Барышня ищет работу - Салма Кальк

девицы — они мирные, в сходках не участвуют, в противоправных выходках не замечены, с бомбами не бегают. Учатся себе да учатся.

— Это ты кому говоришь про девиц? Всякие девицы случаются, и с бомбами — тоже, — пробормотал Мезенцев. — Жить где будет? Хозяев квартирных надо проверить на сто раз, мало ли.

— У меня и будет, в нашем флигеле. Нас с Аннушкой Мироновной тоже будешь на благонадёжность проверять?

— Тебя не буду, — засопел Мезенцев. — Сам будто не знаешь, отчего я всё это говорю.

— Да можно подумать, у наших ребят есть время на бомбы, партии и прочие революционные кружки, — вздохнул Пуговкин. — Учатся они, света белого не видят. Мои — точно.

— Вот как раз про твоих-то мне и накляузничали уже с утра, что где-то на общественном балу отметились. Пили что попало, вели себя безобразно, то есть как обычно. Разберись, что ли?

— Непременно разберусь. Но это обычные студенческие шалости, от века ж безобразничали. А ты — революция. Если и маги подадутся в революцию, то спасения от той революции нам не видать. Оленька, хочешь в революцию? — внезапно спросил он меня, впрочем, очень таким, знаете, участливым тоном.

— Упаси боже, — замотала я головой.

Если революция здесь тоже впереди, то мы все её ещё увидим, а пока — дайте взять всё, что можно, от учёбы и вообще от здешней приличной жизни.

— Вот, видишь, Пал Палыч? Упаси боже. Правильная барышня. Понимает, что потрясения сами нас найдут, ещё и создавать их самим вовсе и не нужно. Подпишешь бумагу-то?

Пал Палыч снова уставился на меня тяжёлым взглядом.

— И что же, госпожа… Филиппова желает учиться?

— Желаю, — кивнула я. — Выучиться и отправиться к месту службы.

— Да она хоть понимает, что это за служба? Ты объяснил, чем некроманты на службе занимаются? Это ж, ну, даже не сестрой милосердия работать, это ж, ну!

Казалось, уважаемый Пал Палыч никак не может придумать, как отговорить меня от этой затеи.

— Я уже подписала документ, Павел Павлович. И намерена выполнить условия соглашения, — мягко сказала я.

— Будь по-вашему, — сухо кивнул тот. — Но я предупредил. Вас обоих предупредил. Временя непростые, малейший намёк на политику — и поедете вы, Ольга Дмитриевна, обратно в своё Юбилейное, и до конца дней будете там коз гонять. И курам разъяснять основы некромантии.

Я едва не рассмеялась, потому что вообразила кур, которым объясняю основы некромантии. Ничего, я прорвусь, я справлюсь.

Ректор подставил свою подпись на бумаге, которую дал ему Пуговкин, и ещё раз глянул на нас обоих.

— Иван унесёт, приказ сделаем. Индивидуальное расписание, так?

— Так. Иначе не выйдет. Общие предметы послушает вместе с другими студентами, а вот специальные будет постигать со мной и с теми, на кого я укажу.

— В конце обучения экзамен?

— Верно, будет держать экзамен по тем самым общим дисциплинам, а потом — и по специальности, и пригласим комиссию, чтобы потом нам не говорили, будто мы за просто так дипломы раздаём.

— Ладно, ступайте. Приказ пришлю.

— Дай знать, отправлю кого-нибудь из своих, шмыгнут и принесут.

Я представила, как будут «шмыгать». Улыбнулась.

— Спасибо вам. Павел Павлович.

— Не благодарите, ещё пожалеете, что связались со всем этим делом, — скривился тот.

В приёмной Пуговкин кивнул Ивану и протянул мне руку.

— Ну что, теперь идём утрясать твоё расписание. Глядишь, кого из преподавателей на месте поймаем, договоримся.

Я приняла руку и шагнула дальше в свою новую жизнь.

13. Начинаем от печки

13. Начинаем от печки

Мы снова вышли в некоей приёмной, но здесь секретарский стол пустовал. Пуговкин приложил ладонь к не имевшей никакого замка двери, и она с тихим мелодичным звоном отворилась.

— Прошу, голубушка Оленька, — пригласил он меня войти.

Запустил вперёд себя несколько осветительных шаров — хоть солнце уже и встало, но в помещении всё ещё было темновато. Начало января, тёмное время. Ничего, скоро станет светлее.

В кабинете возле большого замёрзшего по самую верхушку окна — вот ещё почему темно! — стоял могучий письменный стол, заваленный книгами и бумагами. А все свободные стены закрыты книжными шкафами, только и остались что окно да дверь. И шкафы не какие-то там, а от потолка до пола. И книги на разных языках — эх, языки нужно учить. Я прямо остро посожалела, что вместе со знанием местного языка мне не дали каких-нибудь других. Ничего, дома справилась как-то, и здесь справлюсь тоже.

Пуговкин уселся в деревянное кресло с высокой спинкой и подлокотниками, и кивнул мне на второе кресло, стоявшее возле стола.

— Садись, Оленька, в ногах правды нет. Что думаешь, с чего нам следует начать?

Со всего и разом — так хотелось мне сказать. А потом я немного подумала.

— Наверное же известно, что будут с меня спрашивать на том экзамене, который я должна выдержать в финале? Вот оттуда и плясать. От печки, как дед говорил. И печка где-то там.

— Верно говоришь, — закивал он, порылся в бумагах и вытащил наверх одну, широкую, всё время норовящую свернуться в трубку.

Развернул, разложил поверх других бумаг и чем-то закрепил. Я глянула — о, это ж местный учебный план, какая красота! «Список обязательных к изучению дисциплин для студентов факультета некромантии». Список, к слову, немалый. Я вчиталась. О, тут и общие дисциплины, и магические, последние — теория и практика. Интересно, как происходит практика по некромантии? Узнаю, наверное. А пока…

— Мне бы, конечно, и общие предметы подтянуть, потому что я могу знать что-то совсем не такое, как надо. Например — историю с географией.

— Значит, пойдёшь сегодня, договоришься с преподавателями и возьмёшь учебники в библиотеке. К полудню, думаю, все уже окажутся на своих местах, а библиотека у нас работает с утра и до вечера, опять же, сейчас почти у всех промежуточные экзамены, читальный зал наверняка полон.

Это дома у меня часть учебников уже оцифровали, и за ними в библиотеку ходить не надо. А здесь — всё по старинке, ходи, бери и читай. Ладно, схожу, ничего страшного.

— По теории всякой пока почитаешь учебники, а как начнётся семестр, будешь ходить на лекции первого