Летний остров - Кристин Ханна

— Я — властелин мира! — закричал Эрик, махая руками.

Он громко рассмеялся. Впервые за прошедшую неделю это был самый настоящий смех, а не слабое подобие, оставленное болезнью.

Нора посмотрела па Эрика и вдруг поняла, что, когда ей станет невмоготу от ужаса последних недель и месяцев, она будет представлять его таким, как сейчас, — он стоит прямо, щурится на солнце и смеется.

Она всегда будет помнить своего мальчика, своего Эрика.

Глава 23

Домой они вернулись уже под вечер. Лотти приготовила изысканный обед: салат «Цезарь», крабы и французский хлеб. Собирая на стол, она со смехом заметила, что вряд ли за эти годы что-то изменилось. Помнится, и Слоуны, и Бриджи обожали крабов, но им было жалко их варить.

На яхте все четверо подкрепились сытным ленчем, но все равно на обед набросились с таким аппетитом, словно вернулись из экспедиции в джунгли. Даже Эрик съел несколько ложек.

После обеда «девушки» принялись мыть посуду, а Дин отнес Эрика в кровать. Позже Нора и Руби тоже пришли наверх и за разговорами просидели у постели больного до тех пор, пока он не уснул.

Они снова, теперь уже втроем, поднялись на борт «Возлюбленной ветра». Дин взял курс на Летний остров.

В темноте и без радара обратный путь занял вдвое больше времени, чем обычно, но Руби так и не хватило смелости открыть Дину свое сердце.

Она весь день ждала подходящего момента, Момента с большой буквы, когда могла бы повернуться к Дину, тронуть его за руку и сказать, что больше ничего не боится. Но всякий раз, когда она поворачивалась, ей словно что-то мешало сделать шаг, старые привычки липли к ногам, как глина, делая этот самый шаг невероятно грудным и опасным.

Между ними все время что-то стояло, некая преграда, которую Руби не могла преодолеть. То их разделяла толпа людей (строго говоря, мать и Эрика нельзя было назвать толпой, но, когда собираешься прийти с повинной, любой свидетель — лишний), то мешал свист ветра, то не позволяли дела.

В результате Руби все ждала и ждала. Она тянула время и когда «Возлюбленная ветра» стала подходить к пирсу Бриджей.

— Руби, возьми концы! — крикнул Дин.

Руби схватила трос, спрыгнула на пирс и стала привязывать лодку. Она еще наматывала конец восьмеркой на столбики, когда увидела, что мать сходит на берег.

— Спасибо, Дин, — поблагодарила Нора. Руби не столько увидела, сколько почувствовала, что мать повернулась к ней. — Руби, девочка, поможешь мне доковылять до дома? На берегу скользко.

Руби покосилась на яхту. В темноте она покачивалась на воде неясным расплывчатым пятном. Руби нигде не замечала светловолосой головы Дина — вероятно, он спустился в каюту. Вдруг он уедет до того, как она вернется?

— Руби, — снова окликнула ее мать.

Она бросила на причал лишнее кольцо каната и подошла к матери.

Нора оглянулась и помахала рукой:

— До свидания, Дин, спасибо за прекрасный день.

Вот он где, стоит рядом со штурвалом. Руби сумела разглядеть в темноте его светлые волосы, желтый свитер и даже полоску белых зубов, когда он улыбнулся, но и только.

— Пока, — негромко бросил Дин.

— Я… если тебе понадобится помощь… ну знаешь, отвязать лодку и все такое… я скоро вернусь, — пробормотала Руби.

Возникла небольшая пауза. Руби очень бы хотелось видеть его лицо в этот момент. Затем она услышала:

— Помощь никогда не помешает.

Руби испытала громадное облегчение. Она обняла мать за плечи, и они направились вверх по пологому склону и дальше, через лужайку. У дверей Нора обернулась к дочери и улыбнулась:

— Иди, дальше я сама справлюсь. И еще…

Руби взяла с кресла-качалки плед и накинула его на плечи.

— Что?

— Он тебя любит.

— Если так, то это чудо, потому что я ничего хорошего ему не сделала, скорее наоборот.

— Любовь — это всегда чудо, — мудро заметила мать. — Иди к нему, не бойся. Только постарайся быть не такой несносной, как обычно.

Руби невольно засмеялась:

— Спасибо, мама.

Пока она бежала через двор, облако, закрывавшее почти полную луну, уплыло, и все вокруг залил серебристо-голубой свет. На краю лужайки, перед началом спуска к воде, Руби помедлила и плотнее закуталась в плед. Она знала, что нужно делать, но знание не прибавляло ей храбрости. Она боялась, что ее взросление длилось слишком долго и она упустила свой шанс.

Дин стоял на пирсе спиной к ней. Руби бесшумно спустилась по склону и ступила на доски. Звук ее шагов почти не отличался от обычного поскрипывания старого дерева.

— Помню, как мы во время прилива прыгали в воду с этого пирса, — тихо сказала она. — В такой воде может плавать только ребятня из штата Вашингтон.

Дин обернулся. Руби подошла к нему, не смея заговорить. Ей хотелось просто обнять его и целовать до тех пор, пока она не потеряет способность думать, двигаться, пока она не забудет все, что произошло между ними. Но Руби не могла. Она сознавала, что на этот раз должна сделать то, что положено. Она задолжала Дину слова, несколько простых коротких слов, и не должна трусить. Она не имеет право идти на понятный.

Напряженное молчание затягивалось и становилось опасным. Руби слышала, как внизу волны плещутся о сваи пирса. Она сделала последний шаг, преодолевая разделяющее их расстояние, и погладила пальцы Дина. Потом медленно убрала руку.

— Я помню, как ты в первый раз меня поцеловал. У меня так закружилась голова, что я едва могла вздохнуть. Хорошо, что я тогда сидела, не то потеряла бы равновесие. Зато я потеряла голову — влюбилась в своего лучшего друга. В то время как большинство девчонок придумывали, как удрать из дома в субботу вечером, мы с тобой мечтали о свадьбе, о наших будущих детях. — Руби сглотнула и улыбнулась. — Когда нам было пятнадцать, ты заявил, что мы будем жить в пентхаусе с видом на Центральный парк, а медовый месяц проведем в Париже. А еще раньше, в семь лет, ты обещал, что когда-нибудь у нас будет огромная яхта размером с паром, в твоей каюте разместится большая ванна, а на нашей свадьбе будет петь Элвис Пресли. — Руби снова улыбнулась. — Мечты детей, воображающих себя взрослыми. Нам следовало догадаться, что что-то неладно, еще когда Элвис умер.

Дин на секунду закрыл глаза, и Руби задалась вопросом, не ранит ли его этот рассказ об их давних мечтах.

— Да, — сказал он неестественно безжизненным голосом, — мы тогда были маленькими.

— Я пыталась забыть все, о чем мы говорили, но сильнее всего старалась забыть то, что чувствовала, когда ты меня целовал, — продолжала Руби. — Я твердила себе, что это было всего лишь детское увлечение, что жизнь не стоит на месте, я повзрослею и еще не раз испытаю такие же чувства. Но я их больше не испытала. — Руби услышала в собственном голосе нотки отчаяния и надежды и поняла, что Дин тоже их услышал. Она разоткровенничалась и потому чувствовала себя незащищенной.