Гунны - Томас Костейн

Микка воздел руки к небу, губы его разошлись в некоем подобии улыбки.

— Должен ли я сказать, что считаю своим долгом рассказать суду все, что мне известно об этом деле?

— Весь мир знает, что ты лжец из лжецов, Микка Медеский. Я не могу заставить себя поверить ни единому твоему слову.

Но последние слова Оратора не могли поколебать того факта, что версия Ранно получила новое, и весьма серьезное подтверждение.

По склонам пробежал шумок, когда Николан поднялся и зашагал к стулу свидетеля. Люди вытягивали шеи, чтобы получше рассмотреть его.

— Николан Ильдербурф, — обратился к нему Оратор, — тебя обвиняют в том, что ты ответственен за приказ, получив который, отряд Рорика атаковал холм по северному склону и понес страшные потери. Это правда?

— В этом обвинении нет ни грана правды?

— Ты обсуждал направление атаки с принцем Таллимунди?

— Нет. Я ни разу не видел принца Таллимунди.

На лице Ослау отразилось изумление.

— Но занимаемый тобой пост требовал непосредственного общения с военачальниками?

— Господин мой Ослау, при Шалоне Аттила повел в бой полмиллиона человек. Которыми командовали десятки военачальников. Со многими я никогда не встречался, в том числе и с принцем.

— Но как-то вы общались?

— В день битвы, да. Император возложил на меня руководство курьерами.

— Ты участвовал в обсуждении принимаемых решений?

— Только не в том, что привело к атаке по северному склону. Дозволь коротко рассказать, как все произошло.

— Временем тебя никто не ограничивает. Расскажи нам все, что знаешь.

— Когда вечером армия вышла на исходные позиции к намеченному на следующий день сражению, император буквально рассверепел, узнав, что на левом фланге неприятель занял господствующую высоту. Он послал трех советников, чтобы разобраться с ситуацией на месте и доложить ему свои предложения. Я был одним из них. По возвращении я высказал мнение, что оставлять холм в руках противника крайне опасно и следует выбить его оттуда атакой по более пологому восточному склону. Я убеждал императора атаковать на заре, до того, как вестготы успеют подготовиться к ее отражению.

— Что ответил император?

— Сказал, что подождет докладов других советников, после чего примет решение. Но он немедленно послал приказ принцам, в котором указал, что холм надо освободить до начала битвы.

— Ты предложил, что в атаку следует послать отряд Рорика?

— Разумеется, нет. Это решение приняли три брата-принца, что командовали левым флангом.

— Что случилось потом?

— Ранним утром император сказал мне, что во время битвы моя задача — руководить курьерами. И послал требование принцам немедленно вышибить готов с холма атакой по восточному склону.

— Им отправили письменный приказ?

Николан покачал головой.

— Во время битвы все приказы передавались устно. Писать их не было времени. После сражения нам сообщили, что принцы не получили этого приказа. Курьера сбросила лошадь и он сильно расшибся. Первый приказ, об атаке на холм, принцы получили.

— Таллимунди сам принимал решение о направлении атаки?

Николан выдержал короткую паузу.

— Господин мой Оратор, я уверен, что ему посоветовали атаковать холм с севера.

— То есть совет поступил не от тебя? И не от императора?

— Именно так, господин мой.

— Есть ли тому доказательства?

— Один из курьеров, который позднее привез сообщение от принца, стал свидетелем того, как выбор пал на отряд Рорика и почему его направили на северный склон. Он рассказал мне все, что слышал.

— Ты разумеется, понимаешь, что показания с чужих слов не признаются Ферма. Они ничем не лучше слухов. Разумеется, если курьер сам выступит перед судом…

— Он здесь, господин мой.

Слова Николана, озвученные глашатаями, вызвали сенсацию. Зрители начали переглядываться, поднялся шум.

Ранно что-то торопливо зашептал члену суда, сидящего справа от него. Замолчал на полуслове, огляделся, лицо его превратилось в маску, в глазах горела жестокость. Он подозвал одного из своих слуг, сидевших на траве перед его креслом. Тот подошел, выслушал приказ Ранно и ретировался.

— Мы все с интересом выслушаем твоего свидетеля. А пока расскажи, что произошло после начала битвы.

— Император лично возглавил атаку по центру и его войска без труда прорвали оборону аланов. Я получал все донесения, доставляемые курьерами и, когда ситуация того требовала, переадресовал их, также с курьером, в гущу сражения, где находился император. Одно из первых сообщений, поступивших с левого фланга, гласило, что принц Таллимунди приказал отряду Рорика атаковать холм по северному склону. Я… сначала я не поверил своим ушам. Это была чудовищная ошибка! Атака не только бы захлебнулась. Готы могли перестрелять всех, кто в ней участвовал. Ранее мне доложили, что три принца всю ночь пьянствовали, и я сомневался, что приказ этот — результат ночного дебоша, поскольку Таллимунди не отдавал себе отчета в том, что делает. Но Сомуту, курьер, раскрыл мне глаза.

— Этот Сомуту — твой свидетель?

— Да, господин мой.

— Какие ты принял меры?

— Я послал курьера к Аттиле, чтобы сообщить о допущенной ошибке и с настоятельной просьбой отменить приказ Таллимунди. Потом послал Сомуту обратно к принцу, с требованием отложить атаку до получения ответа императора.

— Какой ответ прислал император?

— Он приказал принцу отменить конную атаку по северному склону и вместо этого послать пехоту по восточному. Но до того, как этот приказ дошел до Таллимунди, отряд Рорика атаковал по северному склону и практически весь полег на нем.

— А теперь, давай вернемся в прошлое.

В его голосе появились нотки уверенности, которых Николан не замечал ранее. «Он, похоже, считает, — подумал Николан, — что все складывается лучше, чем он ожидал».

— Я полагаю это важным, продолжил Ослау, — ибо судьи должны знать, какие мотивы побудили тебя пойти на службу Аттиле. Наших мужчин заставили воевать на стороне императора, ты же пришел к нему сам.

— Я пошел к нему потому, что долгие годы был рабом в Риме, — четко ответил Николан.

— Достойный ответ, — кивнул Ослау. — Но, возможно, ты продолжишь и мы услышим более подробное объяснение.

— Хорошо, господин мой Ослау. Но никому из присутствующих не пришлось испытать то, что выпало на мою долю. Удастся ли мне донести до вас, каково жить под пятой этих жестоких и деградирующих людей? Возможно, лучше всего показать вам их отметины на моем теле.

Рывком он сбросил тунику, оставшись голым по пояс. И медленно обошел котловину, чтобы все, кто сидел на склонах, могли увидеть, во что превратили римские плети его спину.

— Я не горжусь теми увечьями, что я получил по милости великого Аэция, — продолжил он, вернувшись к стулу свидетеля. — Поэтому я никогда не раздевался на людях, получив прозвище Всегда-одетый в армии Аттилы. Но сегодня я пришел к выводу, что должен показать судьям и моим соотечественникам, почему меня трясет при мысли о том, что Рим будет вечно править миром.

— Начни рассказ с убийства твоего отца и захвата ваших земель. Все мы слышали об этом, но, боюсь, многие стараются забыть об этой трагедии, списав ее на дела давно минувших дней. Не думай о времени. Не опускай ничего из того, что может помочь нам лучше понять причины твоих действий.

И Николан рассказал свою историю, направляемый точными вопросами Ораторами. Он видел, с каким вниманием слушают его собравшиеся. Возможно, ему еще не удалось переломить общее настроение, но во взглядах многих он уже замечал сочувствие. Напоследок он коротко объяснил, почему он не участвовал в последней кампании гуннов и, наконец, вытащил из-под пояса сложенный лист пергамента и протянул его Оратору.

— Я представляю этот документ в доказательство того, что все, сказанное мною, правда.

При первом взгляде на пергамент в глазах Оратора промелькнуло удивление. Похоже, он сразу понял, какое мощное оружие попало к нему в руки. Он прочитал документ дважды, затем высоко поднял над головой.

— Это официальный приказ, подписанный императором Аттилой, согласно которому Николану возвращаются земли, ранее принадлежащие его отцу, а в настоящее время удерживаемые родом Финнинальдеров.

Пока Оратор произносил эти слова, Николан отрывал взгляда от Ранно и мог поклясться, что заметил как в глазах последнего мелькнул страх, хотя лицо и побагровело от ярости. Страх этот, однако исчез, когда Ранно вскочил с кресла.

— Это уж слишком! — взревел он. — Я пытался сдержаться, слушая этот поток лжи. Но я отказываюсь принимать в качестве доказательства этот… эту очевидную фальшивку!

— Это не фальшивка, — возразил Ослау. — Это подлинный и законный документ, передающий право на владение землями Николану Ильдербурфу, сыну прежнего хозяина. Однако, тебе этот документ ничем не грозит. Ибо, и тебе представится возможность в этом убедиться, в документе имеется приписка о том, что он более не имеет юридической силы, — Оратор повернулся к Николану. — Чем обусловлено появление этой приписки?