Южная Мангазея - Киор Янев

«Моя дорогая Клементина» / «Му Darling Clementine» (Форд, 1946)

Ртутная гиря космоса просачивалась сквозь сито пустынного света искристыми бизоньими тушами, оббивавшими бока каньона и сбрасывавшими своих пастухов в гремучие лузы ковбойского городка Гробстона на каменистом донышке. По нотным траекториям обычных бандитов, шерифа и шлюхи Чихуахуа, что, впрочем, вскоре расплылись и дали петуха вокруг проталины в пространстве. От отголоска совсем другой оперы — гамлетовского монолога бродячего фигляра в шарабане. О сонном запределье. Откуда и возникла Клементина — существо в духах и туманах, бациллами Коха проевших фанерные лёгкие револьверного героя Дока. Пьяня шерифа Эрпа до цирюльной дезинфекции, отчего тот и пустился в журавлиную, невиданную на Диком западе хореографию, заливаемую медным благовестом с пионерской колокольни.

«Пасторальная симфония» / «La symphonie pastorale» (Деланнуа, 1946)

В высокогорной, в фильмовых снегах, деревне Россиньер столь вечная стужа, что на её выморочной околице у героини-сиротки замерзают глазные хрусталики. Это катарактные искорки огромной, слежавшейся в окрестностях Россиньер снежной линзы. Она, во-первых, фокусирует из альпийских пропастей черного лыжного ангела, вожатого пастора Мартенса, спасителя недоразвитой, с собачьей миской, безымянной слепой, и, во-вторых, концентрирует в нареченной Гертруде ослепительную гармонию мира. Ею полнится местная кирха, где подросшая органистка учится столь жарким баховским аккордам, что её глазные льдинки тают и вулканическое, суженное рачками пламя выжигает пасторскую душу.

«Проход каньона» / «Canyon Passage» (Турнёр, 1946)

Романтичный ословладелец и мелкий торгаш Хай — ковбойский мунзингер, и так привязанный к луне, создает зонт, настолько её алчущий, что она приближается к поселку, чьи обитатели оказываются в подвешенном состоянии. В качестве балласта используются завязанные мешочки золотого песка, местное денежное средство. Особо стабилен, на тяжелых самородках, — банкир старателей Камроз, к которому направляет свои корсеты завидная невеста. Однако лунные приливы Лючии в сторону высших сфер Оклахомы заставляют Камроза отдать надежные швартовы местному шулеру. А ненадежным, с нечистой руки, самородком зацепиться за дубовый сук. Избежать петли другу помогает коммивояжер Логан, не желающий расстраивать камрозову невесту. В его обличьи скрыт бог Гермес, положивший на Лючию глаз. Он так мутузит местного перекати-поле, что тот с кровавым взором кидается в водопад охлаждаться с индианкой. Взревновавшее племя получает скальпы линчевателей, обрученная Логаном поселянка — столбняк, банкир же — неведомую пулю. Освобожденные от всех привязанностей, Гермес с Лючей скачут над каньонами к новым горизонтам.

«Чёрный нарцисс» / «Black Narcissus» (Пауэлл, Прессбургер, 1947)

Отбеленный раджа, «генерал», воплотив свои желания в каменном серале, подобном альпийским замкам Людвига Безумного, тем самым снял с плеч кармическую тяжесть и отныне левитирует в позе лотоса над баньяном. Высокогорный же сераль Мопу, камертон природных сил, живет сам по себе как эолова арфа, подстанывая ночным зефирам. Втягивающим преемника раджи, молодого генерала». Он темнокож, как негатив. Поэтому круговорот его желаний оборачивается лентой мёбиуса. Она тянет на место бронзовых пупков наложниц белые чётки эремиток, заплетая пряный язык «генерала» французским спряжением, а привычный лишай — английской стиркой. Впрочем вскоре кольцо в носу юной «неприкасаемой» прокрутит отражение с англиканками — и в бронзе, от живого тепла, раджа просветлеет.

«Ярость пустыни» / «Desert Fury» (Эллен, 1947)

Когда в подбрюшье городка Чукавалла, сопящего в жарком каньоне, взрывается машина с Ангелой, беглой женой гангстера Бендикса, городок становится огнедышащим. Вздыбив хвостовые трубы, Чукавалл извергает Ангелу вместе с промышленными отходами и, возбудив свой могзовой центр в драконьем замке с окулярами и зубцами, питает его из "Пурпурного мудреца", жвачного игрового зала, перетирая в шелуху местных ковбоев. Денежная лихорадка раздваивает драконий язык и, когда его младший отросток, Паула, дочь хозяйки замка, жалит гангстера, привлечённого в городок пеплом жены, тот также отслаивается от панцыря своего гомо-рыцаря Раяна и, утеряв ориентиры, шерифской звездой Хензона — соперника по дочернему дурману, мозжечка-регулировщика жизненных процессов на всех городских позвонках, направляется в исходную ангельскую пропасть.

«Письмо незнакомки» / «Letter from an Unknown Woman» (Офюльс, 1948)

Нервное окончание венского века. В заднем дворе-колодце слышны гаммы пианиста Бранда. Дня чуткой отроковицы Лизы Берндль — это акупунктура души. Дверной зрачок вскоре фокусирует в ней облик повелителя муз. Когда же экстазы девичьего зрения и слуха дополнило обоняние ковровой пыли, выбиваемой у музыканта по субботам — героиня начинает перерождаться. Сначала в дриаду соседского пианино, а затем и в саламандру его вдохновения. Огненные силы перетекают в неё, брандмейстер становится ветрогоном, родительская квартира — фанерной вагонеткой с видами на разворачивающиеся рулоны его рисованных гастролей. Брошенная Берндль-«янтаринка» канула по ту сторону обычного мира. Новый жених Хладонегр в петушьей каске не способен выклевать её наружу. Всё же над ней нависает цивильный муж Штауфер, но тяжёлый блеск Берндль отливает от его скользких позументов. Лишь внебрачное эхо Лизы вязнет в тифозном гумусе из иссохших листиков — оставленном в никуда письме.

«Красная река» / «Red River» (Хоукс, 1948)

Пионер Дансон отбывает на ранчо в безлюдные недра Техаса. Поэтому когда индейский налёт уничтожил его возлюбленную Фен, ранчер становится скопцом техасских пустошей. Через четырнадцать лет его слепомычащие производительные силы образовали десятитысячную коровью когорту, которая направляется на Север, где погибла Фен. Сам же Дансон редуцирован в мозговой придаток этого стада, при первой панике лупящегося в каньонный тупик так, что рушатся скалы и герой теряет силы. Этим пользуется его приёмный сын Метт, чьи глаза менее залиты кровью. Перед ними маячит красная юбка из бродячего балагана. Метт направляет всю говяжью мощь в сторону отстреливающегося манежа. Вскоре Тесс, новая княгиня ковбоев, населит ими, как мстительными нулями, ещё один антииндейский городок.

«Хозяйка мёртвого города» / «Yellow Sky» (Уэллман, 1948)

Продравши очи, фронтирный гарнизон загоняет скучающих грабителей пионерских банков в выжженные солончаки. Печорины с большой дороги уже иссушены пустыней, один из них когда чешуйчатая ящерка простреливает к полумиражному городку. Вымершее поселение серебряных рудокопов — ныне прелая фанера вокруг единственной обитательницы, девы при источнике заменяющем выжатую кровь героев. Есть у Констанции и дед, серебряной горы, подверженной необычайной солнечной радиации перепаду температуры. Взгляды ангелов на одинокую златовласку, шаманство окрестных апачей и акупунктура дедовских молоточков напрягли природные силы. Произошла трансмутация чахлых серебряных руд в золотое месторождение. За 15 лет Констанция с дедом нарыли золота, необходимого для реанимации местной цырюльни, салуна и почты с будущими мемориальными табличками о благотворителях. Звонкие