Любовь и проклятие камня - Ульяна Подавалова-Петухова

что будет, ежели отцу донесут? По головке не погладит уж точно! Но и вот так в пыли сидеть перед этим безродным…

Ынчхоль встал, отряхнулся, незаметно оглянулся. Не заметив знакомых, он глянул еще раз на Чжонку.

— Ты еще припомнишь меня, Ким. А вам, красавица, не хворать. Еще увидимся, — процедил сквозь зубы Ынчхоль и пошел прочь. Дэгу и Ынкё последовали за ним.

Люди перешептывались, расходились, но оглядывались на сына капитана и девушку, которая стояла за его спиной и куталась в покрывало с головой так, что и пряди не видать. Чжонку хотел повернуться, но Сонъи не позволила, все так же придержав за рукав.

— Мне стыдно, молодой господин, подо… подождите немного, — кое-как проговорила девушка, и Чжонку разозлился еще сильней. Он смотрел на острые пальчики, держащие его за рукав, и ему было стыдно. Мужчина?! Усы проклюнулись?! А эти так отхлестали ее словами, а он даже… Эх!

Если бы не эта ситуация… если бы не тот страх, что пережила Сонъи… если бы не все это, он бы и не осмелился. Но сейчас он видел эти пальчики, сжимавшие его рукав в остром кулачке, и такая духота душила — словами не передать! Именно поэтому Чжонку осмелился на то, о чем и помыслить не мог ранее. Накрыла мозолистая из-за постоянных тренировок ладонь холодный, едва дрожащий, кулачок. Тот дрогнул, но остался в тепле мужской руки. Сонъи даже выдохнула свободней. Чжонку глянул назад и вновь стал всматриваться в толпу, выискивая госпожу.

Увидев Елень, Чжонку нехотя разжал кулак. Он извинился за то, что убежали вперед, и по его лицу женщина ничего не прочитала. Сонъи молчала, и потому Елень не узнала о происшествии. Они купили одежду и ткани и вернулись домой.

[1] Старейший университет Кореи, его история начинается с основанной в 1398 году академии конфуцианства Сонгюнгван. Сейчас современный университет.

Глава двадцать пятая.

А через два дня к дому принесли расписной паланкин. Из него вышла женщина в темно-синей чиме и голубой кофте. Волосы украшала шпилька, отделанная аметистами. Гостья оглядела каменный забор поместья и вздохнула. Один из слуг постучал палкой в закрытые ворота. Выглянула Гаыль.

— Ой, мамочки! Госпожа Елень! Госпожа Им прибыла! — заголосила радостно служанка, спускаясь к гостье. — Проходите! Проходите, госпожа Им!

Елень, услышав знакомое имя, вышла к воротам. Встретившись глазами с приехавшей, она растерялась, и госпожа Им это поняла и улыбнулась открыто и искренне. Елень улыбнулась в ответ и пошла навстречу такому нежданному гостю.

Они сидели в чайном домике, пили чай, любовались горами. Елень крутила чашку с напитком в руках и молчала. Она не стала своей в этой стране. И не было рода, готового постоять за нее. Одна. Сама по себе. Только Шиу и дети были ее миром. Даже когда знатные дамы собирались на посиделки, Елень сидела в сторонке и большей частью молчала. Подруг, знакомых у нее не было. И так продолжалось довольно долго. Почти до самой женитьбы старших мальчиков. Вот тогда она и познакомилась с Им Саран.

Госпожа Им была замужем за чиновником шестого ранга, но жены высокопоставленных вельмож вскакивали со своих подушек при виде этой скромной женщины. Она никогда не носила вычурно дорогих одежд, броских украшений. Даже шпилька была одна: та самая, что ей преподнес муж в день бракосочетания. Им Саран всегда улыбалась, но эта улыбка отличалась от тех фальшивых масок, что носили прочие жены чиновников. Ее улыбка была искренней. Многие считали, что улыбалась она так, потому как была горда за себя. Ну еще бы! В браке она родила семерых детей, шестеро из которых были мальчиками! Слыхано ли? Шесть сыновей! Вот где счастье!

Но не только из-за обилия сыновей так приветствовали ее дамы. Дело в том, что Саран была свахой, и не то чтобы она занималась этим специально, просто стоило ей порекомендовать кому-нибудь пару для сына или дочери, то этот союз приносил и богатство, и счастье, и здорового мальчика-первенца! Поэтому госпожу Им усаживали на почетное место, а матери, чьи дети достигали брачного возраста, ловили каждое слово неофициальной свахи.

Елень не ловила. Она вообще не любила эти сборища и ходила на них, потому как того требовали приличия, пока однажды госпожа Им сама не подсела к ней. В это время пришла торговка кремами, женщины столпились вокруг нее, забыв на время обо всем на свете. Саран стала о чем-то выспрашивать. Елень скупо отвечала. Голос свахи был ласков, как рука матери, и незаметно для себя чужестранка открылась этой незнакомой женщине. Спустя какое-то время госпожа Им навестила поместье советника. Женщины прогуливались по саду и разговаривали. И если поначалу Елень больше слушала, нежели говорила, то с каждым новым визитом Саран открывалась гостье. Женщины сдружились. Госпожа Им нашла невест для Хвансу и Хванрё. А потом…

— Красиво здесь, госпожа Фао! — выдохнула с восторгом Им Саран, поставила свою чашу и посмотрела на ту, что некогда была ее подругой.

Елень в ответ кивнула и тоже поставила чашу. Видимо, сейчас сваха расскажет о цели своего визита. Но Саран взяла хозяйку за руку и сжала в своей ладони.

— Простите меня! — проговорила она. — Простите, Елень.

Та испугалась. Она смотрела на склоненную голову свахи и не знала, как быть. В горле заворочался колючий ком, а к глазам подступили слезы.

— Я знаю, что вы пережили! Хотя нет… я даже представить себе этого не могу, — сквозь слезы сказала Саран. — Я видела вас. Видела вас, запряженной в ту ужасную телегу! Не стыдитесь! Ваша вина в том какая? Нет этой вины! Но в тот день я поняла, что ничего не могу для вас сделать. Совсем ничего! А еще знаете что? Я… я ничтожная женщина подумала, как хорошо, что моей семьи не коснулось ваше несчастье… Я так подумала, Елень!

— Госпожа, не терзайте себя! Не плачьте! Ну что вы?

Но Саран будто не слышала. Она горько плакала, уткнувшись в руки Елень, которые держала в своих ладонях. Подняла глаза и обняла плачущую подругу.

— Прости меня, Елень! Прости, пожалуйста!

Елень гладила Саран по спине и молчала. Что сказать в утешенье, она не знала.

— Я поняла, что я ничтожный