Киропедия - Ксенофонт

Глава XI

Я хочу теперь в самых общих чертах представить добродетели Агесилая, чтобы похвальное слово о нем лучше запечатлевалось в памяти. Он почитал религиозные установления даже у врагов, полагая, что сделать своими союзниками богов вражеской страны не менее важно, чем богов дружественного государства. К умоляющим о защите и находящимся под покровительством божества он никогда не применял насилия, даже если они были врагами. Он считал абсурдным называть людей, грабящих храмы, святотатцами, и в то же время считать благочестивыми тех, кто отрывает умоляющих о защите от алтарей. Агесилай любил повторять, что боги, по его мнению, радуются благочестивым делам людей ничуть не меньше, чем жертвам, которые им приносят. Преуспевая, Агесилай никогда не относился к людям с презрением, но за все благодарил богов. Избегнув опасности и радуясь избавлению, он приносил богам гораздо большие жертвы, чем обещанные им в тот момент, когда он чего-то опасался. Даже в смятенном состоянии духа он выглядел радостным и веселым, а будучи вознесен, оставался добрым и приветливым. С наибольшей симпатией он относился не к самым влиятельным из своих друзей, а к самым преданным, а ненавидел не тех, кто защищался от причиняемого им зла, а тех, кто проявлял неблагодарность, несмотря на оказанные им благодеяния. Ему доставляло удовольствие видеть, как корыстолюбивые люди превращались в бедняков; напротив, благородным людям он помогал разбогатеть, желая тем самым доказать, что добродетель вознаграждается лучше, чем порок. Он охотно общался со всякими людьми, но дружил лишь с благородными. Когда он слышал, как человека порицают или хвалят, он считал одинаково важным для себя получить ясное представление как о тех, кто произносил эти похвалы или порицания, так и о тех, кого порицали или хвалили. Людей, обманутых друзьями, он не порицал, но жестоко бранил тех, кого обманывали враги. Обмануть недоверчивого человека он почитал за ловкость, а доверчивого — бесчестным поступком.

Когда его хвалили люди, готовые одновременно и порицать то, что им не нравилось, он радовался и никогда не обижался на чистосердечное свободное суждение. Скрытных людей он остерегался, как остерегаются засады. Клеветников он ненавидел больше, чем воров, полагая, что утрата друга является большей потерей по сравнению с денежным ущербом.

Агесилай снисходительно относился к ошибкам, совершенным частными людьми; напротив, ошибкам государственных деятелей он придавал очень большое значение, считая, что частные лица своими ошибками приносят вред немногим, тогда как ошибки должностных лиц приводят к большим бедствиям. Царям подобало, по его мнению, быть не бездеятельными, но доблестными и прекрасными. Хотя многие и пытались воздвигнуть ему статуи, он всегда от этого уклонялся,[484] но неустанно трудился, чтобы оставить память о своей деятельности; по его мнению, создание статуи зависело от скульптора и богатства лица, в честь которого она ставится, тогда как память о душе человека зависит от него самого и от добрых его качеств. В своем отношении к деньгам он был не только честным, но и щедрым человеком, считая необходимым признаком честности не трогать чужого, тогда как щедрый человек охотно дарит и свое. Всегда он опасался судьбы, полагая, что преуспевание в жизни еще не может быть названо счастьем, и только окончившие свой жизненный путь со славой могут быть названы поистине счастливыми. Знающий, что такое добродетель, должен был, по его мнению, нести большую ответственность за пренебрежение ею, чем не знающий. Он уважал только такую славу, которой человек добился благодаря своим личным заслугам. Лишь немногие, кажется мне, могли сравниться с ним в том, чтобы исполнение нравственного долга считать удовольствием, а не тяжкой обязанностью. Похвала доставляла ему больше радости, чем деньги. Но мужество, проявлявшееся им, было сопряжено скорее с осмотрительностью, чем с риском. И мудрость свою он больше доказывал на деле, чем в искусных речах.

В высшей степени добрый и приветливый к друзьям, врагам он был страшен. Упорный в тяжелом труде, он с удовольствием подчинялся чувству дружбы, питая более пристрастия к прекрасным делам, чем к прекрасным телам. Одерживая успехи, он мог сохранять умеренность, так же как в трудных и опасных предприятиях — бодрость духа. Обаяние его проявлялось не в умении сказать острое словцо, а в образе поведения, величие души — не в дерзости, а в суждении и мысли. Презирая кичливых людей, он был умереннейшим из умеренных. Он привлекал к себе внимание бедностью одежды, а войско его — сверкающим снаряжением. Ограничивая себя в необходимом, он щедро одарял друзей. Вдобавок к этому, он был самым опасным противником, но проявлял редкую гуманность, одержав победу. Врагам было невозможно его обмануть, по отношению же к друзьям он был самым доверчивым человеком. Постоянно оберегая своих друзей, он всегда стремился нанести ущерб противнику. Близкие называли Агесилая заботливым родственником, обязанные ему — надежным другом, те, которым он сам был обязан, — признательным человеком, ставшие жертвой обиды — защитником, а соратники по опасностям — первым после богов спасителем. Как мне представляется, он единственный из людей доказал, что телесная сила человека стареет, но сила духа доблестных мужей всегда остается юной. Он неустанно стремился стяжать себе великую и прекрасную (славу, даже тогда, когда)[485] тело его уже не могло соответствовать устремлениям и силе его духа. И действительно, разве не казалась его старость более привлекательной, чем юность любого другого человека? Кто, находясь в расцвете сил, бывал так страшен врагам, как Агесилай, находившийся уже на склоне своих лет? Чья кончина более всего обрадовала врагов, хотя умер он уже в старческом возрасте? Кто больше Агесилая мог вселять бодрость в союзников, хотя он уже заканчивал свой жизненный путь? По какому юноше друзья скорбели так сильно, как по Агесилаю, хотя он и скончался, достигнув глубокой старости? До такой степени с пользою для отчизны прожил свой век этот человек, что, даже и после смерти своей продолжая служить государству, достиг последнего и вечного пристанища,[486] повсюду на земле оставив памятники своей доблести, а в отечестве своем удостоившись царского погребения.

СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ

ВДИ — «Вестник древней истории» СИЭ — «Советская историческая энциклопедия»

RE — «Realencyclopadie der classischen Altertumswissenschaft», hrag. von Pauly-Wissowa — Kroll. REG — «Revue des etudes grecques» SB — «Sitzungsberichte der Academie der Wissenschaften»

ПРИЛОЖЕНИЯ

Э. Д. Фролов КСЕНОФОНТ И ЕГО «КИРОПЕДИЯ»

Э. Д. Фролов КСЕНОФОНТ И ЕГО «КИРОПЕДИЯ»

Среди греческих писателей классической поры (V–IV вв. до н. э.) трудно найти другого, чье творчество было бы до такой степени обусловлено личными и общественными политическими мотивами, как у Ксенофонта. Человек этот прожил долгую жизнь, без малого столетие (годы жизни приблизительно 445–355 до н. э.), и на всем протяжении этого долгого пути неустанно и активно принимал участие в бурной политической борьбе. В родных своих Афинах в годы Пелопоннесской войны и в войске наемников, совершивших беспримерное вторжение в глубь Азии и благополучно вернувшихся к берегам родного моря, в Малой Азии, когда началась война Спарты с Персией, и в Балканской Греции, когда эта война осложнилась междоусобной борьбой греческих государств, — везде этот энергичный афинянин оказывался в гуще событий. Обладая натурою чуткою и впечатлительною, он живо реагировал на все перипетии разыгрывавшейся тогда исторической драмы, легко усваивал новые идеи, развивал с их помощью собственные идеальные проекты и неустанно, на разные лады, пытался добиться их осуществления, действительного или хотя бы иллюзорного. В общем, если верно, что ключ к пониманию творчества писателя надо искать в его биографии, то перед нами именно такой случай.

Ксенофонт, сын Грилла, афинянин из дема Эрхия, родился около 445 г. до н. э.[487] По своему происхождению и положению он принадлежал к аристократической верхушке афинского полиса. На это указывает прежде всего полученное им характерное аристократическое образование и воспитание, выдержанное в духе ненависти к демократии родного города и преклонения перед консервативным, олигархическим режимом Спарты. Знатное происхождение Ксенофонта подтверждается также тем, что в молодые годы он служил в афинской коннице, что по традиции было обязанностью и привилегией аристократов.

Молодость свою Ксенофонт провел в Афинах. Это было бурное и интересное время. Шла ожесточенная борьба между демократией и олигархией, и на фоне этой политической борьбы и под ее сильнейшим воздействием совершалось стремительное развитие философии, представленной софистами и Сократом. Центральным событием эпохи стала Пелопоннесская война (431–404 гг.). Вооруженный конфликт был порожден соперничеством крупнейших греческих полисов — Афин и Спарты, которые еще со времени Греко-персидских войн оспаривали друг у друга гегемонию в Греции. Однако в борьбу эти два государства вступили в окружении своих многочисленных союзников — Афины — во главе Афинской архе, а Спарта — во главе Пелопоннесской лиги, — и война очень скоро стала общегреческой. Мало того, создались условия для вмешательства в греческие дела соседних «варварских» государств — Персии и Карфагена, и это еще более расширило и усугубило конфликт. Вдобавок политическое соперничество с самого начала развертывалось на фоне социальной борьбы, борьбы демократов и олигархов, ориентировавшихся соответственно на Афины и Спарту. Вследствие этого Пелопоннесская война приобрела невероятно ожесточенный характер, такой именно, какой обычно присущ войнам гражданским.