Исландские саги. Ирландский эпос - Автор неизвестен - Европейская старинная литература

Гицур и Хьяльти быстро приготовили свои корабли, чтобы плыть в Исландию, и когда прошло десять недель лета, пристали к берегу у Песков. Там они раздобыли себе коней и наняли людей, чтобы разгрузить корабль. И вот они отправились, тридцать числом, на тинг и послали сказать христианам, чтобы те были готовы. Хьяльти остался у Форельной Горы, потому что узнал, что осуждеи на изгнание за богохульство. Но когда они спускались от Края Ущелья к Кипящему Котлу, Хьяльти догнал их и сказал, что не хочет показать язычникам виду, что боится их.

Тут к ним подъехало много христиан, и они въехали на тинг готовые к бою. Язычники тоже приготовились к бою, и еще немного — и весь тинг начал бы драться. Но, однако, этого не случилось.

Жил человек по имени Торгейр[217]. Его двор был на Светлом Озере. Его отцом был Тьёрви, сын Торкеля Длинного. Его мать звали Торунн, она была дочерью Торстейна, внучкой Сигмунда, правнучкой Гнупа-Барда. Жену его звали Гудрид, она была дочерью Торкеля Черного из Хлейдраргарда. Его братом был Орм Кармаи на Спине, отец Хленни Старого из Грязей. Орм и Торкель были сыновьями Торира Лопоухого, сына Кетиля Тюленя, внука Арнольва, правнука Бьёрнольва. А Бьёрнольв был сыном Грима Мохнатые Щеки, внуком Кетиля Лосося, правнуком Халльбьёрна Полутролля с Храфнисты.

Христиане покрыли свои землянки. Гицур и Хьяльти были в землянке людей с Мшистой Горы. На следующий день обе стороны пошли к Скале Закона. И христиане и язычники назвали своих свидетелей и заявили друг другу, что не будут иметь законов общих для тех и других. На Скале Закона поднялся такой сильный шум, что никто не слышал слов другого. Затем народ разошелся, и все нашли, что дело принимает очень плохой оборот.

Христиане выбрали своим законоговорителем Халля с Побережья, а тот пошел к годи Торгейру со Светлого Озера и дал ему три марки серебра за то, чтобы тот выступил как законоговоритель. Это было небезопасно, потому что Торгейр был язычником. Торгейр пролежал весь день, накрыв голову плащом, так что никто не мог заговорить с ним. На следующий день народ пошел к Скале Закона. Торгейр потребовал тишины и сказал:

— Мне думается, что дела наши запутаются безнадежно, если у нас не будет одних законов для всех. Если закон не будет един, то и мира не будет, а этого нельзя допускать. Теперь я хочу спросить язычников и христиан, согласны ли они, чтобы у них были общие законы, которые я сейчас скажу.

Все сказали, что согласны. Тогда он сказал, что хочет, чтобы они поклялись сдержать свое слово. Они согласились, и он принял от них клятву.

— Вот начало наших законов, — сказал он. — Все люди должны быть у нас в Исландии христианами и верить в единого бога — отца, сына и святого духа. Они должны оставить всякое идолопоклонство, не бросать детей и не есть конины. Если кто открыто нарушит этот закон, то будет осуждеи на трехгодичное изгнание, если же сделает это тайно, то останется безнаказанным.

Но эта оговорка была отменена уже через несколько лет, и тогда никто не смел совершать языческие обряды ни тайно, ни открыто.

Потом он сказал о соблюдении воскресений и постов, рождества и пасхи и всех других великих праздников.

Язычникам казалось, что их крепко обманули, но новая вера была введена законом и все люди в Исландии обращены в христианство. И народ разъехался с тинга по домам.

А вот что приключилось тремя годами позднее на тинге в Лощинах. Амунди Слепой, сын Хёскульда, внук Ньяля, был на тинге. Он велел, чтобы его провели между землянок. Он подошел к землянке, в которой был Лютинг из Самова Двора. Он велел, чтобы его ввели в землянку, туда, где сидел Лютинг. Он сказал:

— Здесь Лютинг из Самова Двора?

— А что тебе нужно? — спрашивает Лютинг.

— Я хочу знать, — говорит Амунди, — какую виру ты собираешься мне заплатить за моего отца. Я рождеи вне брака, и я не получил никакой виры.

— Я заплатил за убийство твоего отца полную виру твоему деду и твоим дядьям, а мне за моих братьев виру не заплатили. Если я и поступил плохо, то со мной тоже обошлись круто.

— Я не спрашиваю тебя, — говорит Амунди, — заплатил ли ты им виру или нет, я знаю, что вы помирились. Я спрашиваю тебя, какую виру ты заплатишь мне.

— Никакой, — отвечает Лютинг.

— Я не понимаю, — говорит Амунди, — как бог допускает это. Ведь ты поразил меня в самое сердце. Я могу сказать тебе, что если бы у меня оба глаза были зрячие, то я либо заставил бы тебя заплатить виру за моего отца, либо отомстил за него. Теперь же пусть судит нас бог!

После этого он направился к выходу. Но когда он проходил через дверь землянки, он обернулся. Тут он прозрел. Он сказал:

— Хвала господу! Теперь видно, чего он хочет.

Затем он вбежал в землянку, подбежал к Лютингу и ударил его секирой по голове, так что секира вошла по самый обух, и потом рванул секиру на себя. Лютинг упал ничком и тут же умер.

Амунди пошел к дверям землянки, и как только он дошел до того самого места, где прозрел, глаза его сомкнулись снова, и с тех пор он оставался слепым всю свою жизнь. После этого он велел отвести себя к Ньялю и его сыновьям. Он рассказал им об убийстве Лютинга.

— Нельзя тебя винить, — говорит Ньяль, — потому что этого было не миновать. И пусть это будет наукой людям, которые отказывают в вире тем, кто имеет на нее полное право.

Затем Ньяль предложил примирение родичам Лютинга. Хёскульд, годи Белого Мыса, уговорил родичей Лютинга принять виру. Дело было передано в суд, и была назначена половинная вира, потому что требование Амунди было найдено справедливым. После этого перешли к клятвам, и родичи Лютинга дали Амунди клятву в том, что будут соблюдать мир. Люди разъехались с тинга по домам. И некоторое время все было спокойно.

Вальгард Серый вернулся в Исландию. Он был язычником. Он отправился в Капище, к своему сыну Мёрду, и пробыл там зиму. Он сказал Мёрду:

— Я много ездил по нашей округе, и я ее не узнаю. Я поехал на Белый Мыс и увидел, что там построено много стеи для землянок и место неузнаваемо. Я поехал также на тинг в Лощинах170, и там я увидел, что все стены нашей землянки разрушены. Что значит все это надругательство?

Мёрд ответил:

— Тут учреждены новые годорды и пятый суд. Народ вышел из моего годорда и вошел в годорд Хёскульда.

Вальгард сказал:

— Плохо ты отблагодарил меня за годорд, который я дал тебе. Не так подобает мужчине вести себя. Я хочу, чтобы ты отплатил им, погубив их всех. А для этого натрави их друг на Друга, пустив в ход клевету, чтобы сыновья Ньяля убили Хёскульда. Многие захотят отомстить за него, и тут сыновей Ньяля убьют.

— Мне не суметь этого, — отвечает Мёрд.

— Я помогу советом, — говорит Вальгард. — Ты пригласишь сыновей Ньяля и отпустишь их с подарками. Порочащие слухи ты станешь распускать тогда, когда дружба ваша станет такой тесной, что они будут верить тебе не меньше, чем себе. Тогда ты сможешь отомстить Скарпхедину за то, что он присвоил твон деньги после смерти Гуннара. Ты снова станешь полноправным годи, только когда никого из них не будет в живых.

Так они и порешили сделать. Мёрд сказал:

— Я бы хотел, отец, чтобы ты крестился. Ты ведь стар.

— Не хочу, — ответил Вальгард. — А вот мне бы хотелось, чтобы ты оставил новую веру, и мы бы посмотрели, что из этого выйдет.

Мёрд сказал, что он этого не сделает. Вальгард сломал Мёрду крест и все святые знаки. Тут Вальгард заболел и умер, и его похоронили в кургане.

Немного погодя Мёрд поехал на Бергторов Пригорок и встретился со Скарпхедином и его братьями. Он вел очень ласковые речи и говорил весь день. Он сказал, что хотел бы подружиться с ними. Скарпхедин принял все это хорошо, но сказал, что раньше тот не искал их дружбы. И вот они так подружились, что никто из них не мог ничего решить, не посоветовавшись с другим.

Ньялю с самого начала не нравилось, что Мёрд ездит к ним, и он всегда высказывал свое недовольство этим.

Однажды случилось, что Мёрд приехал на Бергторов Пригорок. Он сказал сыновьям Ньяля:

— Я хочу устроить у себя пир, чтобы справить тризну по отцу. Я собираюсь пригласить на этот пир вас, сыновей Ньяля, и Кари и обещаю вам, что без подарков вы не уедете.

Они пообещали приехать. Он отправился домой и приготовил все для пира. Он пригласил многих бондов, и на этом пиру было множество народу. Туда приехали и сыновья Ньяля и Кари. Мёрд подарил Скарпхедину золотую пряжку, Кари — серебряный пояс, а Гриму с Хельги тоже поднес богатые подарки. Они вернулись домой, и стали хвалиться своими подарками, и показали их Ньялю. Тот сказал, что эти подарки им, наверное, дорого обойдутся.

— Остерегайтесь, как бы вам не пришлось заплатить за них цену, которую он сам положит, — сказал он.

Немного погодя Хёскульд и сыновья Ньяля пригласили друг друга в гости. Сначала Хёскульд поехал к сыновьям Ньяля. У Скарпхеднна был бурый конь-четырехлеток, высокий и статный. Конь этот был некладеный и никогда не выводился на бой с другими конями. Этого коня Скарпхедин подарил Хёскульду, и еще двух кобыл в придачу. Они все сделали Хёскульду подарки и уверили друг друга в дружбе.