Адмирал Ее Величества России - Павел Нахимов

Прусское правительство отвечало депешей министра иностранных дел прусскому резиденту в Петербурге. Указав на совещания четырех держав в Вене по «восточному вопросу» и на обоюдные обязательства их, от которых не может отказаться Пруссия, берлинский кабинет полагал, что принять участие в вооруженном нейтралитете совокупно с Россией и Австрией – значило бы подвергнуть себя таким случайностям, которых последствия нельзя было предвидеть.

Дипломатическая миссия графа Орлова была столь же неудачна. На предложение нейтралитета, в случае принятия участия в войне западными державами, император австрийский отвечал вопросом: обяжется ли российский монарх не переходить через Дунай, очистить по окончании войны Дунайские княжества и вообще не нарушить целости владений. Когда же граф Орлов сказал, что наш государь не может принять на себя таких обязательств, император Франц-Иосиф объявил ему, что в таком случае и он также не может принять сделанное ему предложение.

«Я должен, – продолжал он, – держаться оснований, принятых мною совокупно с тремя великими державами, руководясь единственно пользами и достоинством моей империи». Непосредственно за тем австрийское правительство усилило войска, стоявшие в Трансильвании, 30-тысячным корпусом, о чем тогда же сообщено лондонскому кабинету.

За несколько дней до разрыва дипломатических сношений между Россией и западными державами, Наполеон III отнесся к нашему государю с письмом, в котором, говоря от имени четырех держав, старался доказать, что Франция и Англия оставались зрителями военных действий, не принимая в них участия, пока Россия ограничивалась отражением турок.

«Но Синопское дело, – писал Наполеон, – заставило нас принять положение более решительное. Франция и Англия не считали полезным посылать десантные войска в помощь Турции. Их флаг не принимал участия в делах на суше. Но на море было иное: три тысячи орудий при входе в Босфор присутствием своим довольно громко возвещали Турции, что две первенствующие морские державы не дозволят напасть на нее с моря. Синопское событие было для нас столько же оскорбительно, сколько и неожиданно.

Неважно то, хотели ли турки или нет перевезти военные запасы на русские берега (!). Дело в том, что русские напали на турецкие суда на водах Турции, в турецкой гавани, стоявшие спокойно на якоре. Они истребили их, несмотря на обещания не вести наступательной войны, несмотря на соседство наших эскадр. Нанесено оскорбление не политике нашей, а нашей военной чести. Пушечные выстрелы Синопа грустно отозвались в сердцах всех англичан и французов, которые живо чувствуют народное достоинство.

Все воскликнули дружно: союзники наши должны быть уважаемы везде, куда могут достигать наши выстрелы! Наши эскадры получили предписание войти в Черное море и, если окажется нужно, предупредить силой повторение подобного события. Посему послано было санкт-петербургскому кабинету сообща объявление, что, не позволяя туркам переносить наступательные действия на берега, принадлежащие России, мы будем покровительствовать снабжению турецких войск в их собственных владениях.

Что же касается до русского флота, то препятствуя ему в плавании по Черному морю, мы имеем в виду сохранить на время продолжения воины залог, равноценный (equivalent) турецким владениям, занятым русскими, и облегчить тем заключение мира, имея способ к обмену».

Далее Наполеон предлагал заключить перемирие, вывести русские войска из Княжеств и эскадры западных держав из Черного моря и назначить посла для заключения с уполномоченным султана конвенции, которая потом будет представлена конференции четырех держав.

В заключение сказано: «Не думайте, Ваше Величество, чтобы в моем сердце была хотя малейшая к Вам неприязненность; я питаю такие же чувства, какие Ваше Величество выразили сами в письме ко мне от 17 января 1853 года: “Наши сношения должны быть искренне дружественны и основываться на одних и тех же намерениях: сохранении порядка, миролюбии, уважении к трактатам и взаимном доброжелательстве”. Эта программа достойна государя, ее начертавшего, и я не колеблясь скажу, что пребыл ей верен».

Император Николай, в ответ на отзыв Наполеона, писал: «Не могу лучше отвечать Вашему Величеству, как повторив слова, сказанные мной, которыми оканчивается ваше письмо: “наши сношения должны быть искренне дружественны и основываться на одних и тех же намерениях: сохранении порядка, миролюбии, уважении к трактатам и взаимном доброжелательстве”. Принимая сию программу, как я начертал ее сам, Вы утверждаете, что пребывали ей верны.

Смею думать, и совесть меня удостоверяет в том, что я от нее не уклонялся, ибо в деле, разъединяющем нас и возникшем не по моей вине, я всегда старался о сохранении благоприятных сношений с Францией, и с величайшим старанием избегал нарушить выгоды религии, исповедуемой Вашим Величеством; я делал для поддержания мира все уступки в форме и существе дела, какие только допускала честь моя и, требуя для моих единоверцев в Турции утверждения прав и преимуществ, издавна приобретенных ценой русской крови, не искал ничего такого, что не истекало бы из трактатов.

Если бы Порта была предоставлена самой себе, то уже давно был бы прекращен раздор, приводящий в недоумение Европу. Но тому помешало бедственное вмешательство. Возбуждая неосновательные подозрения, распаляя фанатизм турок, представляя их правительству в ложном виде мои намерения и истинное значение моих требований, оно дало этому вопросу такие обширные размеры, что из него неминуемо должна была возникнуть война».

Далее государь, упомянув о превратном истолковании многих из его действий, заметил, что поводом временному занятию Дунайских княжеств (которое напрасно считали виной открытия военных действий) был случай весьма важный – появление союзных флотов у входа в Дарданеллы. «Таким же образом Ваше Величество утверждаете, – писал государь, – будто бы объяснительные замечания моего кабинета на венскую ноту поставили Францию и Англию в невозможность настаивать на принятии ее Портой.

Но вспомните, что эти замечания не предшествовали отказу в простом принятии ноты, а последовали за ним. Если западные державы действительно желали сохранения мира, то они должны были энергически поддерживать простое безусловное принятие ноты, а не допускать со стороны Порты изменение того, что мы приняли без всякой перемены. Впрочем, если б которое-либо из наших замечаний могло подать повод к затруднениям, я сообщил в Ольмюце им пояснение, признанное удовлетворительным со стороны Австрии и Пруссии.

К несчастию, между тем, часть англо-французского флота уже вошла в Дарданеллы, под предлогом охранения жизни и собственности английских и французских подданных, а для этого, чтобы не нарушить трактат 1841 года, требовалось объявление нам войны оттоманским правительством.