В битвах под водой - Ярослав Иосселиани

— По местам стоять, со швартовов сниматься! — скомандовал я, как только Колышкин, Трипольский и сопровождавшие их офицеры штаба сошли на пирс.

Мой помощник Глоба, теперь уже капитан-лейтенант, подал команду на руль:

— Право на борт!

Подводная лодка, дрогнув, начала разворачиваться. Заработали дизели, и мы двинулись в Баренцево море.

Постоянные штормы и плохая видимость требуют от моряков, плавающих в суровом Баренцевом море, большого напряжения и выносливости. И тем не менее трудно передать словами то ощущение, которое охватило меня, когда мы вышли на широкие просторы этого грозного моря. Я стоял на мостике и не отрываясь смотрел на свинцово-черные злые волны, разбивавшиеся о нашу лодку.

Из центрального поста сообщили, что радисты принимают приказ Верховного Главнокомандующего об освобождении Печенгской области. Текст приказа был передан по отсекам подводной лодки. Весь наш экипаж с радостью узнал об, освобождении последнего кусочка родной земли.

— Ну что, Трапезников? — шутливо обратился я к матросу. — Кто из нас прав? Говорил я, что мы до конца войны успеем еще совершить боевой поход? Помните?

— Помню, конечно! — заулыбался матрос. — Вы еще сказали тогда, что утопим… транспорты…

— А как же? Зачем же мы идем на позицию в такую даль? Или вы хотите сказать: «Не говори гоп, пока не перепрыгнешь?» Я вам отвечу: «А когда перепрыгнешь, незачем и гоп кричать».

— Вовремя надо прыгать, а не кричать!

Все в отсеке с интересом прислушивались к нашей беседе.

Боевая позиция, на которую шла лодка, была у мыса Нордкин — самой северной оконечности европейского континента. Вражеские суда не могли обойти этот район. Они старались, где это было возможно, проходить внутри фиордов, в шхерных районах, узкостях, затруднявших действия советских подводных лодок. Наиболее опасные места фашистские суда проходили ночью и в непосредственной близости от берега.

Высокие скалистые берега служили хорошей маскировкой для кораблей. На темном фоне, особенно если луна светила со стороны берега, очень трудно было заметить даже большие транспорты и. корабли.

Первый день маневрирования не дал результата. Мы не обнаружили ни транспортов, ни других каких-либо вражеских судов. Не было видно признаков жизни и на суше. Побережье словно вымерло. Почти над самым перископом хмуро нависали крутые скалы Нордкин.

За день подводного маневрирования нам удалось просмотреть и изучить всю береговую черту района позиции.

С наступлением темноты мы, как обычно, всплыли в надводное положение и продолжили поиск над водой.

Вахтенный офицер, два сигнальщика и я, не отрываясь ни на секунду, «шарили» своими «ночниками» по мглистому горизонту. Однако на визуальное обнаружение вражеских судов было мало шансов. Видимость не превышала полутора десятков кабельтовых, а временами была и меньшей. Это означало, что практически мы были не в состоянии контролировать даже одну треть отведенного нам района боевой позиции. В этих условиях мы снова, как некогда на Черном море, полагались на нашего корабельного «слухача» Ивана Бордок.

За время пребывания в Англии Бордок не только не отстал от современного уровня подготовки, но и сумел улучшить и усовершенствовать методы своей работы с приборами. Он целыми днями просиживал в гидроакустической рубке еще не принятой от англичан подводной лодки, прислушиваясь к шумам от кораблей в базе.

Англичане серьезно считали, что он готовится на всемирный конкурс гидроакустиков.

Такое отношение к делу не замедлило принести свои плоды.

Было четыре часа сорок семь минут, когда из центрального поста доложили: «По истинному пеленгу двадцать семь шум винтов большого судна. Идет влево!»

На двадцать четвертой минуте стал вырисовываться силуэт одинокого танкера, шедшего, судя по густо валившему из трубы дыму, форсированным ходом.

Я скомандовал ложиться на боевой курс, и лодка сделала двухторпедный залп с дистанции около пяти кабельтовых. Но прошло несколько минут, а взрыва не последовало. Противник, видимо, так и не знал, что по нему только что были выпущены торпеды.

— Оба полный вперед! — до боли сжав зубы, подал я новую команду.

Подводная лодка снова устремилась в атаку, В шесть часов двадцать минут мы снова сумели занять позицию и выпустили две торпеды из носовых торпедных аппаратов.

Дистанция залпа была не более пяти кабельтовых, но увы!.. Торпеды опять не попали в цель. На этот раз мне удалось заметить, что торпеды прошли по носу танкера.

Стало ясно, что скорость противника была меньшей, чем мы полагали. Четыре боевые торпеды были израсходованы зря… Но у нас оставались еще две не выпущенные торпеды, и я решил попытаться еще раз выйти в атаку.

К сожалению, момент был упущен: скорость подводной лодки не позволяла догнать противника и занять позицию для залпа. Да и танкер, как мне показалось, уже обнаружил присутствие советской подводной лодки и увеличил скорость хода.

Оставалось рассчитывать только на какое-нибудь изменение обстановки. Более всего я надеялся на то, что за мысом Нордкин танкер повернет в сторону берега, направляясь на Ла-фьорд.

Двенадцать следующих минут мы соревновались с танкером в скорости. Но танкер довел свою скорость до предельной и прошел мыс Нордкин, не повернув в сторону берега.

Втайне я еще на что-то надеялся, и мы продолжали преследовать танкер.

Вдруг все находящиеся на мостике заметили, что дистанция между лодкой и танкером стала сокращаться, Противник явно уменьшил ход. Это ничем не могло быть оправдано, но факт был налицо, А вскоре танкер начал-таки поворачивать в сторону берега.

Я тут же скомандовал «Право руля!», и лодка немедленно легла на боевой курс. Через две минуты был дан залп с дистанции трех кабельтовых.

За все двадцать восемь боевых атак, в которых мне приходилось участвовать в дни Великой Отечественной войны, ни одна из сорока двух торпед, выпущенных по моей команде «Пли», не приносила столько волнении, сколько принесла эта последняя. С нетерпением ждали результатов атаки и остальные подводники.

Над танкером поднялся громадный водяной столб, и густей черный дым окутал судно.

Подводная лодка легла уже на курс отхода и дала полный ход, когда раздался новый сильный взрыв. Нас изрядно тряхнуло. Там, где находился танкер, мы увидели огненный столб высотой метров сто.

А мы спешили уйти подальше от берега, чтобы погрузиться на большую глубину и перезарядить торпедные аппараты.

На мостике появился Паша с фотоаппаратом.

— Ну как, Паша, успел сфотографировать что-нибудь? — спросил я.