Николай II (Том I) - А. Сахаров (редактор)

И последней каплей, переполнившей чашу долготерпения народного, несомненно, явились Распутин и его ставленники, пригревшиеся под крылом у Алисы Гессенской…

Отношению «старца»-хлыста к ней или, вернее, взаимоотношениям между всероссийской императрицей и сибирским хитрым варнаком-конокрадом, ставшим вершителем судеб русской земли, всему этому кошмарному, пугающему месиву грязи, мистики и садизма посвящена мною особая книга, выходящая вслед за настоящим томом под заглавием «Р а с п у т и н  у  т р о н а».

Но и сейчас необходимо коснуться вопроса: каким образом этот «старец» мог проводить в министры лиц, ему угодных? И кого же сажал он на эти тёплые места, пользуясь своей позорной, но большой и очевидной силой?

Аликс, как звал Николай свою жену, Анна Вырубова, Григорий Ефимыч Новых – вот та троица, Священное «Тримурти»[640], которое вершило, как оказалось, судьбы русского царства, вертя, как куклу, последнего Николая, «милостию Божиею» императора всея Руси.

Но и сами эти «божки» были игрушкой в других, более заурядных и совсем уже грязных руках, покрытых потом разврата, пылью золота, полученного за продажу родного народа и своей отчизны.

Если можно ещё объяснить влечением крови, родственными чувствами явные попытки Алисы Гессенской работать на пользу врагов России, тевтонов, то нет никакого оправдания и объяснения для её пособников, русских по крови, но действовавших предательски, во вред истерзанной, замученной, истекающей кровью родине…

Связь между царским дворцом и предателями установлена была уже давно.

Стоит вспомнить хотя бы речь Мясоедова перед казнью…

Военно-полевой суд заседал всего около двух часов, Мясоедову были предъявлены обвинительные материалы. Данные, добытые следственной властью, носили настолько уличающий характер, что даже закоренелому преступнику не пришло бы на ум оправдываться.

Надо отдать справедливость Мясоедову, он по пунктам подтверждал предъявленные ему обвинения; больше того: Мясоедов надменно и резко соглашался: «Да, виноват».

– Что же вы можете сказать в своё оправдание? – спросил его председательствующий.

– По существу ничего не могу ответить.

Затем, подняв глаза обведя всех присутствующих взором, Мясоедов громким и внятным голосом заявил:

– В чём, собственно, вы меня обвиняете? Я состоял шпионом в пользу Германии. Организовал целые сети шпионажа, добывал всякие материалы военно-секретного характеpa в пользу Германии. И делал я это сознательно. Почему я это делал сознательно, для меня ясно, а для вас неясно. Я сознаю, что в ближайшее время Россия будет омрачена грозными призраками революции. Гидра революции уже проникла и в армию. Германия же – оплот монархизма. Я люблю своего царя и предан ему, и вот, опасаясь, что император Николай может лишиться трона, я стремился, чтобы Германия одержала победу, и, таким образом, могущественный монарх император Вильгельм сумеет оказать должную, необходимую поддержку императору Николаю. Революция, несомненно, будет подавлена. Я больше всего опасался победы России, ибо от победы зависела бы судьба её монарха. Несомненно, в случае победы монархическая Россия превратилась бы в республику. Этому я не мог сочувствовать.

Закончив свою защитительную речь, Мясоедов заметил на лице судей улыбку.

– Ну и царские слуги, – проговорил Мясоедов и добавил, что ничем не имеет дополнить всё им сказанное.

Приговор был вынесен. Через 24 часа приговор вошёл в законную силу. Окончательная конфирмация приговора была предоставлена Николаю Николаевичу.

В пятом часу утра недалеко от Ставки, вернее, от места нахождения вагонов Николая Николаевича, выстроились воинские части. Здесь были представители всех родов войск. Воинские части образовали собою каре, внутри которого возвышался эшафот. Перед совершением казни воинским чинам была разъяснена роль полковника Мясоедова, было указано на тяжесть его преступления.

В шестом часу утра привели Мясоедова. Когда палач подвёл его к эшафоту, он замедлился. Блуждающие глаза Мясоедова остановились на палаче, и он заявил: «Не пойду дальше, хочу ещё жить». Палач схватил его за руку и хотел накинуть на его шею верёвку. Мясоедов, обладавший большой физической силой, оттолкнул палача. Последний упал, но затем, поднявшись, вступил в борьбу с Мясоедовым. Мясоедов упирался. Палач ничего не мог с ним сделать. На помощь ему был вызван один из рабочих железнодорожных мастерских. Мясоедова связали, втолкнули на эшафот.

Стиснув зубы, он дал возможность надеть петлю… Через несколько минут посиневший труп упал в сугробы снега. Военные врачи констатировали смерть… Был составлен соответствующий акт. Мясоедова завернули в брезент и положили на дроги. Труп был вывезен за город и предан земле. Воинские части немедленно разошлись на работы…

И только через несколько дней население Барановичей узнало о казни Мясоедова.

В следующей главе мы увидим, читатель, как легко подписывал Николай Последний смертные приговоры.

Но мне думается: если бы приговор изменнику, изобличённому военному шпиону Мясоедову, попал на подпись не Николаю Николаевичу, а… Николаю Александровичу, полковник-предатель, бросивший на жертву врагам двести тысяч русских солдат в Восточной Пруссии, был бы помилован Романовым… И до сих пор проживал бы где-нибудь в тиши…

На это, конечно, рассчитывал и Мясоедов, так бесстыдно открывший карты своей «преданности царизму»…

Может быть, и Николай Николаевич знал, что Мясоедов говорит правду… Что недаром он был так близок к другому, ещё более крупному предателю, Сухомлинову, состоявшему под особым покровительством русской императрицы.

Но… великий князь, даже не будучи особенным патриотом, даже понимая, что речи Мясоедова правильны, решил, пожалуй, что таких «преданных», но неловких пособников и «друзей династии» лучше устранить с пути, и подписал роковую бумагу.

Мясоедова не стало. Остался Сухомлинов. Потом явился Штюрмер, поставивший вопрос о «сепаратном мире» на прочную почву… Народился типичнейший «последний защитник» последнего Романова, министр-пулемётчик А. Д. Протопопов…

Стоит проследить, как вырос и распустился махровым цветом этот паразит самодержавия на злачной романовской ниве, и станет понятно многое, вплоть до того «чуда», каким в глазах целого мира явилась Великая бескровная русская революция.

И попутно станет ясно, насколько все эти Мясоедовы, Сухомлиновы, Штюрмеры, Щегловитовы, Манасевичи-Мануйловы[641] с их  п а т р о н о м, Григорием Распутиным, сходны друг с другом, несмотря на всё различие происхождений, воспитания, даже расы… Все они готовы были подписаться под речами Мясоедова!

В письме великого князя Николая Михайловича определённо сказано: «С тех пор, как во всех слоях общества стало известно, кто влияет у Тебя на выбор министров, т. е. о вмешательстве Распутина и других, ему подобных, лиц, о вмешательстве Твоей жены во все важнейшие дела, – дольше так управлять Россией немыслимо!»

И сам Распутин не скрывал своей силы и авторитета у  п а п а н и  и  у  м а м а н и, как он называл царя и царицу даже в письмах и телеграммах.

Когда тот же Николай Михайлович заметил царю: «Знаешь ли, что Протопопова тебе подсунули немецкие агенты? У Бадмаева его познакомили с Распутиным, а тот провёл этого хитреца в министры», – Николай двусмысленно ответил: «Знаю… я это слышал», не желая выразиться ясно: верит ли он сообщению брата или считает всё досужим вымыслом «врагов» Распутина, «простого честного сибирского мужика», как отзывался о «старце» государь…

Немудрено, что этот «мужичок» во время спиритических сеансов, приходя в экстаз, решался прорицать о будущем премьере, восклицая:

– В сей нощи видение сонное мне было… Явился святитель Серафим Саровский, указуя на Лександра Митрича, и изрёк: «Сей с усами белыми… с усами белыми спасёт!.. Мудрый он, ой мудрый!..

Эти выходки изувера-пройдохи влияли на душу и сознание Николая, в последнее время, если верить словам Ф. Ф. Сумарокова-Эльстона, почти доведённого до полной прострации теми «тайными средствами», какие готовил для царя тибетский пройдоха Бадмаев.

Вот что сказал молодой князь сотруднику «Биржевых ведомостей»:

– Я отрицаю, что бывший царь злоупотреблял спиртными напитками, но его спаивали более сильной отравой. Мне лично пришлось слышать в одном из распутинских кружков о том, что приближённые делали специально сильный настой из тибетских трав и этим настоем спаивали Царя.

После этого царь впадал в меланхолию, чувствительность атрофировалась, он становился безразличным, был молчалив и таким образом лишался возможности реагировать на заявления и указания приближённых.