Морской волк. Бог его отцов - Джек Лондон

— Пожалуйста, пожалуйста, — крикнул я. Она послушалась меня, но вскоре я услышал ее сдавленный голос:

— О Гэмфри, я заблудилась!

Я нашел ее у переборки и, подхватив ее, помог ей подняться по лестнице. Чистый воздух показался нам дивным нектаром. Мод была лишь слегка одурманена, и я оставил ее лежать на палубе, а сам снова нырнул в люк.

Источник дыма должен был находиться где-то возле Вольфа Ларсена. Я был уверен в этом и направился прямо к его койке. В то время как я шарил среди одеял, что-то горячее упало мне на руку и обожгло ее. Я отдернул руку и понял. Через трещины в дне верхней койки Вольф Ларсен поджег матрац — настолько он еще владел своей левой рукой. Сырая солома, подожженная снизу и лишенная притока воздуха, все время тлела.

Когда я стащил матрац с койки, он развалился и вспыхнул пламенем. Затушив горевшие остатки соломы на койке, я выбежал на палубу глотнуть свежего воздуха.

Достаточно было нескольких ведер воды, чтобы затушить матрац, и через десять минут, когда дым рассеялся, я позволил Мод сойти вниз. Вольф Ларсен был без сознания, но вскоре свежий воздух привел его в себя. В то время как мы хлопотали около него, он знаками потребовал бумагу и карандаш.

— Прошу не мешать мне, — написал он, — я улыбаюсь.

— Я все еще частица закваски, как видите, — написал он немного позже.

— Я рад, что вы теперь такая ничтожная частица, — сказал я.

— Благодарю вас, — письменно ответил он. — Но мне еще намного нужно уменьшится, чтобы умереть.

— И все-таки я весь здесь, Горб, — написал он потом. — Я мыслю яснее, чем когда-либо. Ничто не отвлекает меня, я могу хорошо сосредоточиться. Я весь здесь.

Это было как будто вестью из могильного мрака, ибо тело этого человека стало его гробницей. И в ней, в этом странном саркофаге, жил и трепетал его дух. Он будет жить и трепетать, пока не порвется последняя связь, и кто знает, не будет ли он жить и трепетать и после этого?

Глава XXXVIII

— Мне кажется, у меня отнимается и левая сторона, — писал Вольф Ларсен на следующее утро после попытки поджечь корабль. — Онемение все возрастает. Мне трудно шевелить рукой. Вам придется говорить громче. Рвутся последние нити.

— Вам больно? — спросил я.

Мне пришлось повторить свой вопрос громче, и лишь тогда он ответил мне:

— Не все время.

Левая рука его медленно и с явным трудом двигалась по бумаге, и нам было крайне трудно разбирать его каракули. Это было похоже на письмо духов, демонстрируемое на сеансах спиритов, по доллару за вход.

— Но я еще здесь, я весь здесь, — еще медленнее нацарапала рука.

Он уронил карандаш, и нам опять пришлось вложить его в ослабевшую руку.

— Когда боли нет, я чувствую полный мир и покой. Никогда я не мыслил так ясно. Я могу размышлять о жизни и смерти, как индусский мудрец.

— И о бессмертии? — громко спросила Мод, наклоняясь над его ухом.

Три раза его рука пробовала написать ответ, но безуспешно. Карандаш вываливался из его пальцев, и мы напрасно вновь вкладывали его. Тогда Мод своей рукой придержала его пальцы, и он огромными буквами, затрачивая на каждую по нескольку минут, вывел: «В-з-д-о-р».

Это было последнее слово Вольфа Ларсена, до конца сохранившего свой скептицизм. Рука упала, и тело слегка шевельнулось. Потом движения совсем прекратились. Мод отпустила руку, и карандаш, выпав из растопыренных пальцев, откатился в сторону.

— Вы еще слышите? — крикнул я, держа его руку и ожидая пожатия, которое означало бы «да». Ответа не было. Рука омертвела.

— Он, кажется, еще шевелит губами, — сказала Мод. Я повторил свой вопрос. Губы зашевелились. Мод дотронулась до них кончиками своих пальцев. Я еще раз повторил вопрос.

— Да, — сообщила Мод.

Мы выжидательно переглянулись.

— Какой смысл в этом? — спросил я. — Что можем мы сказать ему?

— О, спросите его…

Она запнулась.

— Спросите его о чем-нибудь таком, на что он должен был бы ответить «нет», — предложил я. — Тогда мы будем знать наверное.

— Вы голодны? — крикнула она.

Губы шевельнулись под ее пальцами, и она объявила: «Да».

— Хотите мяса? — был следующий вопрос.

— «Нет», — ответил он.

— А бульону?

— Да, он хочет бульону, — спокойно проговорила она, глядя на меня. — Потом он еще слышит, мы можем общаться с ним, а потом…

Она взглянула на меня. Губы ее дрожали, и в глазах стояли слезы. Вдруг она покачнулась, и я должен был поддержать ее.

— О Гэмфри! — всхлипывала она. — Когда же это кончится? Я так устала, так устала!

Она положила голову на мое плечо, и все ее хрупкое тело сотрясалось от рыданий. Она была как перышко в моих объятиях, такая нежная и хрупкая. Не выдержала, бедная! — подумал я. — Что я буду делать без ее помощи?

Кое-как я утешал и ободрял ее, пока, наконец, она не сделала над собой усилие и не оправилась духовно так же быстро, как она обычно оправлялась физически.

— Мне стыдно, — сказала она и потом добавила с лукавой улыбкой, которую я так обожал: — Но ведь я только маленькая женщина.

Слова «маленькая женщина» прошли по мне электрическим током. Ведь этими словами я всегда называл ее в своих думах!

— Откуда у вас это выражение? — спросил я так поспешно, что на этот раз вздрогнула она.

— Какое выражение?

— «Маленькая женщина».

— Разве оно придумано вами? — спросила она.

— Да, — ответил я.

— Значит, вы говорили во сне, — улыбнулась она.

В ее глазах опять плясали шаловливые огоньки. И я знал, что мои глаза говорят помимо моей воли. Я наклонился к ней. Я наклонился против воли, как дерево, клонимое ветром. Но она тряхнула головой, словно освобождаясь от грез, и сказала:

— Я знала эти слова всю жизнь. Мой отец называл так мою мать.

— Но это и мое выражение, — упорствовал я.

— Для вашей матери?

— Нет, — ответил я, и она больше не спрашивала, но в ее глазах мелькнул насмешливо-ласковый огонек.

Теперь, когда фок-мачта была на месте, работа заспорилась. Без особых трудностей я установил и грот-мачту. Через несколько дней была закончена оснастка. Марселя могли быть опасны при экипаже из двух человек, и потому я спустил их стеньги на палубу и крепко привязал их.

Еще несколько дней отняли у нас паруса. Их было всего три: кливер, фок и грот. Заплатанные, укороченные, безобразные, они совсем не подходили к такому изящному судну, как «Призрак».

— Но они будут служить нам, — торжествующе восклицала Мод. — Мы заставим их работать и доверим им нашу жизнь!

Среди моих новых специальностей я меньше всего знал пригонку парусов. Я лучше умел управлять ими, чем пригонять их, и не сомневался в том, что сумею привести шхуну в какой-нибудь северный порт Японии. Навигацию я успел изучить по книжкам, а кроме того, я располагал звездной картой Вольфа Ларсена — приспособлением настолько простым, что даже ребенок мог бы с ним управиться.