Сон в начале тумана - Юрий Рытхэу

Разогревшись от теплого утиного мяса, Тэгрынкеу стянул через голову камлейку, и тут все увидели висевший на поясе рядом с обычным охотничьим ножом револьвер в маленькой кожаной сумочке. Тэгрынкеу поправил оружие и, почувствовав, что все даже перестали жевать и уставились на оружие, смущенно улыбнулся:

— Носить полагается, как представителю новой власти.

— Хорошо стреляет? — осторожно осведомился Тнарат.

— Пробовал только по льду да по плавнику, — ответил Тэгрынкеу, — ничего бьет.

— А по зверю? — полюбопытствовал Гуват.

— Ружьецо-то это не на зверя, — пояснил непонятливому земляку Армоль. — А бить по людям.

— А по людям не пробовал? — продолжал любопытствовать Гуват.

Всем стало неловко от этого вопроса, и Орво решил перевести разговор на другое.

— Корабля белых не видел?

— Уже ушел, — ответил обрадованный поворотом разговора Тэгрынкеу. — Как только разошлись льдины, Амундсен погнал свое судно в Ном.

— Как ушел? — удивился Джон. — Не может быть!

— Ушел, — ответил спокойно Тэгрынкеу. — Набил свой «Мод» пушниной и медвежьими шкурами и отплыл. По новым правилам, мы должны были бы отобрать у него пушнину и товары для нужд трудящегося населения, но Петроград сказал — нет. Научный человек этот Руал Амундсен, герой и покоритель.

— А Петроград — это кто, начальник? — спросил Гуват.

— Петроград — главное стойбище нового, рабоче-крестьянского государства, — важно ответил Тэгрынкеу. — Там живет Ленин, вожак работающих людей.

— Я всегда думал, — глубокомысленно заметил Гуват, — что вожаки бывают только у оленных каарамкыт, у диких людей…

— Может, он и не вожак, а просто умный человек? — осторожно предположил Орво.

— И вожак, и умный человек, — сказал Тэгрынкеу. — Но мы о нем подробно поговорим потом. Для того я и приехал к вам.

Джон был поражен новостью о неожиданном отплытии Руала Амундсена. А как же быть с письмом, которое он так тщательно и долго готовил? Обманул великий путешественник или же забыл?

Быть может, в спешке освобождения от ледового плена Амундсен действительно запамятовал о письме? Ведь он столько ждал, когда наконец Чукотское море освободит его судно и даст долгожданную возможность с триумфом явиться перед глазами пораженного и восхищенного мира. Но как же он мог забыть о том, что так горячо и, казалось, от всей души поддерживал? Как это совместить с тем, что он говорил о долге всего просвещенного человечества — помочь малым народам Севера выжить, сохранить их своеобычную культуру, язык и те немногие песни, которыми они разнообразили свою монотонную жизнь?..

Тэгрынкеу пристально смотрел на Джона Макленнана, легенды о котором распространились по всему побережью. То, что о нем говорили, было так непохоже на обычное поведение белого человека, что многие считали Сона Макленнана порождением фантазии сказочников, любивших населять воображаемый мир неправдоподобным количеством добрых и бескорыстных людей.

Джон Макленнан говорил по-чукотски так чисто, что даже усвоил своеобразную интонацию энмынцев — неторопливость, растягивание слов и своеобразную напевность. О жителях Энмына говорили в других чукотских селениях, что они не говорят, а поют. Одет белый был просто, но, пожалуй, в его одежде была видна аккуратность даже в самых незначительных деталях. Впрочем, это могло быть и заслугой его жены. Кто же этот белый на самом деле? Искренен ли он в своей жизни или такой лицемер, как Роберт Карпентер, который на словах такой друг народа, какого не сыскать во всем мире? Выпили первые чашки чаю, и Тэгрынкеу приступил к тому разговору, ради которого он и пустился в это далекое путешествие.

— Солнечный Владыка низвергнут со своего золотого сиденья и расстрелян. Власть в России перешла к тем, кто работает…

— Взявшие власть перестали работать? — осторожно спросил Тнарат.

— Нет, продолжают, — ответил Тэгрынкеу.

— Одной рукой власть держат, а другой работают, — предположил добродушный Гуват.

— Неудобно так, — заметил жених Тынарахтыны.

— Не мешайте говорить гостю, — строго сказал Орво.

— Раньше ведь было так: тот, кто работал, отдавал большую часть сделанного богатому человеку, а самому оставалось — лишь бы не помереть с голоду. А те, кто ничего не делал, копили богатства, жили в сытости и в тепле и продолжали пить кровь из народа…

— Какие же они люди! — с негодованием заметил Тнарат.

— Да, такие они и есть, — кивнул согласно Тэгрынкеу. — Вспомните доброго и отзывчивого человека Поппи Карпентера. То, что он продавал нам, на самом деле было во много раз дешевле. Это я сам знаю, потому что был в Америке, жил в большом городе, где людей, наверное, больше, чем комаров в тундре. До того их много, что они живут в надставках на домах и изобрели огромные повозки, которые ездят по железным полосам, проложенным на земле… Мы не знали истинной цены нашему труду, нашим богатствам, и нашим неведением пользовались такие люди, как Поппи. Теперь этому конец. Мы сами построим себе жизнь, и то, что будем делать, будет нашим… Старая жизнь не вернется.

Слегка охрипший от громкой речи, Тэгрынкеу взял чашку, и, пока он пил, Тнарат спросил:

— Все будет наше — это хорошо. Но где мы будем покупать новые ружья, патроны, сахар, чай? Мы привыкли к этим вещам белого человека, и многие уже не могут обходиться без них. Не собираемся же мы возвращаться к древней жизни или начать так жить, как Армагиргин на острове Айон.

— Трудящиеся России взяли в свои руки большие мастерские, заводы и фабрики, на которых все это делается. Они нам все будут давать, — пояснил Тэгрынкеу.

— А в Америке не свалили Солнечного Владыку? — спросил Гуват. — Больно мне нравится американский трубочный табак в железной банке. Он такой мягкий и ароматный, не то что черный русский.

— А по мне — нет ничего лучше того табаку, — возразил Армоль. — Положишь рэлюп за щеку, словно каленый уголь взял в рот.

— В Америке Солнечного Владыки нет, — ответил Тэгрынкеу.

— Валить, значит, некого, — с сожалением заметил Гуват.

— Но там полным-полно капиталистов. Это наши главные враги и эксплуататоры, — сказал Тэгрынкеу. Последнее слово он произнес с большим трудом, но, справившись с ним, он гордо огляделся. — То, что началось в России, потом будет продолжаться по всему миру, потому что такие простые люди, как мы, — главное население всей земли…

— Вся-то земля очень велика, — неуверенно заметил Тнарат.

— Не так велика, как кажется, — ответил Тэгрынкеу. — Земля — шар.

— Что? — переспросил Гуват.

— Вся земля имеет круглый вид, — ответил Тэгрынкеу и на всякий случай сослался: — Это мне говорили русские учителя.

— Если земля шар, то почему вода не стекает с нее? — задал вопрос Армоль. — Почему вода не выливается из океанов, а нас не сдувает ветром? Ведь какие бывают сильные ветры, когда трудно удержаться даже на ровном месте, а не то что на шаре.

— Мы говорим о революции, а не о земле, — устало отмахнулся Тэгрынкеу. — Не все ли равно, какой вид у земли? Главное сегодня для нас — это продолжить революцию и на нашей земле. Первым делом надо избрать Совет в вашем селении. Совет — это представительство Советской власти, власти трудовых людей. Совет будет во главе борьбы против богатых.

— У нас-то богатых нет, бороться не против кого, — сказал Тнарат. — Что же будет делать Совет?

— О! Для Совета и кроме борьбы будет много работы! — обрадованно сказал Тэгрынкеу. — В каждом селении Советское государство организует обучение грамоте, ибо человек прежде всего должен быть грамотным. Будут построены больницы, чтобы было где лечиться людям. Откроют новую лавку, где будут торговать по новым, справедливым ценам. Люди нашей земли будут постигать знания, которые имеют другие народы. Тогда мы сравняемся со всеми людьми всей земли…

— Всего шара, — поправил из своего угла Армоль.

Тэгрынкеу недовольно поглядел на него, но согласился:

— Всего земного шара… И тогда нашим людям откроется вся красота мира, красота знаний, и мы больше не будем чувствовать себя чужими среди других людей…

Тэгрынкеу собирался уезжать ранним утром, пока наст твердый.

Джон рассказывал Пыльмау о разговоре в яранге Орво, когда в чоттагине раздался топот и на вопрос, кто там, отозвался Тэгрынкеу, и тут же его голова вместе с головой Орво показалась внутри полога.

— Прежде чем уехать, я хотел зайти, — сказал Тэгрынкеу. — Хочу спросить: ты за революцию или против? Всех иностранцев, кто против, мы выселяем с чукотской земли.

— Я всегда стоял за разумное развитие человечества, — уклончиво ответил Джон. — Но я недостаточно понимаю цели русской революции, чтобы сразу ответить. То, что ты сказал сегодня, ничего этого не нужно нашему народу, Ни грамоты, ни врачей. Это только усложнит жизнь, а связи с большими народами ускорят исчезновение маленьких народов с лица земли… Вот скажи сам, Тэгрынкеу, зачем тебе грамота?