Легкая рука - Роман Подольный

…Я вернулся в свой летний домик. Несколько лет назад, явившись в поселок в самый сезон, в июле, мы с Аней смогли снять лишь этот сарайчик, где места хватало двум кроватям (не слишком длинным), столу с ящиками, игравшими роль бельевого шкафа, и стулу, служившему по совместительству вешалкой. Зато у этого сарайчика замечательное свойство — в любую жару здесь можно устроить отличный сквозняк! Сейчас, в начале июня, курортник может еще позволить себе некоторую привередливость — но я ничего лучшего и не искал…

Так неужели все, что я помню об этом сарайчике, наше первое южное лето с Аней, наши горькие ссоры в те же крымские ночи, — неужели все это было у кого-то другого, даже если такой кто-то — мой двойник… Тут, бывает, встретишь знакомого, которого давно не видел, наперебой сообщаете друг другу всякие события из собственной жизни, делитесь мыслями, обмениваетесь (какое страшное слово!) — идеями — и вдруг чувствуешь: все, что ты ему рассказываешь, он мог бы сам рассказать тебе; все, случившееся с тобой, происходило и с ним; только должность, что он занял, как-то иначе называется, чем твоя, и девушка у него Надя, а не Нина, и вообще он химик, а не физик, но все остальное… Все остальное… Каждый из нас тянет через жизнь — в самой сущности своей личности, в сердцевине ее, в подсознании, сознании и сверхсознании, если такое есть, одну ни с чем не сравнимую ценность — собственную индивидуальность, свое “я”, отличающееся от всех других. А когда выясняется, что отличия эти не столь уж существенны, то “я” получает болезненный удар и долго не может оправиться. Все мы в этом мире — двойники, “все люди — братья”, но, по Константину, в параллельных пространствах у меня есть еще и братья-близнецы. Буду жить под лозунгом: “Овчинниковы всех миров, соединяйтесь!” Ладно. Пора спать, а то я не до того еще додумаюсь.

А утром — нет, еще не утром даже, было только часа четыре ночи — я сидел уже за столом, лихорадочно сооружая математические построения, из которых, кажется, следовало…

Да, налицо достаточно ясная аналогия с туннельным эффектом. Как известно, имеется отличная от нуля вероятность обнаружить микрочастицу внутри области, запрещенной для нее с точки зрения классической механики. Выглядит ситуация так, словно автомобиль на полной скорости подъехал к высокой стене и, вместо того чтобы разбиться, в мгновение ока оказался по другую ее сторону. Вот так же разум — если считать его квантом ментального поля — проскакивает барьер между мирами. Мы просыпаемся не теми, какими легли спать, и не мы видели те сны, которые пытаемся вспомнить утром. И не та женщина варит тебе утренний кофе, и не тот друг приглашает на свой день рождения…

Параллельные миры не во всем схожи, и с течением времени различия накапливаются. Обмен разумами возможен лишь до тех пор, пока сумма изменений не достигла некоего критического рубежа, за которым непохожесть становится необратимой. Мой двойник может быть академиком или кандидатом, гроссмейстером или перворазрядником в зависимости от того, как сложилась его судьба, вовремя ли попалась под руку хорошая книга, нашелся ли настоящий друг, хватило ли в трудный момент терпения, наконец, повезло ли…

Да, наверное, можно поискать мир, где мне ярче светит солнце. А — надо ли? Я займу место, добытое трудом другого, который теперь окажется в тени, получу чужие лавры и почести. Правда, если я придумаю, как осуществить направленный переход, то сам эти лавры и заслужу. Заслужу, а не украду.

А который из физиков Овчинниковых выписывает сейчас уравнения при тусклом свете двадцати-пятисвечовой лампочки, смешивающемся с блеклыми лучами рассвета, проникающими через узкое окно рядом с дверью? Может быть, это мой двойник-гений сейчас занял единственный здесь стул, как двойник Константина писал ту записку, оказавшись на его месте? Но я же вполне осознаю себя прежним Виталием Овчинниковым, тридцатишестилетним доктором физико-математических наук, как-то раз оказавшимся еще и гением… Так, может быть, именно я сделал и ту работу, раз сегодня мой собственный разум сумел найти связи между параллельными пространствами! Ведь такое открытие, право же, доступно лишь гению — в этом я вполне отдавал себе отчет. Вполне! Однако тем самым отрицается одно из свидетельств в пользу гипотезы Константина, и все, сделанное мною сегодня, — просто изящное математическое сооружение, не имеющее никакого отношения к действительности. И с моей гениальностью дело обстоит не лучше, чем прежде…

— Черт возьми! — громко вырвалось у меня.

— Миленький, зачем ты себя мучишь? Мы же договорились, что ты здесь отдыхаешь.

Я поднял голову. Со второй кровати, облокотившись на подушку, смотрела на меня моя Аня. Аня, которая осталась в Москве.

— Когда ты приехала?

— Я же говорила, довел ты себя до ручки с этой теорией параллельных миров. Неделю ею не занимался — и спал нормально, и разговаривал по-человечески, а теперь, видно, опять…

Я кивнул. Говорить что-либо был просто не в состоянии.

— Ну вот. У нас впереди еще две недели. Отдохнешь, и все у тебя будет получаться, и теорию доработаешь, и докторскую защитишь.

— Докторскую?!..

— Конечно! Нельзя же все бежать и бежать. Надо когда-нибудь остановиться и передохнуть.

Это была та Аня, на которой я женился восемь лет назад. А листы на столике сохраняли только несколько строк уравнений. Но я помнил и то, что осталось на таком же столике в другом мире.

Она уже сидела рядом, и гладила меня по плечу, и ласково шептала слова, которые заглушало мое сердце, бившееся все громче и громче.

…Днем она уговорила меня искупаться. Вода была ледяной, и я, кажется, начал наконец что-то соображать. Какое же, наверное, отчаяние отразилось в этот момент на моем лице, если Аня перепугалась за мое сердце. Как она забеспокоилась, как решительно обтирала меня махровым полотенцем, как ругала себя за уговоры… А я вспоминал свои формулы. С каждой секундой повышалась вероятность, что в следующее мгновение я снова окажусь в привычном мне мире, но бесконечно далеко от своей Ани. Она-то здесь уже… лет семь? И, может быть, чему-то новому во мне удивляется, и чего-то не понимает, только тут же находит всему причины да объяснения. Я же постигаю свое настоящее правильно лишь потому, что осознаю ситуацию, — и не нуждается мой разум в психологической защите.

— Ты опять задумался? Не надо, прошу тебя, миленький. Неудачи когда-нибудь кончаются, а жизнь продолжается. Давай съездим, как собирались, на биостанцию; если пробежимся, как раз успеем к автобусу…

В автобусе, достаточно полном, она не сделала даже попытки сесть. А когда я удивился, Аня встревожилась. Опять у меня провалы в памяти. Ведь она, конечно же, сделала вывод из моего давнего замечания. Помнит, как я смущался тогда…