Очарованный кровью - Дин Кунц

Боже милостивый, не допусти этого! Она не станет присутствовать при чем-то подобном. Ни за что! Пусть Вехс так и не снимет с нее наручников, она все равно найдет способ покончить с собой до того, как он отведет ее в эту страшную подвальную комнату и заставит смотреть, как эта славная девушка… как Ариэль будет растворяться. Кот могла на выбор перегрызть себе вены на руках, подавиться языком, броситься с лестницы и сломать себе шею или придумать что-нибудь еще более верное. Что-нибудь…

Вехс снова улыбнулся, словно почувствовав, что ему удалось вырвать свою пленницу из состояния тоски и апатии и повергнуть в ужас. Потом он перевел взгляд на остатки омлета в ее тарелке.

— Ты будешь это доедать или нет?

— Нет.

— Тогда я доем.

Он отодвинул свою пустую тарелку и придвинул к себе тарелку Кот. Ее же вилкой он отделил кусочек холодного омлета и, смакуя, положил в рот. Негромко застонав от удовольствия, он плотно сомкнул губы вокруг вилки и медленно, сладострастно, вытащил ее наружу, а затем облизнулся.

Проглотив омлет, он сказал:

— Я чувствую на зубцах вилки тебя. У твоей слюны замечательный привкус, хотя она чуть-чуть горьковата. Впрочем, я думаю это временно, просто сейчас твой желудок выделяет кислоту.

Кот не решилась закрыть глаза, чтобы облегчить свое положение, и вынуждена была смотреть, как он доедает ее завтрак.

К тому времени когда он закончил, у Кот созрел собственный вопрос.

— Скажи… прошлой ночью… Зачем ты съел паука?

— Почему бы нет?

— Это не ответ.

— Это лучший ответ на любой вопрос.

— Тогда дай мне ответ похуже.

— Ты находишь это отвратительным?

— Просто любопытствую.

— Несомненно, этот поступок кажется тебе премерзким. Съесть живого, щекотного, шустрого паучка…

— Несомненно.

— Но не бывает плохих поступков, Котай. Существуют только ощущения, а их невозможно оценить отрицательно или положительно.

— Почему бы нет?

— Если ты действительно так думаешь, то ты родилась не в том столетии. Как бы там ни было, у пауков очень любопытный букет, а теперь, когда я съел одного, я знаю об этих восьминогих арахнидах гораздо больше. Тебе известно, как происходит обучение у плоских червей?

— У плоских червей?

— Да. Ты должна была проходить их в курсе начальной биологии, прежде чем стать такой высокообразованной женщиной. Некоторые их разновидности могут понемногу обучиться движению в лабиринте…

Кот вспомнила и перебила почти радостно:

— И потом, если этих «умных» червей скормить другим червям, то вторая группа начинает ориентироваться в лабиринте с первого же раза.

— Молодец, — Вехс кивнул со счастливой миной. — Свои знания они приобретают, поедая плоть.

Кот не стала выбирать слова, задавая свой второй вопрос, поскольку убийцу нельзя было оскорбить и к нему невозможно было подольститься.

— Господи Иисусе, неужели ты в самом деле веришь, что съев одного паука, ты узнаешь, каково быть пауком и приобретешь все их паучьи навыки и знания?

— Ну конечно же нет, Котай Шеперд. Если бы я понимал все так буквально, то был бы настоящим психом. И сидел бы сейчас в доме для умалишенных, разговаривая с толпой невидимых друзей. Разве не так? Нет, благодаря остроте своего восприятия я действительно обрел непередаваемо тонкое ощущение паука, некую квинтэссенцию пауковости, которой ты никогда не почувствуешь и не поймешь. Таким образом я получил новое знание о паучьем племени, как о ловких и удивительно гармонично устроенных охотниках, о существах могущественных и сильных, в своем мире, конечно. «Паук» — слово, в котором заключено могущество, хотя его и нельзя сложить из букв, составляющих мое имя… — он ненадолго прервался, что-то обдумывая, а затем торжественно объявил:

— Но зато это слово можно сложить из букв твоего имени!

Кот не стала уточнять, что из букв ее имени получится в лучшем случае какой-нибудь «пак» или «пок».

— Кроме того, пауков глотать рискованно, и это тоже добавляет ощущениям остроты, — продолжал Вехс. — Если ты не энтомолог, то не знаешь, какой вид пауков ядовит, а какой — нет. Некоторые, например, бурые тарантулы, исключительно ядовиты. Укус в руку это одно… но мне надо действовать как можно проворнее, чтобы успеть раздавить его о небо, прежде чем он успеет ужалить меня в язык.

— Ты любишь рисковать.

Вехс пожал плечами:

— Да, я так устроен.

— Любишь ходить по краю.

— Да, слова, зашифрованные в моем имени, имеют определенное значение, — признал он.

— А если бы какой-нибудь паук успел укусить тебя?

— Боль — это то же наслаждение, просто немного другое. Стоит научиться радоваться боли — и твоя жизнь становится счастливее.

— И даже боль является не отрицательной и не положительной, а нейтральной?

— Конечно. Это же просто ощущение, которое помогает расти коралловым рифам души. Если душа существует.

Последней его фразы Кот не поняла — какой-то коралловый риф, но при чем здесь душа? — однако переспрашивать не стала. Кот устала от Вехса, устала бояться, устала ненавидеть. Задавая вопросы, она стремилась понять, как стремилась к этому всю свою жизнь, и эти поиски значения утомили ее до смерти. Кот так никогда и не узнала, почему некоторые люди совершают бесчисленно много мелких — или крупных — жестокостей, но ее поиски истины всякий раз оставляли ее утомленной, холодной, выгоревшей изнутри дотла.

Указывая на ее распухший указательный палец, Вехс сказал:

— Он должен болеть. И шея тоже.

— Голова болит сильнее всего, — призналась Кот. — Но никакого удовольствия я почему-то не чувствую.

— Я не могу доказать тебе, что ты ошибаешься, потому что путь к Просветлению — это довольно долгий путь. Тебе потребуется время. Впрочем, первый, совсем маленький урок, я могу преподать тебе уже сейчас…

Он поднялся и подошел к шкафчику, где хранились на полке самые разные пряности. Среди флакончиков и коробочек с гвоздикой, корицей, жгучим перцем, майораном, кардамоном, укропом, тимьяном, имбирем и шафраном он отыскал флакон с аспирином.

— Я не принимаю аспирин, когда у меня болит голова, так как мне нравится испытывать боль, но я все равно держу аспирин под рукой, и время от времени жую таблетки — просто для того, чтобы почувствовать их вкус.

— Они же премерзкие!

— Просто немножко горчат. Горькое, кстати, может быть таким же приятным, как и сладкое, но только тогда, когда знаешь, что каждый опыт, каждое ощущение имеет огромную ценность сами по себе.

Он вернулся к столу с флаконом аспирина. Поставив его перед Кот, Вехс забрал стакан с водой.