Мифы и факты русской истории. От лихолетья Cмуты до империи Петра - Кирилл Резников

Пехота разночтений не вызывает — у гетмана было 1900 пеших наёмников (немцев, поляков и венгров). Общее число войска гетмана, исходя из минимальных цифр Бохуна, составляет: 9055 человек (3500 казаков Наливайко, 3000 казаков Хвостовца, 1155 всадников, 1900 пехотинцев). Но Бохун таинственным образом получает 6000 человек! Если же внести мои поправки (1250, а не 1155 всадников и хотя бы 200 добровольцев), то получаем 9350 человек. Не такая уж разница с десятью тысячами по оценке Любомирова. Это не считая трех тысяч поляков в Кремле. Сам Бохун согласился, что русских войск было не больше 12 тыс., так что о численном перевесе русских говорить не приходится. Учёный старой русской школы, Павел Любомиров был точнее и объективнее, чем польский историк[122].

Если о количестве войск историки спорят, то по качеству все признают преимущество поляков. Польские гусары были в XVII в. лучшей тяжелой кавалерией в мире. Удары пятиметровых копий скачущих колено в колено гусар не выдерживала ни пехота, ни конница. Легкая кавалерия поляков — литовские татары и панцерные казаки, кроме луков, имели огнестрельное оружие. У Пожарского сражаться в седле с польской кавалерией могли только дворяне западных областей — смоляне, дорогобужцы, вяземцы. Они носили железные доспехи (бехтерцы, калантари, юшманы)[123], имели ружья и пистоли и, главное, были привычны к схваткам с польской и литовской конницей. Как пишет автор одной из хроник: «А смольяном поляки и литвы грубны исконивечные неприятели, что жили с ними поблизку и бои с ними бывали частые и литву на боех побивали». На стороне Пожарского воевала также конная польская рота Павла Хмелевского. Остальные конники ополчения вместо ружей имели луки (и пистоли), носили куяки и тегиляи[124] и с польской кавалерией тягаться не могли.

Пешие казаки (как русские, так и польские) все имели ружья и воевали не хуже стрельцов и европейской пехоты, хотя уступали им в дисциплине. Не менее трети войска Пожарского составляли ополченцы из посадских и крестьян. Они были пестро вооружены и не имели воинского опыта. У Пожарского была артиллерия — легкие пушки, размещённые на валу Земляного города. Важно отметить, что Земляной город и Замоскворечье после пожара Москвы представляли замусоренное поле с остатками обгорелых домов, печных труб, ямами от погребов и траншей, вырытых казаками. Такая местность удобна для обороны и не годится для кавалерийских атак. Слабой стороной как русских, так и поляков была разобщенность войск: русские делились на ополчение Пожарского и казаков Трубецкого, а поляки — на войско Ходкевича и гарнизон в Кремле, причем кремлевские сидельцы, ослабевшие от голода, не годились для рукопашных схваток. В целом поляки превосходили русских по вооружению и боевому опыту, особенно это касается командного состава. Не следует забывать, что Карл Ходкевич был прославленный на всю Европу полководец, победивший впятеро превосходящих шведов в битве под Кирхгольме, а Пожарскому, при всем его таланте, ещё не доводилось командовать большими массами людей на поле боя.

Битва с Ходасевичем. Рано утром 22 августа (1 сентября нов. стиля) Ходкевич перешел реку Москву у Новодевичьего монастыря и двинулся к Чертольским воротам. Впереди, ряд за рядом, шла польская кавалерия. Князь Дмитрий, тоже стянувший силы к Чертольским воротам, бросил навстречу лучшую свою конницу — смолян (в их числе вяземцев с дорогобужцами). Завязался бой. К удивлению привыкших к победам гусар, им не удавалось опрокинуть русских. Смоляне сражались отчаянно — поляки сделали их бездомными скитальцами, теперь настал черед расплаты, и они не жалели себя: «бывшу бою конному с 1-го часа[125] до осьмаго». Все же русская конница постепенно оттеснялась к Земляному валу — сказывалось отсутствие пяти сотен, переданных Трубецкому: «от... Трубецково ис полку и ис табар казачьи помочи не учинита ни мало; лише казаки лаяху, глаголаху: "богата пришли из Ярославля, и сами одни отстоятся от етмана"». Был недоволен и гетман: разгром вражеской конницы не удался. Тогда Ходкевич ввёл в дело пехоту. Не выдержав двойного удара, смоляне отошли в Земляной город. Здесь Пожарский приказал им спешиться и занять оборону на городском валу.

После обеда Ходасевич бросил всю пехоту — наёмников и запорожцев, — на штурм Земляного вала по обе стороны от Чертольских ворот. Русские встретили их с вала пулями и градом стрел и пушечной стрельбой со стен Белого города. Наступавшие понесли тяжелые потери, но все же сбили защитников и бой переместился в развалины Земляного города. Пушкари из Кремля, обстреливавшие русских, прекратили огонь, чтобы не попасть в своих. Затем по договоренности с гетманом кремлевские ворота открылись, и осажденные ударили в тыл Пожарскому. Но князь Дмитрий заранее подготовился к атаке с тыла. Дальнейшее описал участник атаки ротмистр Будило: «Осажденные... сделали тоже вылазку против Алексеевской башни и против Чертольских ворот, но русские, имея большое число стрельцов, хорошо укрепили эти места, и отразили осажденных с немалою потерею для этих бедных. Русские, наевшись хлеба, были сильнее наших... несчастные осажденные понесли такой урон, как никогда». Между тем польская пехота, поддержанная конницей, постепенно расширяла захваченный плацдарм в Земляном городе. Бой переместился к церкви Ильи Пророка на берегу Москвы-реки.

Бой у церкви Св. Ильи был хорошо виден с другого берега, из Замоскворечья. Видел и Трубецкой, но оставался недвижим. Зато не остались равнодушны конные дворяне, присланные Пожарским. Невзирая на угрозы Трубецкого, они по команде своих голов стали переправляться через реку: «Головы же те, кои посланы ко князю Дмитрею Трубецкому, видя неизможение своим полком, а от нево никоторые помочи нету, и поидоша от нево ис полку бес повеления скорым делом. Он же не похоте их пустить. Они же ево не послушаша, поидоша в свои полки и многую помощь учиниша». К пяти сотням дворян присоединились казаки Филата Межакова, Афонасьева Коломны, Дружины Романова и Макара Козлова. Один из атаманов, проезжая мимо воеводы, сказал: «В вашей нелюбви Московскому государству и ратным людям пагуба только чинится. Почему не помогаешь погибающим? « Удар тысячи конных стал для поляков неожиданностью, они смешались и покинули Земляной город. Ходкевич отвел потрепанное войско на Воробьёвы горы.

Ночью Ходкевич получил помощь от изменника Григория Орлова, которому Сигизмунд за донос передал поместье Пожарского. Орлов провел вдоль реки через Замоскворечье 600 венгерских гайдуков с небольшим обозом. Гайдуки сумели передать немного продовольствия осаждённым. На обратном пути они захватили острожек и церковь Георгия на Ендове и укрепились там. Ходкевич имел возможность убедиться, что Замоскворечье с безвластным Трубецким и беспечными казаками охраняется намного хуже, чем Арбат и Чертольские ворота, где стоял Пожарский. У гетмана созрел план пробиться в Кремль с юга, через Замоскворечье. На следующий день он разбил лагерь у Донского монастыря и дал войску отдых. Русские отдыхали меньше — им пришлось хоронить убитых, оставшихся на поле боя. Особенно много было «литовских людей»: «На утрии же собраху трупу летовскаго большии тысечи человек и повспеша их покопати в ямы».

24 августа сражение развернулось в Замоскворечье. Пожарский предвидел возможность удара с юга и половину войска переправил на правый берег реки. Он расположил пеших ополченцев и две пушки у рва разрушенного вала на западе Замоскворечья, а впереди выставил конницу. Восток Замоскворечья занимали казаки Трубецкого. Главным их укреплением был Клементов острожек. На рассвете 24 августа Ходкевич развернул войска для сражения. Сам гетман со своим полком находился на левом фланге, против войск Пожарского. В центре стояли венгры и запорожская конница, на правом крыле — пешие запорожцы; им противостояли казаки Трубецкого. Сражение началось со стычек конницы. Снова смоленские дворяне приняли на себя главный удар. Пять часов они сдерживали натиск гусарских рот, ливонской пехоты и запорожцев. Тогда гетман бросил на левый фланг все свободные силы, сбил русскую конницу, а затем пехоту: «Етман же, видя против себя крепкое стояние московских людей, и напусти на них всеми людьми, сотни и полки все смяша, и втоптал в Москву реку». Прижатые к реке, ополченцы вплавь переправлялись на другой берег.

Пожарский со своим полком прикрывал отступление: « Едва сам князь Дмитрей с полком своим стоял против их». Князь сам принимал участие в битве, и среди поляков пошел слух, что его ранили. Пришлось и полку Пожарского уйти за реку. В центре и на востоке Замоскворечья Ходкевич также побеждал: венгры и запорожцы сбили казаков с вала. Окрыленный успехом гетман приказал ввезти через Серпуховские ворота возы с продовольствием. Но везти 400 возов через разоренный город, где все перерыто, оказалось делом небыстрым. К тому же обоз везли по Ордынке, и на его пути находился Клементовский острожек, а там сидели казаки. Здесь удача снова (в последний раз) сопутствовала гетману. На острожек напали с двух сторон — от Серпуховских ворот и из Кремля; казаки, защищавшие его, частью были перебиты, частью бежали. Торжествующие поляки водрузили знамена на церкви Св. Клемента. До Кремля оставалось 1800 метров. О дальнейшем повествует келарь Авраамий, побывавший в тот день в острожке: «Казаки убо, которые от Климента святаго из острошку выбегли, и озревшеся на острог святаго Климента, видешя на церкви Литовские знамяна и запасов много, во острог вшедших... возвращшеся и устремишяся единодушно ко острогу приступом; и, вземше его, Литовских людей всех острию меча предашя и запасы их поимашя. Прочие же Литовские люди устрашишяся зело и вспять возвратишяся: овии во град Москву, инии же к гетману своему».