Край чёрных магнолий (СИ) - Вешнева Ольга Михайловна

Тихон обрабатывал рану спокойно и осторожно, без признаков хищнической увлеченности. Я чувствовала слабую щекотку, ощущение было скорее приятным, чем болезненным. Когда вампир перестал лизать мою руку, на ней не оставалось следа от пореза.

– Спасибо, Тишуля, – ощупывая ставшую приятно гладкой и мягкой кожу, поблагодарила я, – Ну как я тебе на вкус?

– Паршивая овца вкусней, – погоняв оставшиеся капли крови на языке, с затруднением вымолвил Тихон, преодолевая подступившую к горлу тошноту, – и шелудивый поросенок... Ты себя убиваешь, – безжалостно подытожил он и направился к дому.

“Только бы не пошел в туалет очищать желудок”, – растерянно встревожилась я, и последовала за ним.

Увы, он пришел именно туда и с той самой целью.

Прощайте, пластиковые супы, шипучки, шоколадные батончики, быстрокаши, готовые блинчики и много чего еще. Так чем же мне теперь питаться? Мюслями и пшеничными зернами как топ - модели?

Это несправедливо, – заныла гордость, прищемленная неутешительным диагнозом, – “Я здоровая, сильная и красивая. Моя кровь должна быть для Тихона самой вкусной на свете, несмотря на типичную охотничью кислинку. А он побрезговал мной. Ему, видите ли, нравятся тупые жирные бараны. Как можно сравнивать меня с глупым бараном?!! Это абсурдно!... Но если взглянуть на проблему с другой точки зрения, так даже лучше. Ведь если бы Тихон попытался меня съесть, мне пришлось бы его убить. Без него в съемном доме стало бы пусто и скучно.

Так рассуждала я, примерив на себя героической роли Геракла и занимаясь расчисткой Авгиевой конюшни, то есть сарая. Мой старательный помощник в это время вскапывал грядки проверенным вампирским способом, называемым в охотничьих кругах мышкованием. Тихон перерывал голыми руками землю, как ему частенько приходилось делать в дикой жизни, чтобы выкопать из глубоких нор кротов, мышей, крыс и степных сусликов. После продолжительного затишья в районе северной стены, пришедшего на смену шлепанью о деревья, кусты и красную облицовку фундамента разлетающегося из-под немягких лапок со сверхускорением чернозема, я пришла поставить жесткую оценку его работе. Прислонив для устойчивости к бочке с протухшей водой ржавую тачку, наполненную стружкой, я срезала путь сквозь гранатовые кусты, и в безмолвии застыла у погребенного под рыхлой землей крыжовника.

Тихон – голый до поясницы и чернокожий как Сэнсэй, стоял на коленях посреди испещренного глубокими воронками огорода, смахивающего на полигон после бомбежки, возле нагромождения разнофактурных каменных глыб: розово-белых, рыжевато-крапчатых, бледно-желтых с черными пятнами и зеленовато-серых. Вампир сиял вдохновенной улыбкой, стирая грязь с центрального темного валуна, в ночи неотличимого от опрокинутого вандалами надгробия.

– Это еще что за Стоунхендж? – озвучила я единственное уместное сравнение.

– Познакомься с нашей будущей альпийской горкой, – Тихон подполз ближе, азартно сверкая серебристыми глазами. – У меня родилась великолепная идея, Светик. Нам не нужен огород. Я не употребляю в пищу растительность. Тебе маринованных овощей из подвала хватит года на три, а салат купишь на рынке. Устроим здесь горный уголок. Засадим его мелкими цветочками, карликовыми сосенками и можжевельниками. Они почти не требуют ухода, и славно услаждают взор. Уверяю, милейший будет вид. Без притворной скромности прибавлю: феи одобрили бы мою затею.

– Я тоже одобряю, – мысленно воплотив обрисованную картину, я отказалась от традиционного несогласия с вампиром, – С огородом возни много, а выглядит он серо. Неприхотливые цветы растут сами собой. Их не надо каждый день поливать, прищипывать и окучивать.

Мы думали, что садовые неприятности закончились. Как бы не так! Когда я собралась отмыть замызганную стену при помощи новенькой немецкой мини-мойки, то зловредный аппарат чуть ни взорвался в моих руках, окатив нас с Тихоном серо- коричневым илистым потоком. Как выяснилось после вскрытия мини-мойки и моей последующей перебранки с операторшей водоканала, вместо чистой воды из скважины по причине поломки какого-то там оборудования, в трубы закачивалась вода из грязной речки вместе с ошметками водорослей, илом и рыбьими мальками.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Выудив из шланга крошечную плотвичку, Тихон предложил мне сварить из нее уху. В довольно грубой форме я предложила ему обсосать рыбешку вместо мыши или чайного пакетика. В ответ обиженный вампир назвал меня плохой хозяйкой, и чуть не развел на полчаса монолог о кулинарном таланте Ульяны Никитичны, которая “могла из пары карасей состряпать такую лакомую уху, какой не подавали и на губернаторском приеме”. Оборвав пространную речь Тихона, я послала его по известному адресу вместе с Никитичной. Вампир не замедлил обвинить меня в непристойном поведении и скромно напомнил, что “благовоспитанной барышне не подобает выражаться как уездному цирюльнику”. Завершилась жаркая полемика взаимным обещанием не говорить друг другу ни слова.

После душа я пообщалась по стационарному телефону с родителями и легла спать, но благодаря “веселым” впечатлениям уснуть не удалось.

Считая кругляшки от сучков на дощатом потолке, я отслеживала сверхслухом перемещение Тиши по дому. Отмывшись от чернозема и речного ила, он долго намазывался в ванной дорогостоящей фигней, потом в гордом одиночестве прошлепал в бархатном халате и тапочках-зверятах на кухню и приложился к пластиковым пятилитровым “бадеечкам”, составил своего рода коктейль. Поужинав, он запил кружкой воды горстку таблеток – витаминов и БАДов, затем вернулся в ванную почистить зубы и намазаться другой фигней. Закончив косметические процедуры, Тихон заглянул в мою комнату – благоухающий пятисотдолларовым лосьоном и блестящий как отполированный автомобиль.

– Я пришел пожелать тебе волшебных снов, Светик, – сказал он, приглаживая мокрые от увлажняющего геля волосы. – Прости мою несдержанность. Честолюбивая страсть к словопрениям тянется за мной со времен собраний кружка литераторов. Помнится, я единожды с Герценом разошелся... Ну да оставим мои воспоминания. Ты их не любишь. Спокойной ночи, ангел мой, – успокоенный моей сонливой улыбкой Тихон помазал мои нос и щеки ванильным кремом и поцеловал руку. – Пущай тебя не тревожат печали и страхи. Пойду писать продолжение мемуаров. Не буду беспокоить.

– И тебе добрых снов, Тиша, – я погладила вампира по бархатной от халата и чуть влажной спине. Мне тоже надоело играть в молчанку, и так хотелось, чтобы он меня… побеспокоил… Но сдержала просыпающееся влечение.

Просигналивший гудком видеосвязи ноутбук я сама взяла с компьютерного столика и перенесла на кровать, под влиятельным взглядом Тихона.

Доходчивым жестом удалив вампира с поля ожидаемой словесной баталии, я устремила суровый взор на необъяснимо притихших московских коллег: снявшую аляпистый дневной макияж Римму и вернувшего человеческий облик Макса. Они измученно съежились на диванчике для посетителей. Памятуя о наших недавних спорах, я не выбрала, как должно звучать мое приветствие, и решила его опустить.

Макс и Римма также обошлись без приветственных слов. Но они были настроены далеко не так агрессивно, как прежде. На секунду попавшая в кадр Тихон произвел на них мощное впечатление.

– Ну и работенку ты нам подкинула, Свет, – первым заговорил Макс, потирая висок. – Нашли еще нескольких знаменитостей, которые гостили в Волочаровске. Все они направлены на лечение от последствий омолаживающих операций. Никто не помнит ребят в кожанках. Ломакин, Бусликова, Кочурин. Их запомнили хорошо. По сообщникам ноль информации. Начальство не пускает меня к тебе. Хоть тресни. Так что радуйся со своим вампирюшником.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Оттаявшая Римма скорчила пародийную обиженную рожицу, кивнув в сторону Макса, и намекнула мне, что одобряет мой выбор:

– А твой вампусик... ничего… Красивый.

Я обрадовалась, что почти разорванные нити дружбы, связывавшие меня с московскими коллегами, начали понемногу срастаться, как ни странно, благодаря безвременной кончине олигарха Гребеножко, с которым меня не связывало в общем-то, ничего. Кроме коррумпированности. В моем случае, недобровольной.