Дао Блаженств - Александр Матяш

В: Антоний Сурожский очень критиковал за это буддизм.

А: Да, такая критика тем более удивительна, что мысли Сурожского о собственно православии поражают своей глубиной и сердечной утонченностью. Однобокость суждений, особенно в сфере религиозной мысли, не может не вызывать искренних сожалений, тем более, что, как правило, оказывается чревата последствиями, ведущими к разобщению людей и культур. Православную критику буддизма лучше не читать – чтобы не испытывать разочарования.

Итак, оказывается, Асанге не хватало страсти. Но какой? Обновленной, очищенной, возрожденной – страсти сострадания бодхисаттвы. В том космическом, запредельном образе – капель воды, падающих в лунку, в котором Майтрейя явился Асанге в третий раз, действительно, уже не было ничего человеческого. Но для того, чтобы добиться окончательного просветления Асанги, ему пришлось явиться в облике, гораздо более приземленном, чем даже старик, вяжущий сеть. И именно этим явлением, он вызвал столь нужное чувство. Что за этим стоит? Какой колоссальный и скрытый смысл? Например – ответ на столь часто задаваемый русской интеллигенцией вопрос: «Для чего нужны все страдания этого мира и нескончаемые детские слезы?» Страдания мира не отделимы от нашей бесчувственности. Ибо как только на месте нашей бесчувственности возникает сострадание (которое тоже имеет несколько этапов), страдание исчезает из этого мира. Этапов сострадания несколько: сначала жалко собаку, следующий этап, более высокий, жалко червей, затем – деятельное участие: спасение и собаки, и червей, а значит – принесение себя в жертву. И когда сострадание прорывается с такой силой – страдание исчезает: собака сияет пятью цветами радуги, превращаясь в Майтрейю. Что с червями, правда, не говорится.

Итак, сначала мы освобождаем свое психическое пространство от нагромождений тех психических шлаков, которые мы искренне считаем самими собой и своей сокровенной сущностью. Остается пустота, пустое пространство. И только после того, как создается эта пустота, ее может заполнить сострадание как нечто наивысшее. Почему такая последовательность?

М: Чтобы помнить, что через призму нашего «я» все неизбежно искажается и деформируется.

А: Браво. На самом деле так и есть. Сострадание, в том случае, если оно эманируется существом неочищенным, обязательно становится жертвой эговых наслоений. И мы начинаем творить добро в рамках того, как мы это понимаем. И попутно стараемся получить эговые дивиденды с этого добра, любуясь своим великолепием. Такое сострадание не создает нам благой кармы.

У: Когда мать Тереза была в Индии, она оказалась там, где лечили таких же гнойных, больных, как эта собака, людей. Привезли человека, на которого взглянуть было страшно, и она вместе с сестрами обмывала его, просто, чтобы он мог спокойно уйти в достойном облике, потому что спасти его уже не было возможности. При этом присутствовал какой-то американец, который, глядя на этого человека, сказал: «Я бы за миллион долларов к нему не прикоснулся». А мать Тереза говорит: «Я тоже за миллион долларов не прикоснулась бы». Это можно сделать только из сострадания.

А: Да, внешне это выглядит как чудо, такое внешнее волшебство. Собака начинает сиять пятью цветами – разве это не чудо? Но на самом деле, эзотерически, сознание собаки, может быть, и осталось сознанием собаки, и собака осталась собакой, но Асанга увидел в ней – как и в червях, как и вообще во всем окружающем мире – Майтрейю. Так же, как мать Тереза, обмывая гнойного человека, на самом деле обмывала бога, явившегося сюда, в этот мир именно для того, чтобы вызвать у людей чувство сострадания. Это очень глубокий, таинственный, мистический момент. Можно задаться и другим вопросом, например: «А каким было бы просветление этого больного? Или просветление этой собаки?» Собака, скорее всего, почувствовала бы облегчение и ответную любовь к тому, кто ее освободил. Это был бы максимум, на который способна собачья душа. А умирающий человек, если бы его сознание было готово к расширению – что бы почувствовал он, кроме благодарности к матери Терезе и ко всем тем, кто милосердно к нему относился?

У: Умиротворение.

А: Да. Это тоже очень неплохой результат. Но наивысший результат для такого человека – почувствовать себя богом, пришедшим в этот мир именно для того, чтобы вызвать сострадание сердец окружавших его людей.

М: Главное, чтобы не замкнулся эговый круг, чтобы не проснулась гордыня.

А: Я думаю, что в таком состоянии это маловероятно. Да, когда человек умирает, эго цепляется за карму: «И за что мне такое наказание?» Но в ситуации, когда сознание человека расширилось до такой степени, возвращение эгового спазма мне кажется невозможным. Если пережит такой опыт величайшего сострадания и любви к этим людям, то эго умирает безвозвратно.

«В изумлении пав на колени, Асанга воскликнул: – Для того ли я созерцал двенадцать мучительных лет, чтоб увидеть тебя в облике раненой собаки?!!»

У: Так он еще и в этот момент не осознал!

А: Да. Самое поразительное, что Асанга не достиг окончательного освобождения, даже несмотря на то, что он пережил импульс страстного сострадания. «С каждым мгновением чувство сострадания охватывало Асангу все сильнее, до тех пор, пока оно не овладело всем его существом – от кончиков волос до кончиков пальцев. В нем уже не существовало ничего, кроме желания спасти и собаку, и червей».

У: Уже даже черви не вызывают такого отвращения.

А: Если они еще и в жизни его не будут вызывать…

У: Да… Когда первый раз читала, меня мутило.

М: У меня был один знакомый, который говорил: я мышей и крыс не убиваю, я отраву положу, а дальше уж они сами…

А: Между прочим, в другом варианте притчи об Асанге сказано, что он, дабы не причинить червям случайно вреда, решил пересадить их к себе на ногу губами. Он закрыл глаза и потянулся губами к ране, в которой кишели черви, но наткнулся на пустоту.

В самом конце притчи дано небольшое философское эссе. «Все материальные идеи первоначально возникают из пустоты и лишь благодаря созидательной силе земли и воды объединяются между собой (понятно, что речь идет о земле и воде как космических первоэлементах, а не о реальных земле и воде) и становятся материальными объектами… Материальные объекты с их различными качествами: красотой или безобразием, полезностью или бесполезностью являются иллюзиями чувств. Эти иллюзии-чувства остаются с человеком до тех пор, пока он не достигнет просветления. С просветлением спадает завеса иллюзий, и человек становится способен познать подлинную природу вещей. Лишь тогда он способен лицезреть Будду. Ты, Асанга, лишь сейчас снял эту завесу иллюзий благодаря возникновению в тебе сострадания бодхисатвы. И лишь теперь ты смог увидеть меня».

Тут целая космология. Итак, материальные идеи возникают из пустоты – пустоты сознания. Лишь благодаря созидательной силе великих элементов земли и воды, а также ветра (или воздуха) и огня (иногда к ним добавляют еще пятый элемент – пространство), они объединяются между собой и становятся материальными объектами. В сансаре с одной стороны, все неразрывно связано между собой, но с другой – при этом существует иллюзия отделенности всего от всего. Это противоречие и составляет суть сансары. Другими словами, в основе сансары лежит глобальная метафизическая ложь – во всех отношениях. Начиная с самых материальных объектов (например, эта ложка не способна существовать сама по себе, она может существовать, только находясь на столе, в магнитном поле земли, внутри Солнечной системы, внутри галактики, внутри пространства всей Вселенной и так далее; не говоря о том, что сама она состоит из атомов, объединенных между собой особым порядком, а внутри этих атомов – пустота) и заканчивая чисто психологическими явлениями (почему у человека возникает чувство зависти, например? Почему он начинает страдать и чувствовать себя несчастным, будучи весьма обеспеченным? Мой любимый пример – про нью-йоркского брокера, который выбросился из окна, потеряв три миллиона долларов. Три миллиона – это плохо, потому что до этого было шесть, но еще хуже оттого, что надеялся, что будет девять. И уж совсем ужасно то, что у кого-то было шесть, а стало все-таки девять. Как писал Марк Твен, мы очень редко сожалеем о том, что мы делаем плохого, но зато можем целыми ночами мучиться, переворачиваясь с боку на бок, вспоминая, как сделали кому-то добро, а он нам в ответ добром не заплатил. Вот он, момент взаимосвязи. Все явления связаны между собой. Суженное сознание брокера не видело этой взаимосвязи, и только поэтому он выбросился из окошка.) Идеи объединяются между собой и становятся материальными объектами – это значит, что они становятся чем-то внешним по отношению к нам. Превращаются из идей, живущих внутри сферы нашего восприятия, в объекты, то есть нечто, положенное внешним образом по отношению к нам.