Пока ты моя - Саманта Хайес

– Что с ее ребенком? – беспокоюсь я. – Она его родила? Вы должны рассказать мне, что происходит!

Осознаю, что голос срывается от паники, и пытаюсь проскочить мимо нее, чтобы осмотреть остальную часть дома, но Клаудия бросается мне наперерез.

– Нет-нет, прекратите! Вы не знаете, что делаете! – Теперь по ее щекам текут слезы. Щеки лихорадочно горят.

По дому вдруг разносится пронзительное, режущее слух завывание, а от громкого удара сверху начинает покачиваться плафон на потолке.

Клаудия поворачивается и несется через прихожую к лестнице, потом летит наверх через две ступеньки. Я настигаю Клаудию, но она успевает проскочить в ванную на самом верху лестницы и захлопнуть за собой дверь. Я слышу, как щелкает замок, и в это время раздается еще один душераздирающий стон.

Она держит там Пип.

Я кидаюсь на дверь ванной, пытаясь высадить ее плечом, но та не поддается.

– Ради всего святого, впустите меня! Что вы делаете? Пип там, с вами?

Ответа нет, зато я слышу доносящиеся из ванной крики Пип. Она дважды выкрикивает мое имя, потом раздается звук удара, и наступает тишина.

Я колочусь в дверь, несколько раз разбегаюсь и пытаюсь навалиться всем своим весом, но она держится крепко. Останавливаюсь, пытаюсь хоть мгновение спокойно подумать о том, что же все-таки творится, но это слишком странно, просто не укладывается в голове. В волнении мечусь по лестничной площадке, слушая новые вопли Пип, роды которой, похоже, в самом разгаре.

– Послушайте меня! – кричу я. – Эй, вы там меня слышите? Пожалуйста, просто дайте знать, что слышите.

Повисает молчание, которое кажется бесконечным, но наконец до меня доносится слабое: «Да». И снова раздается пронзительный, душераздирающий стон Пип, ее схватки достигают пика, а потом постепенно слабеют.

Перекрывая голосом тихое судорожное дыхание и жалобные рыдания, я пытаюсь воззвать к разуму Клаудии через дверь. По-прежнему теряюсь в догадках, что же она творит.

– Пип рожает, – пытаюсь вразумить я, с трудом удерживаясь от желания ударить саму себя за то, что несу такую банальщину. – Сейчас ей нужно быть в больнице, где о ней смогут хорошо позаботиться. Вы ведь хотите для нее и ее ребенка всего самого лучшего, не так ли? Пип – ваша подруга. Так почему вы хотите причинить ей боль? Эй, вы там меня слышите?

Она не отвечает. А потом до меня вдруг доносится шум льющейся воды, словно кто-то наполняет ванную. Среди этого шума раздается характерный звон, словно уронили что-то металлическое. Не знаю, что и думать.

– Нет, нет… Боже мой, пожалуйста, нет! Помогите мне… – Эти то ли крики, то ли мольбы звучат так не похоже на обычный голос Пип.

Я пытаюсь позвонить, позвать на помощь, но телефон выпадает из моих дрожащих рук. Поднимаю мобильный и, сначала нажав от волнения 999, набираю номер экстренной помощи, сообщая подробности так четко, как только могу. Потом набираю другой номер, тот, по которому никогда не чаяла позвонить, и спокойно излагаю детали происходящего. Я признаю, что потерпела неудачи по всем фронтам и готова ответить за последствия своих поступков, но доносящиеся из ванной крики – явно вызванные чем-то большим, чем родовые муки, – заставляют меня всем своим существом снова ломиться в дверь. Я должна вызволить Пип оттуда.

Чувствую, как дерево немного поддается, и отступаю на несколько шагов по лестничной площадке. Опять бросаюсь на дверь, со всей своей энергией швыряя вперед бедра и плечо. Я слышу хруст раскалывающегося дерева, который сопровождается криками и стуком, и снова кидаюсь на дверь как помешанная. Что бы я тут ни сломала, нельзя допустить, чтобы с Пип что-нибудь случилось.

Внезапно дверь распахивается, и я вваливаюсь в ванную, с размаху ударяясь щекой о край раковины. Я совершенно не готова к тому, что вижу, хотя безумные мысли метались в моей голове с тех самых пор, как на кухне Пип я увидела Клаудию в джинсах с завышенной, узкой талией, в которые даже я втиснулась бы с трудом.

– Клаудия, – мой голос дрожит от ярости, – никто не причинит вам вреда, если вы будете сохранять спокойствие. Я хочу, чтобы вы положили нож на пол.

В маленькой душной ванной уже воняет смертью. Я не осмеливаюсь взглянуть вниз, на Пип, и все же знаю, что она лежит в ванне. Я слышу ее частое отчаянное дыхание и понимаю, что она еще жива. Но мне нельзя отводить взгляд от Клаудии и ножа, который она сжимает над голым животом Пип.

– Вы должны слушать меня очень, очень внимательно, Клаудия.

Она поворачивается и впивается в меня взглядом. Ее правая рука вытянута, а в кулаке зажата деревянная рукоятка кухонного ножа. Неужели это та самая женщина, которая совсем недавно проводила со мной собеседование, придирчиво выбирая няню, или мать, которая укладывала спать своих сыновей-близнецов с искренней любовью, будто они – ее родные дети? Чего-то недостает в глазах Клаудии, когда она безучастно смотрит на меня. Кажется, будто радужные оболочки ее глаз обесцветились, а из ее души до остатка выскребли все сострадание. Не могу понять, одержима она злобой или просто больна.

– Помощь уже на подходе, Клаудия. Если вы сделаете так, как я сейчас говорю, мы сможем все уладить. Я знаю, вы не хотите навредить Пип или ее ребенку.

– Это чертовски несправедливо, – произносит Клаудия голосом, который я не узнаю. – Я просто хочу ее ребенка.

Рука Клаудии яростно трясется, по щекам катятся слезы. Клаудия поворачивается, чтобы взглянуть на Пип, которая плачет, вцепившись в край ванны. В нескольких местах вода окрашена розовым, и я волнуюсь, что Пип ранена.

Я вспоминаю содержимое подарочной коробки в гардеробе Клаудии, этого проникнутого безысходностью тайника печальных воспоминаний и потерянных надежд.

– Я знаю, это несправедливо, – начинаю увещевать я. – Но причинять боль Пип – тоже несправедливо, не так ли?

– Мне нужен ее ребенок, – говорит Клаудия, опускаясь на колени рядом с ванной. – Я должна забрать его.

Я отчетливо вижу контуры напряженных мышц ее лица.

– Ребенок вот-вот родится, и я должна благополучно его извлечь, – с устрашающим спокойствием объясняет Клаудия, кладя левую руку на живот Пип и проводя ладонью по этому своеобразному большому куполу, защищающему ребенка.

Я делаю шаг вперед, но она поворачивается и направляет нож прямо на меня. Отступаю, и она вновь обращает внимание на Пип.

– Я хочу, чтобы ты сказала мне, когда будет перерыв между схватками, – говорит Клаудия изменившимся голосом, словно она акушерка, которая контролирует процесс родов. – Я в два счета достану из тебя ребенка.

Клаудия все еще сжимает нож в правой руке, ее суставы побелели от усилия.

Пип будто онемела. Она лежит на спине в ванне и делает все, что в ее силах, чтобы контролировать боль, пронзающую ее каждые пару минут и изматывающую ее даже больше, чем страх. Улучив момент, Пип поднимает на меня взгляд, умоляя помочь. Я медленно киваю из-за спины Клаудии и одними губами произношу: «Все в порядке», в надежде, что Пип поймет.

А потом я слышу шум, доносящийся с улицы. Молюсь, чтобы помощь подоспела быстрее. Жду реакции Клаудии, но она так поглощена наблюдением за волнообразными мышечными сокращениями живота Пип, что ничего не замечает. Не знаю, какой вариант действий выбрать. Если я оставлю их одних и спущусь вниз, Клаудия может в мгновение ока погрузить лезвие ножа в Пип. С другой стороны, я не могу рисковать, допуская, чтобы полиция стучала в дверь, ведь любая внезапная угроза способна привести к точно такому же результату.

– Почему бы вам немного не подождать, Клаудия? Правда, куда спешить? Нет надобности торопиться, вы ведь хотите получить ребенка как полагается, не так ли? – Это единственная вещь, которую я могу сейчас придумать. Меня, увы, к подобному развитию событий не готовили. – Давайте сделаем Пип хорошую чашку чаю?

Клаудия медленно поднимает на меня глаза. Нож лежит на бледной коже Пип. Бедняжку накрыло новой волной схваток, ее всю трясет. Я стою в дверном проеме, молясь, чтобы удалось отвлечь Клаудию и отложить жуткую «операцию». Я могла бы напасть на нее, схватить нож, побороть ее на полу и разбить ее голову об унитаз, но если что-то пойдет не так или она возьмет надо мной верх, все будет кончено.

И тут я снова слышу шум, который явно доносится снизу, от входной двери. Какие-то люди уже у дома. Это, должно быть, полиция.

Клаудия тут же поворачивает голову.

– Ну так как насчет чая? Судя по виду Пип, она не отказалась бы и от печенья, – притворно смеюсь я, пытаясь перекрыть доносящийся снизу шум.

К моему величайшему изумлению, Клаудия кивает, немного мрачнея, словно до нее постепенно доходит весь ужас того, что она творит. Она в недоумении разглядывает собственные руки, сверкающее лезвие ножа в правом кулаке, полуголую Пип, которая беспомощно лежит на спине и с присвистом дышит, терпя боль наконец-то стихающих схваток. Клаудия подползает к бортику ванны, хватаясь за него обеими руками. Нож глухо звенит, ударяясь об акрил, и Клаудия поднимается – хмурая, задумчивая и чуть ли не полная раскаяния.