Ненависть - Петр Краснов

— Кто-жъ это, товарищъ знаетъ… А знаетъ, если кто, дыкъ рази скажетъ? Онъ, чать, понимаетъ, что его тогда ожидаетъ. Степь велика. Балки лѣсомъ позаросши, гдѣ его теперь отъищешь? Сунься туда, ить онъ тебя подстрѣлитъ, Сказывали ребята — полковникъ какой-сь то съ ими.

— Какой-такой полковникъ? Нѣту давно никакихъ полковниковъ. Люди-то его чѣмъ ни на есть питаются?.. Кто нибудь къ нимъ ходитъ?

— Развѣ то узнаешь.

— Молоднякъ какъ у тебя?.. Комсомолъ?.. Посылалъ дѣтишекъ на розыскъ?

— Ну, посылалъ… Да что молоднякъ? Васъ вотъ прiѣхало — цѣлый полкъ, а мы съ кѣмъ погонимъ, — заскулилъ Мисинъ.

— Пока мы тутъ пообѣдаемъ, собирай на дворъ весь хуторъ… И бабъ, и дѣтей, — строго сказалъ Володя. — Я самъ съ ними поговорю.

— Понимаю, товарищъ. Для такого необычайнаго случая разрѣшите трезвонъ изъ церквы сдѣлать. Въ колоколъ ударить…

— Валяй, — сказалъ Драчъ.

— Предварительное засѣданiе объявляю закрытымъ, — сказалъ, вставая, Володя. — Товарищи, пойдемъ, закусимъ. Впереди еще большая работа.

Володя, Драчъ, члены комиссiи, сопровождаемые Мисинымъ и казаками колхоза направились въ просторную и свѣтлую столовую Вехоткинскаго дома.

Вечерѣло, и длинныя, прохладныя тѣни ложились на дворъ отъ амбаровъ и плетней. Истомившiйся ожиданiемъ народъ тѣсно стоялъ на немъ. Прiѣзжее начальство отдыхло послѣ сытнаго обѣда.

Худыя тѣла казаковъ были прикрыты грязнымъ, давно нестираннымъ тряпьемъ. Распухшiя отъ голода лица были сѣры и сѣрою покрыты пылью. Кто стоялъ, кто сѣлъ на сельско-хозяйственныя машины. Странная и страшная тишина стояла въ этой толпѣ, гдѣ однихъ мужчинъ было болѣе трехсотъ… За темной стѣною казаковъ бѣлѣли бабьи платки. Иногда раздастся тяжелый вздохъ, кто нибудь негромко скажетъ:

— Такъ и войскового атамана не заставляли народъ дожидаться.

— Что войскового?.. И Государя Императора на смотрахъ такъ не ждали…

— О, Господи, Царица Небесная!.. Что-то еще будетъ? Рѣдко гдѣ взовьется сизый папиросный дымокъ. Поперевелись курцы. Не стало нигдѣ табаку. Развѣ у кого сохранилась самосадка табакъ.

— Чего-то еще намъ покажутъ?..

— Должно опять чего забирать прiѣхали. Все имъ мало. Живоглоты!..

— Чего тамъ забирать?.. И забирать ничего не осталось…

— Души наши забирать прiѣхали…

— Стало быть такъ.

Наконецъ, въ хатѣ раздались голоса. Дверь на крыльцо раскрылась на обѣ половинки. Володя, окруженный чекистами вышелъ къ народу. Въ переднихъ рядахъ стали сниматъ съ головъ шапки. Потянулись и дальше руки къ сваляннымъ старымъ сѣрымъ фуражкамъ и бараньимъ истлѣвшимъ шапочкамъ — и передъ Володей стало море черныхъ, русыхъ, сѣдыхъ и лысыхъ голосъ.

Отъ дѣдушки — протоiерея Петра, — унаслѣдовалъ Володя красивый, звучный голосъ, отъ отца — математика — ясную четкость мысли. Когда онъ говорилъ — умилялся Драчъ. — «Самому Ильичу не уступитъ»… «Ажъ за самое сердце хватаетъ»… «Почище Троцкаго будетъ… «Чеканное слово», шепталъ онъ про себя.

Володя презрительно окинулъ глазами послушное, голодное, людское стадо и ощутилъ неистовую ненависть ко всѣмъ этимъ людямъ. Зачѣмъ они живутъ?.. Кому они нужны?..», — подумалъ онъ и началъ говорить:

— Граждане… Я прiѣхалъ изъ Центра, чтобы вскрыть всѣ язвы вашего кол-хознаго аппарата. Не буду говорить о бѣло-бандитахъ — о нихъ — послѣ. Мнѣ извѣстно, что уборка урожая идетъ не въ тѣхъ темпахъ, какiе вамъ указаны вашимъ рай-комомъ. Что-же, если хотите — будемъ врагами. Вы рѣшили попробовать, насколько крѣпка совѣтская власть?.. Вы думаете… Вамъ это сказали… Въ подметныхъ письмахъ вамъ пишутъ, что, если заставить голодать города и рабочихъ — совѣтская власть зашатается. Она не выдержитъ вашего саботажа. Что-же? Я вамъ скажу — вы сами бандиты!.. Хотите разводить контръ-революцiонную гидру и съ буржуазно-собственнической психологiей думаете пороть животы нашимъ честнымъ товарищамъ коммунистамъ.

— Буржуазно-собственнической психологiей, — съ молитвеннымъ умиленiемъ прошепталъ Драчъ. — Ахъ, сукинъ котъ!.. Вотъ говоритъ!.. Какъ пишеть!..

— За что, — спрашиваю вась, — продолжалъ Володя, — за что борется сейчасъ казачество и крестьянство?

— За право жить на Русской землѣ,- раздался изъ толпы дерзкiй голосъ.

Чекисты подлѣ Володи засуетились. Драчъ вынулъ изъ кобуры револьверъ.

— Право жить на Русской землѣ? — нѣсколько изумленный непривычнымъ выкрикомъ съ мѣста сказалъ Володя. — А развѣ вы не живете?.. Обобществивъ ваше имущество вамъ устроили жизнь много разъ лучше, чѣмъ вы жили раньше.

— Покорно благодаримъ… Это ты, гражданинъ, заливаешь слишкомъ,

— Нѣтъ больше правовъ жить у себя въ домѣ и дѣлать что угодно.

— Какая это жизня! — Крѣпостное право!

Сыпались крики изъ толпы, съ каждымъ возгласомъ становившейся смѣлѣе и смѣлѣе.

— Кол-хозы — это не домъ!

— Комунiя — одно слово сволочи!..

— Голоштанники партiйцы съ голоду подохнутъ.

— Распускать надо-ть кол-хозы, обратно все отдавать.

— Сперва хлѣба себѣ, потомъ свиньѣ, а что останётся — товарищамъ.

— Ну, что-же, граждане?.. Вижу, добромъ съ вами говорить не приходится, — началъ Володя.

Его перебилъ Драчъ.

— Товарищъ Гранитовъ не заливаетъ пушку, — громко выкрикнулъ онъ, и смѣлый и твердый его голосъ заставилъ стихнуть возгласы съ мѣстъ. — Вы думаете, нѣтъ такого мандата, чтобы разстрѣливать людей? — Драчъ поднялъ надъ головой тяжелый Маузеръ. — Вотъ!.. Глядите!.. Вотъ онъ мой мандатъ Гады!! Съ собственнической психологiей и религiознымъ дурманомъ въ головѣ вы и сами въ бѣло-бандиты идти готовы!.. Завѣдующiй кол-хозомъ вызовите протестантовъ. Я съ ними поговорю настоящимъ языкомъ, какъ надо.

Растерявшiйся, смертельно блѣдный Мисинъ со смятой шапченкой въ рукѣ бросился въ казачью толпу.

— Граждане, — сипло кричалъ онъ, — да что вы это?.. Развѣ можно такъ?.. Жизню свою не жалѣете!.. Ну ты, Колобовъ выходи!.. Я тебѣ давно примѣчаю… Самохоткинъ, аль думаешь плетью обухъ перешибить?.. Развѣ можно начальству и чтобы возгласы съ мѣстъ… Я чему училъ васъ… Чтобы единогласно!.. Ну и выдать партизантовъ!.. На кой хрѣнъ они вамъ нужны?..

— Ишь выкидается ровно чибисъ подъ тучею, — сказалъ кто-то въ толпѣ.

— Артемовъ, иди, братику, иди!.. Ты, поди, коровъ рѣзалъ, какъ приказъ вышелъ въ обчество сдавать.

— Ну, рѣзалъ?.. А табѣ чего?.. Свои чать коровы, — мрачнымъ басомъ отвѣтилъ худой и нескладный казакъ съ темной бородой.

— Свои… Замурилъ — свои!.. Не слыхалъ точно, — нынѣ все обчественное. Ничего своего.

— И жизня, чай обчественная?..

— Лиховидовъ и ты ступай, ступай!.. Объяснимся въ чистую!..

Такъ было отобрано болѣе ста казаковъ. Ихъ окружили башкирами и повели со двора на окраину хутора. За ними толпою пошли остальные казаки, женщины и дѣти.

Шли не спѣша, въ мертвой, торжественой мрачной тишинѣ.

Красное солнце, обѣщая ведро, спускалось къ коричневой выгорѣлой степи. Сладостно пахло горечью полыни и сухою богородничной травкой. Назади, на востокѣ, густо лиловѣло небо. Надъ степью бархатнымъ покровомъ стелился оранжевый туманъ.

У оврага толпу остановили, и чекисты, расталкивая руками людей, поставили всѣхъ вызванныхъ въ одну длинную шеренгу. Тѣ стали въ оборванныхъ рубахахъ, кто въ шапкѣ, кто простоволосый и тупо смотрѣли на землю, Въ сторонѣ маячили конные буряты. Казаки видѣли ихъ косые, злобные глаза подъ свалявшимися фуражками съ красной звѣздой и ихъ бронзовыя не Русскiя лица. По бокамъ шеренги поставили пулеметы. Спѣшившаяся прислуга сидѣла подлѣ нихъ, на готовѣ.

И всѣмъ стало ясно: — готовилась расправа. Никуда не убѣжишь. Безсильны были изголодавшiеся люди, уставшiе отъ цѣлаго дня стоянiя на дворѣ кол-хоза.

У гуменныхъ плетней, гдѣ поросла густо сѣдая полынь и откуда шапками торчали блѣдно-зеленые высокiе лопухи стали женщины — жены и матери вызванныхъ казаковъ. Никто не понималъ, что происходитъ. Стояли спокойно, какъ стоитъ скотъ, приведенный на бойню.

Молодежи среди вызванныхъ не было. Молодежь стояла въ сторонѣ, переглядывалась между собою и подмигивала на отцовъ и старшихъ братьевъ.

— Контр-рыцiонеры!.. Га-га!!.

Володя, сопровождаемый Драчемъ, чекистами и крас-комами бурятскаго полка медленно подошелъ къ молчаливо-стоявшей шеренгѣ.

— Сказъ мой, граждане, будетъ короткiй. Совѣтская власть требуетъ выдачи бѣло-бандитовъ, участниковъ шайки… Требуетъ проводника для розыска ея предводителей… Поняли?