Ангел Спартака - Андрей Валентинов

— Точно. Секстом Веттием его звали. Из Армина в Рим лет десять назад переехал, а ни с кем из соседей даже не познакомился. И женщины к нему не ходили. Теперь понятно отчего. Если бы на трупе свежем не взяли, ни за что бы не нашли.

— Так не взяли же, к Плутону бежал, душегуб! Говорят еще, что не человек он — оборотень. Не просто убивал - демонов душами людскими кормил!

— Какие там демоны? Не везло ему с девками, вот и вся причина. Эх, душить таких надо еще в колыбели, только как различишь? Тихие, незаметные...

Послушала я про Гаруспика — да и стала сквозь толпу, что Форум запрудила, пробираться. Погиб душегуб — ладно. Насчет же демонов интересно выходит. Сам-то Веттий - Гаруспик никакой, конечно, не демон и не оборотень, но...

Пока я к Новым лавкам пробиралась (не встретился вновь Сергий Катилина, жаль!) поняла, что не только о Гаруспике добрые римляне толкуют. Есть, есть еще о чем! Не о войне, не о Митридате с Серторием, не о пиратах, не о Спартаке. Разве новость это? Привык Рим-город к врагам, к войнам привык. Вот иное нечто...

— Откупится он, Юпитером клянусь, откупится! Каждому присяжному по миллиону сестерциев даст — и суду конец. У него, у Марка Красса, денег больше, чем у Митридата.

— Сам откупится, а Лицинию-весталку, поди, живьем в стену замуруют. Подкупит Красс свидетелей, те и покажут, что вовсе не он с весталкой срам разводил. Сволочь он, Красс! Когда война была, сам бежать успел, а семью бросил, под мечи отдал. Перебили всех, и отца его и братьев, а он у девок непотребных прятался, герой-мститель.

— Вот кого с Гаруспиком свести надо было!

Красс и весталка — еще одна трагедия греческая. Греческая, но скучная. Ясное дело, откупится богач. А Лицинии-весталке так и надо. Нашла с кем блудить!

— Квириты! Слушайте меня, Макра, вашего трибуна, вашего заступника! Слушайте! Доколе суды наши будут внимать только звону злата, доколе жадные богачи, пьющие народную кровь, будут безнаказанно нарушать законы божьи и людские? Неужто спустим Крассу святотатство? Восстань Рим, вспомни о предках своих великих! И-и-и-и-и!

Ну что, время уходить? Заждался меня Прим-сенатор. Может, новости у него какие появились — и о Криксе, и о прочем? Пора?

— Квириты! Все, что тут болтают о Марке Крассе, — ложь! Наглая, глупая ложь! Красс — не герой, но и не злодей. Он — такой же римлянин, как и мы все. Его золото дает работу и хлеб тысячам наших сограждан. Это наще общее золото, квириты, наше общее богатство. Да Красс — не Помпей, не великий полководец, но воевал честно — как и многие из вас. Его родственники убиты — как и ваши родственники, квириты! Виновен он или нет может решить только суд. Пусть суд и решает, квириты — наш справедливый суд. А я думаю так: если Красс не виновен — а он не виновен, уверен! — лучшего консула нам не найти. Или вы Макра в консулы изберете, квириты? Красс — настоящий римлянин — и он нужен Риму. Вам нужен, квириты, вам!

Послушала я, головой покачала. То под суд, то в консулы. Пойми этих римлян!

— Аякс! Найди мне Марка Фабриция Приска. Где хочешь, но найди и приведи ко мне. Не захочет идти — приволоки. Делай с ним, что хочешь, только не убивай. Понял?

Жарко было с самого утра. К полудню дышать стало невозможно, светло-голубое небо побелело, подернулось молочной бледностью, и наконец с востока, от верховьев желтого Тибра, начали медленно наползать тяжелые, черные тучи. Они шли низко, почти задевая за черепичные крыши Капитолия, беззвучно, неотвратимо накрывая замерший в безнадежной духоте Рим. Где-то далеко, у самого горизонта, ударил первый еще неуверенный гром — и по лицу, по протянутой ладони ударили первые капли долгожданного дождя.

Когда я уходила с Форума, гремело уже вовсю. Дождь рухнул, когда я спустилась вниз к подножию холма. Вместе с водой пришел огонь — молния рассекла горячий воздух над недальним Марсовым полем.

Оглянулась. Серая дождливая пелена уже покрывала город, стирая и скрывая контуры домов-островов, иглы обелисков, острые силуэты зеленых пиний, растущих по краям Форума. Но вот над Капитолием, над самой вершиной, наа храмом Юпитера Всеблагого Величайшего, беззвучно вспыхнуло белое пламя. Раз, еще раз, затем еще. Отец богов явил лик Своему городу

И наконец ударил гром. Дрогнула земля.

— Мистика-рустика, — сказал Учитель. — Народные суеверия и выдумка восторженных поэтов. Посуди сама, Папия, Моя ученица. Зачем Мне, Сыну Отца, стоящему за троном Его, выступать в роли природного явления? На радость полуграмотным жрецам?

— На радость Себе, — ответила я. — Ибо не удержишься Ты, чтобы не явить лик Свой Земле, которую отняли у Тебя и братьев Твоих и которую Ты так любишь.

Хмурым стало его лицо, но вот губ коснулась улыбка. Легкая, как крылья ласточки.

— Закат над морем, Папия. Поистине нет ничего прекраснее в мире, созданном Отцом! Если присмотришься, в миг, когда солнце касается вод, увидишь ты зеленый луч. Миг — короткий, почти неуловимый, но Мне его досточно.

«Никогда не видела полета ангелов? Нет ничего прекраснее, ничего страшнее», — вспомнила я.

— Твой нулевой час, Учитель?

— Прим! Прим, я промокла! Где ты?

Крикнула, подождала немного, по сторонам оглянулась. Где все, где всё? Ни людей, ни вещей. Пуста прихожая, и комната-триклиний пуста, ложа и те исчезли. И сундуки, светильники.

Кортибул, стол котельный, на месте. Хоть это хорошо.

— Я здесь. Здравствуй, Папия!

Сенатор Прим был не в привычной тоге с каймой и не в домашней тунике — в плаще. Даже шляпу дорожную надеть успел. Никак, мы уезжать собрались?

Уезжать?! Болью отозвалось сердце. Ну, конечно! Первый Консул погиб, второй ноги подальше уносит. Знала я что не за героя замуж вышла, но чтобы так!

— Пойдем, поможешь.

Махнул рукой, к столу-кортибулу прошел. Не иначе тащить заставит. Вдвоем? Это чудище каменное?

Берись за столешницу.

Удивилась. Взялась.

— Подняли!

Подняли. Легко старое дерево поддалось, без скрипа, без треска. Видать, часто поднимали, не раз, не два.

— Ставим к стене.

Я уже ничему не удивлялась. Значит, слуги разбежались, вещи унесли, кортибул нам на расправу оставили. Так тому и быть. Разобрались со столешницей? Кажется да, сейчас ножками каменными займемся.

— Иди сюда, Папия! Забирай.

Подошла, взглянула, глазам не поверила. Снова взглянула. Вот оно значит, что! Что — и почему. Все почему сразу: и зачем такое с собой волочь, и отчего восемь здоровяков с этой реликвией едва справились.

Пуст оказался камень — изнутри выдолблен. Камень пуст, но внутри не пусто.

— Наше золото, — коротко улыбнулся сенатор. — Бери, сколько надо. Бери и уезжай — немедленно. Сейчас! Тебя ищут. Центурион, которого ты убила, перед смертью успел о тебе рассказать. Ты назвала ему свое имя, Папия.

Пальцы коснулись золотых монет, взвесили тяжелый металл. Вот теперь действительно все ясно. «Диспатер, Отец Подземный, Невидимый...» Ты все-таки отомстил мне, Марк Опимий Слон!

Значит, в Риме знают, что Гаруспик был не один? Знают — и молчат? Интересно, о чем еще молчат?

Жалеешь, Папия Муцила? Нет, не жалею! Если и жалею, то лишь о том, что горло ему, Слону, не перерезала.

— Я, кажется, всех здорово подвела, Прим?

Задумался на миг, потом головой покачал.

— Пока — нет. Ищут девушку из Кампании по имени Папия, говорящую по-оскски. Возможно, жену сенатора. По они думают, что сенатор этот римский. Пока думают. Поэтому я переезжаю, тебя тут многие видели.

И это ясно. Нет, не ясно. «Переезжаю»? А я?

— Вчера я объявил у претора, что развожусь, Папия. Потом, когда все успокоится, тебе пришлют документ.

Вдохнула я, выдохнула, на муженька своего поглядела. Бывшего муженька. Все-таки не мужик ты, Прим! Не быть тебе консулом, не выберут, слишком ты умный.

Таких не берут в аргонавты!

Хотела сказать — не сказала. Положила монеты золотые обратно в каменный тайник. Обойдусь!

— Прощай, мой сенатор. Спасибо, научил ты меня политике!

Пережидать дождь не стала. Оборачиваться у двери — тоже.

Все понимаю, мой Прим. Понимаю! Только, знаешь, если бы ты какую-нибудь Слониху зарезал, не побежала бы я к претору — от мужа отрекаться. И выгонять бы под дождь не стала. Сейчас уже улеглось, выгорело, а тогда здорово я обиделась. Даже Учителю рассказала. Он лишь губами дернул: «Сколько раз петух кричал, не считала?»

Интересно, почему петух?

Марк Фабриций Приск, слуга и голос Невидимого Отца, не спешил на встречу со своим господином. Плакал, пытался в ноги упасть, умолял пощадить, отпустить, ни о чем не спрашивать...

Лил дождь, гроза не унималась, молнии рассекали черное ночное небо, словно Отец богов гневался, чуя присутствие Свого врага. Мы с Аяксом молча ждали, одноглазый держал в руке кинжал, но я знала, что кровь и смерть звать не придется. В отличие от Тита Лукреция Кара, человечишка в мокрой мятой тоге, знал, какие сны придется видеть мертвым. Он не торопился в Дахау.