — слева, на самом берегу, справа, прячущаяся меж ветвей яблоневого сада. Грозные, неприступные… молчаливые. Точно мертвые.

«Почему? Где казаки?» — мысли мчались быстрее, чем сам Митя бежал к ближайшей башне.

Теперь он был совершенно уверен, что история с медведем затевалась лишь для того, чтоб вот в этот самый момент у башенных орудий не осталось стражников, но… Он же догадался! Предупредил! Ингвар успел! И… ему не поверили? Оборотней все-таки убрали от орудий, и отец ничего не смог сделать? Но тогда хоть бы уланов поставили, не могли же башни и вовсе остаться пустыми? Что делать? Что?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Митя с разбега всем телом врезался в плотно закрытые двери сторожевой башни.

На причале кто-то закричал так страшно и пронзительно, что казалось, даже грохот волн затих.

Митя навалился на дверь плечом — удар, еще удар, удар… Он не знал, что будет делать, когда ворвется внутрь — но хоть что-то! Дверь не шелохнулась. Подоспевшие лоцманы навалились рядом…