Секретный террор Сталина. Исповедь резидента - Георгий Агабеков

– Так что же все-таки будем делать? – спросил я.

– Вот уже два дня, как я бегаю и стараюсь подкупить человека, который носит пищу арестованным. Завтра у меня с ним свидание. Если мне удастся его подкупить, то я завтра же всыплю в их пищу цианистый калий, что дал мне товарищ Лагорский, и они подохнут как собаки, – ответил он.

– Ну, ну, действуй. Приходи завтра вечером и расскажи, что тебе удалось сделать. А самое главное – нужно следить, чтобы персы не увезли их куда-нибудь, пока мы строим планы, – инструктировал я наспех, чтобы скорей отделаться от него. Меня больше интересовала беседа с Пашаевым, которого я давно не видел и который всего несколько дней тому назад был в доме моих родных.

– Так, рассказывай, Алеша, что у тебя произошло с Бажановым. Ты, говорят, ехал с ним вместе в одном автомобиле и ничего не сделал. Может быть, ты даже охранял его от несчастий? – обратился я к Пашаеву со смехом.

– Видишь ли, я сидел в Баджгиране, когда получил от Каруцкого телеграмму, что два ответственных работника бежали в Персию через Лютфабад, откуда они должны были направиться в Кучан. Мне предлагалось перехватить их в дороге и не допустить их приезда в Кучан. Для выполнения задания я взял с собой трех агентов-курдов и выехал в Кучанские горы. Я надеялся захватить их в горах и тут же покончить с ними. Но оказалось, что я опоздал. Беглецы уже были в Кучане. Виноват во всем был Каруцкий, который слишком поздно меня известил. Дальше я спешно поехал в Кучан и приехал как раз в момент, когда Бажанов и Максимов садились в машину ехать в Мешед. При помощи наших ребят я тоже устроился в одном с ними автомобиле, надеясь предпринять что-либо в пути. Но, к сожалению, ничего нельзя было сделать. Охранявшие их солдаты не отходили от них ни на шаг. Так мы приехали в Мешед. Остальное известно Лагорскому, – рассказал Пашаев.

– Да, он мне уже рассказал. Что же ты думаешь делать дальше? – спросил я.

– Вот Аббас пытается подкупить человека, доставляющего пищу Бажанову, а я тем временем успел связаться с Колтухчевым, который сообщает, что его после ареста поместили в соседнюю с беглецами камеру. Он их часто видит и даже иногда заходит к ним. Я хочу переслать Колтухчеву цианистый калий в тюрьму, чтобы он незаметно всыпал яд в пищу Бажанову. Этот путь наиболее безопасный, ибо никто не может подумать на арестованного Колтухчева, – развивал свой план Пашаев.

– А как ты перешлешь в тюрьму яд? – спросил я.

– Очень просто. Я уже переслал. Набил ядом папиросы и передал Колтухчеву как коробку папирос, – ответил он.

– План у тебя хороший. Нужно избегать, главным образом, шума. И поменьше посвящать в дело лишних людей. Кстати, нужно немедленно отправить обратно людей, присланных Каруцким. От них только шум, а пользы никакой, – приказал я. На этом мы покончили с деловыми разговорами.

На следующее утро агентурный аппарат уже работал. Каждые два часа мы получали сведения о состоянии беглецов в полиции. Имели мы также сообщение, что Бажанов в своей камере пишет какую-то докладную записку. Наконец из района сообщили, что взятые беглецами с собой документы из СССР отобраны у них на границе персидской таможней и направлены в Мешед. Немедленно Лагорский дал задание секретному агенту на таможне по прибытии этого пакета украсть и доставить нам. Лагорский опять стал энергичным. От его вчерашней хандры не осталось и следа. Он уже отдавал толковые и энергичные распоряжения и повсюду успевал сам.

После обеда мы с Дубсоном поехали с визитом к губернатору. С ним я был знаком еще в Керманшахе. Целых двадцать нудных минут мне пришлось провести с губернатором. Свой приезд я объяснил недоразумениями в деле вывоза персидских товаров в СССР и необходимостью расследовать этот вопрос. Однако губернатор, как, впрочем, и вся персидская администрация, прекрасно знали о занимаемом мною положении и немедленно приняли соответствующие меры. Когда я, выехав из губернаторского дома, намеренно проехал мимо полицейского управления, то нашел его густо окруженным полицейскими. Видя настороженность персидских властей, я решил дать им немного успокоиться. Консулу и местному резиденту я предложил пока ничего не предпринимать, а присланных из Ашхабада людей отослал обратно в СССР.

Прошло несколько дней. За это время мы старались выяснить, что собираются персы делать с беглецами, и связались с нашим агентом, арестованным персами и помещенным в полицейском участке, где сидели Бажанов и Максимов, не оставляя надежду на скорую ликвидацию сталинского секретаря. Однако в тот же день из Москвы пришла телеграмма, отменявшая приказ о ликвидации. Выяснилось, что Бажанов по своей работе в Москве никаких особенных тайн не знал и, стало быть, его разоблачения не могли представлять опасности…

Об этом я узнал, когда вернулся в резидентуру. Увидев взволнованного Лагорского, я спросил его:

– Что с тобой? Что-нибудь случилось?

Лагорский, бросив в мою сторону взгляд, продолжал молча шагать. Затем он круто остановился.

– Ты вот упрекал меня, почему я не работал, почему я не пишу в Москву! Да что им писать! Ты думаешь, нужна им твоя работа. Ничего подобного, знаю я их. Недаром я просидел семь лет в аппарате ОГПУ. Там уже нет работников, нет чекистов! Все превратились в чиновников-бюрократов, – почти выкрикивал Лагорский.

– Да в чем дело? Говори толком! – переспросил я.

– Там в кабинете для тебя телеграмма лежит. Прочти, узнаешь, – ответил он.

В соседней комнате на столе лежала расшифрованная телеграмма: «Николаю. Во изменение нашего номера… никаких активных мер против Бажанова и Максимова не, повторяю, не принимать. Нарушение приказа подлежите революционному суду. Трилиссер».

Я стоял в недоумении с телеграммой в руках. В чем дело? Что это, первоапрельская шутка, что ли? Почему отменили приказ? Испугались возможных последствий или же это заранее обдуманный ход? А впрочем, не все ли равно? Черт с ними! По крайней мере, последний приказ легче исполнить, чем первый. Я вернулся обратно к Лагорскому. Он все продолжал ходить из угла в угол.

– Да брось, что ты, не рад, что с тебя сняли это грязное поручение? – обратился я к нему, желая успокоить его.

– Не в этом дело, а в том, что наши чиновники из ОГПУ всегда так делают. Пошлют на смерть человека, а потом окажется, что этого вовсе не нужно было, что они шутят, что ли, с организацией убийства за границей? Не могли подумать прежде, чем приказывать? Хорошо еще, что телеграмма пришла сегодня, а то у них привычка отменить приказ, когда он уже выполнен. Сколько таких случаев было за мою работу секретарем коллегии ВЧК и ОГПУ? Амнистируют арестованного, а он, оказывается, давно расстрелян. А впрочем, ты прав, ну их к черту! Давай лучше поужинаем, – предложил он.