Кошка, которая умела плакать… - Аникина Наталия

Король ужаснулся желанию жены, оно было так чудовищно, что он не побоялся бы ответить ей отказом в нарушение каких бы то ни было традиций – этому браку всё равно не бывать! Словно ища поддержки, он взглянул в лицо старой женщины. На губах ее возникла слабая улыбка, глаза на мгновение прикрылись, а когда распахнулись вновь, словно лучом яркого синего света в сознание короля проникли слова: «Сделай так, как она хочет. Не нарушай своей клятвы».

Смятение охватило короля, его чувства раздваивались: он не мог перед всем двором нарушить свое слово и не мог убить существо, один взгляд которого наполнял сердце таким небывалым чувством счастья и покоя… Он еще раз посмотрел в эти глаза и вдруг… успокоился: он знал теперь только одно – он не может… не должен противиться приказу этой необыкновенной женщины. Но в остальном-то – он всё ещё король!

И вот изумленные придворные наблюдают, как к одному столбу посреди главной площади города привязывают двух женщин: никому не известную старуху и… королеву, все в том же белом свадебном платье; как подносят факел к облитым маслом поленьям…

Взметнулось пламя, алой стеной отгородив обречённых на смерть женщин от мира живых, но она не сумела заглушить страшных воплей королевы, проклинающей всех и вся, и голос её, недавно такой нежный, теперь походил на рёв тысячи демонов… Старуха же молчала, и многим, кто смотрел на неё сквозь слёзы и огонь, казалось, что она улыбается, насмешливо прищурив глаза. И не то пламя отражалось в них, не то они горели собственным огнём.

Вдруг пламя костра изменило цвет – языки его окрасились синим, и крошечными сапфирами взметнулись к небесам искры, сорвавшиеся с них… И – о, чудо! – из пламени выступила старуха… Нет, не старуха – бедное одеяние её сгорело, остался лишь роскошный плащ черных волос, густыми прядями ниспадающих до самых колен. Она стояла и молча смотрела на пораженного короля…

Аниаллу помолчала и хитро посмотрела на Анара:

– Ты небось снова ждешь явления Аэллы ан Камиан? Нет, это, конечно, была симпатичная девушка, – Аниаллу кокетливо завела глаза вверх. – Но она была отмечена даром, куда более ценным, чем самая совершенная внешность. Она обладала красотой духа, неуловимой, незримой, но чарующе-притягательной, не имеющей ничего общего с тем, что обычно подразумевают под красотой души люди – благородством, честностью и милосердием… Сила Аласаис пребывала с ней, она вся была пропитана этой восхитительной силой, которая просвечивала бы сквозь любую – даже самую уродливую – оболочку, преображала настолько, что и в старухе заставляла видеть прекраснейшую из женщин…

По легенде, так появилась первая сианай – воплощение Аласаис, созданное ею, чтобы стать той, кем богиня быть не могла… Ой, я забыла сказать: «Они жили долго и счастливо и умерли в один день». Вот… За ней последовали другие… у каждой – своё предназначение.

Но все мы, как та, первая сианай, – вечное напоминание о том, что она может войти в любое сердце, наполнив его счастьем, радостью и любовью, или… разбив его, как глиняный горшок, и ничто – ни красота, ни могущество, не будет преградой её чарам. Недаром адоры прозвали Аласаис Нел'теор-ри – Прекрасной Изнутри, а эльфы – Телленерой, Дарующей Чувства…

– А что же стало с ней дальше?

– Она стала королевой, правила страной долгие двести лет, а потом, после кончины своего супруга, вернулась к богине.

– И служит ей, как ты?

– Нет. Она вернулась… – Аниаллу замялась, подбирая подходящее слово, – совсем. Воплощение слилось воедино с оригиналом.

– И с тобой тоже может быть… так? – тоскливо спросил Анар.

– Да… Но не думаю, чтобы я скоро понадобилась Аласаис – ей вряд ли понравится иметь частичкой своей памяти мои бурные переживания.

– Как ты можешь говорить об этом так спокойно! Ты же потеряешь свою личность! – вскричал Анар.

– Вовсе нет, как ты не поймешь! – улыбнулась Аниаллу. – Личность одна и та же. Когда любой из алаев, – начала она своё объяснение, – даже самый обычный, отправляется странствовать по мирам, он может для остроты ощущений и максимального погружения в новую реальность родиться заново или просто перенестись туда, лишив себя памяти о прошлом. Его личность останется прежней, но окружающий его мир и события новой жизни наложат на неё свой отпечаток, и алай может стать очень непохожим на себя прошлого, тело которого вместе с его воспоминаниями осталось в Бриаэлларе.

Но вот это «маленькое приключение» закончилось, например, наш путешественник умирает и… попадает домой. Он вспоминает свою предыдущую жизнь, и эти воспоминания смешиваются с пережитым им в чужом мире. Может быть, теперь, в свете вернувшихся к нему опыта и знаний, всё, что он оставил там, покажется ему незначительным, и он с усмешкой вспомнит о горестях и радостях его «ненастоящей» жизни… Но бывает и так, что эта жизнь и её проблемы, заботы и неоконченные дела, наоборот, станут для него более значимыми, чем его прежнее существование, и тогда он махнёт рукой на то, что оставил в Энхиарге, и уже в новом качестве продолжит свой Путь в другом мире.

Вот, – кивнула головой Алу, – но это не главное. Главное то, что личностей при этом не две, а одна. Так же и у нас с Аласаис. Только мы можем существовать друг с другом и с оригиналом в одном времени и пространстве.

– Так значит ты… богиня? – выдохнул Анар.

– В некотором смысле да, – с видом скромницы потупила взор Алу. – Только я не обладаю ни такой силой, как Аласаис, ни таким объёмом знаний. Но, – голос её снова стал тревожным, – но если мне дать достаточно мощи, так, как это было вчера, кто знает, что я смогу сотворить… а уж о том, что я могу захотеть сделать – лучше и не думать! – резко воскликнула она. – Я не представляю, что будет, если одна из нас станет врагом оригинала. Если ей дать такую силу, как… как вчера у меня, то это будет страшный противник.

Аниаллу протянула ему кинжал. Анар не заметил, откуда она его достала. От лезвия исходил тот же самый холод, что и от черепа Агира Освободителя.

– Послушай меня, если такое произойдёт вдруг… хотя, конечно, не произойдёт… не теперь, ты убьёшь меня прежде, чем я сделаю что-нибудь… что-нибудь… – она тяжело вздохнула.

– Он разлучит твою душу с телом навсегда?

– Нет, – всё ещё не поднимая глаз, ответила алайка, – только вберёт в себя до тех пор, пока ты или другой, кто властен над этим кинжалом, её оттуда не выпустит.

– А если оно завладеет не тобой, а мной? И я убью тебя, – наморщив нос предположил Анар.

– От меня мёртвой будет куда меньше вреда, чем от живой, – все так же глядя в пол, грустно усмехнулась девушка. Она опять стала рассудительной, неприлично, бессовестно рассудительной. – Я не доверяю себе, Анар, – она резко вскинула голову. – Возьми нож. Иначе я больше никогда не решусь отдать его тебе.

Глаза у неё были совершенно бешеные. Заглянув в них, Анар невольно протянул руку, и Аниаллу передала ему кинжал. Рукоять неприятно-удобно улеглась в ладонь. Он почувствовал, что уже не сможет отдать кинжал назад. Теперь он принадлежал Анару, а вместе с ним и жизнь тал сианай. Знать это было неприятно. И всё же, если от этого ей будет легче, он будет носить этот нож. Неожиданно для самого себя Анар рассмеялся:

– И всё-таки ты сумасшедшая, хотя и богиня! Но… я убью тебя, если ты того хочешь. И позабочусь о твоей душе, – он покачал головой, добро усмехаясь. Золотистые прядки упали на его лицо и свет глаз поблёскивал на них синеватыми искорками. Голубыми бликами он отражался и в слезинках, одна за другой покатившихся из глаз Аниаллу. Ей было страшно. Уже не так, как ночью – не было тяжкого, безысходного отчаянья, но осталась боязнь неизвестности…

Долгое время Аниаллу сидела, закрыв глаза и молча прижавшись к Анару.

«Я не могу противостоять этому. Значит это магия не алайского происхождения – это нечто иное, такое, против чего я не знаю защиты просто потому, что никогда не сталкивалась с ним», – рассуждала Аниаллу.