Книги в огне. История бесконечного уничтожения библиотек - Люсьен Поластрон

«Фантомас против вампиров мультикорпораций» — этот коллаж из комиксов и рассказа от первого лица расстроенный Хулио Кортасар опубликовал после трибунала «Рассел-II», где судили южноамериканских диктаторов (на первом заседании, по инициативе Бертрана Рассела и Жан-Поля Сартра, судили США за Вьетнам, но вряд ли сегодня найдется человек, который рискнет созвать «Рассел-III»). Этот путаный текст сначала вышел в Мексике; он был переведен на французский язык и издан только в 1991 г. Некая мультинациональная суперкорпорация, желающая контролировать весь мир, таинственным образом лишает библиотеки всего мира миллиардов книг. На помощь им приходит единственная сила, способная бороться с корпорацией (и заинтересовать рядового латиноамериканского читателя): Фантомас. Не известно, удается ли сверхчеловеку вновь заполнить книгами библиотечные стеллажи, но по телевизору зачитывают обвинительный приговор расселовского трибунала Никсону и Киссинджеру… из рассказа Кортасара.

«Так, значит, библиотека служит не для распространения истины, а для ее сокрытия? — с изумлением спросил я». Конечно, сын мой, ведь каждая книга подобна глухонемому, она до последнего хранит свои тайны, и, чтобы их узнать, нужно научиться выпытывать их страница за страницей. Когда Умберто Эко описал в «Имени розы» эталон преданной огню библиотеки, он и представить себе не мог, какой успех уготован этой замечательной сказке: двадцать лет спустя двое из троих опрошенных на улице людей назовут ее «Романом о розе». Популярность «Имени розы» может быть признанием растерявшегося, утратившего культурные ориентиры мира, не знающего, что с собой делать. Позже исследователи напишут, что к 2000 г. сожжение библиотек станет навязчивой идеей, как миф о Франкенштейне при смене богов. Медиевисты, оскорбленные размером потиражных, неустанно уличают Эко в «ереси»: он пишет, что в старинном монастыре якобы хранилось восемьдесят семь тысяч томов, а нормой для 1327 г. было штук двадцать старинных рукописей плюс триста манускриптов, так что на переплеты для «эковских» 87 тысяч пошла бы кожа восьми миллионов волов, а переписывать их пришлось бы аж двум поколениям всех живших на свете переписчиков. Все так, но мечтатели и фантазеры смеются над бухгалтерами.

В 1995 г. профессор сравнительного анализа Йон Тим затрагивает тему глобального оцифровывания и предсказывает его будущее. Год 2039-й: Всемирная библиотека выложена в Сеть; двадцать лет спустя она возводится на уровень мифа. Это «сфера, центр которой находится повсюду, а окружность найти невозможно». Автор проводит параллель с птолемеевским архивом, или с «вавилонским», проклятым. К 2060 г. стали ясны две вещи: «предсказания о потоке многословных, плохо сформулированных, мошеннических и заимствованных сообщений оправдались», кроме того, появилось множество культов и сект, для которых электронная реальность стала либо новым Богом, либо Зверем на заклание: Анонимисты, Апокрифисты, Борхесианцы, Луддиты, Ньюзеры… Во вполне предсказуемом посткриптуме автор сообщает читателям, что вирус, запущенный семьдесят лет назад обожателями книги, навсегда уничтожил все мировое Знание. И человечество охватывает легкая эйфория.

В своего рода пародии на научно-фантастический роман с апокалиптическим уклоном Пол Остер описывает город саморазрушения («In the Country of Last Things», 1987 г.)[117], где тотальная нехватка превращает людей в стервятников. Невыносимо холодной и голодной зимой, «когда солнце задерживалось на небе всего на несколько жалких часов», героине случайно удается укрыться в Национальной библиотеке, и книги служат ей топливом. «Возможно, это высвобождало во мне какую-то скрытую ярость или просто было способом показать, что происходящее не имеет никакого значения. Мир, к которому они принадлежали, исчез, так пусть принесут хоть какую-то пользу. Большинство не стоило и открывать: сентиментальные романы, сборники политических речей, устаревшие учебники». Впрочем, иногда героиня все-таки читает, но без особой пользы (иначе роман стал бы назидательным), «куски из Геродота» и «забавную книжонку» Сирано де Бержерака. «Но в конце концов все отправлялось в печку, все обращалось в дым».

Все эти горы книг вкупе с читательской любовью — сущий обман, полагает Жан Рудо («Зубы Береники», 1996 г.). Для него «библиотека — это потайная комната: все, что находится на виду, таится, то, чем овладеваешь, уводит в сторону, то, что запоминаешь, понуждает продолжать. Ты чувствуешь непреодолимую тягу и входишь в заполненную книгами комнату и понимаешь, что никогда не прочтешь все, что стоит на полках, но угнетает не это, а мысль о том, что любая библиотека есть препятствие на пути к другой и ничто не способно утолить желание».

«Фиктивные дипломы, профессора на замену, надувательские конкурсы, неонацисты-негационисты…»[118]

Дидье Дэнинкс, как всегда милосердный к тем, кто ленится читать между строк, опубликовал исследование о Мафии, вдохновляясь рецептом приготовления лионского салата и — главное — пожаром строившейся библиотеки университета Лион-II (2000 г.). Дэнинкс не боится «смешивать приправы» (Калюир, Алжир, Пномпень…)[119], и некоторые охранители здравомыслия — прочти они этот текст! — не преминули бы упрекнуть его в преувеличении. Однако недосказанность, насквозь пропитавшая «лионское дело», абсолютно реальна, а новые данные, открывшиеся в 2003 г., могли бы лечь в основу небольшого по объему, но занимательного научного труда. Как бы там ни было, библиотеку действительно сожгли.

Все литераторы сходятся на том, что собирание книг превращает человека в пленника пагубной страсти, а если библиоман и заговаривает о том, чтобы избавиться от книг, он заведомо убежден, что сделать это невозможно.

«Напрасно Анри-Матье открывает выходящие на бульвар окна: всякий раз, когда он заводит мотор, комната наполняется едким дымом. Синеватое облачко загрязняет воздух, от него желтеют стены, потолок, деревянные панели. Необходим техосмотр, но механика на четвертый этаж привести невозможно. Хуже всего то, что выхлопные газы вредят книгам, пачкают переплеты. Рано или поздно ему придется выбирать между библиотекой и грузовиком». (Жан-Клод Бирабан, 2003 г.)

Краткая история описи утерянных книг с легендой напоследок

Они насыпали песка в квадратную коробку и начертили линии; произвели расчеты с помощью пергаментных талисманов и сотворили черное зеркало, смешав воду с дымом.

Афиней Навкратийский[120] был первым (впрочем, мы вполне можем допустить, что самый первый человек, составивший реестр утраченных книг, был несправедливо забыт, а следы его работы — безвозвратно утрачены), кого заворожила проблема исчезнувших литератур. В 228 г. он описывает в своем «Deipnosophistai» пир философов, упоминает почти восемьсот имен писателей и полторы тысячи названий литературных произведений, о большинстве которых практически ничего не известно. Добавим, что до нас дошло всего десять томов творения греческого ритора из пятнадцати (некоторые исследователи полагают, что их было тридцать). «Свид» или «Лексика Свида» — еще один перечень утраченных имен и текстов, предположительно составленный одним греком из Константинополя в X или XI в. Бюсты Афинея и Свида украшали ставшую ненужной библиотеку, которую Виктор Гюго «предал огню» в романе «Девяносто третий год».

Живший в XVIII в. Шарль Нодье тоже хотел стать собирателем мертвых листков, но поостерегся, ибо дело это требует абсолютной праздности.

А между тем страсть эта породила литературный квазижанр, этакое смешение болтовни у камелька и иссушающего умственного сосредоточения. Первым его представителем был коллекционер Уильям Блейд, оплакивавший утрату пергаментов первой Александрийской библиотеки. Сам он находил источник вдохновения в Дизраэли.

Исаак д’Израэли, позже его фамилия стала писаться Дизраэли (1766–1848), разочаровал отца, выходца из семьи венецианских купцов, который к восемнадцати годам составил весьма значительный капитал и немедленно перебрался в Лондон. Молодой Исаак в том же возрасте написал обличающую торговцев поэму и стал ярым приверженцем Руссо. Через какое-то время он рассорился с синагогой и крестил своих детей, что позволило его сыну Бенджамину стать членом парламента и сделать блестящую карьеру.

Самое «читабельное», хоть и перегруженное неточностями, произведение Исаака «Литературные диковины» — это смесь литературных очерков, анекдотов, критических статей и всяческой любопытной информации в трех томах. Первая из сотен статей посвящена библиотекам. В первом томе Дизраэли на десяти страницах описывает уничтожение книг.