Первый из могикан - Александр Громов

Лучше ему не мешать. Сейчас его время, его звездный час. Я снова груз, и лучшее, что я могу сделать, это распереться руками и ногами, страхуя себя от телесных повреждений при таране ворот. Мустафа следует моему примеру. Пожалуй, разумнее было бы лечь на место, предназначенное для носилок с транспортируемой больной, но, кажется, на это уже нет времени…

Разгон, удар — и мы на свободе. Хм… на вид петли на воротах казались более прочными.

— Куда ехать? — интересуется Шпонька тоном бывалого шофера. Мол, только скажи и домчу с ветерком.

— Прямо и направо. Выедешь на проспект Фурцевой, дальше я покажу.

Вон из города! Скоро в нем станет очень неуютно тем, кто сейчас чувствует себя его хозяевами. Весьма скоро. Но мы, надо надеяться, будем уже далеко. Мы не можем положиться на автоматику, потому что единая транспортная система не действует из-за отсутствия энергии, зато нас не останавливают светофоры. Мы-то, пожалуй, успеем…

Кричать всем встреченным болванам, чтобы спасались, пока не поздно? Нет, не стану. Я хорошо понимаю их — мародеров, насильников, убийц, калифов на час, — и все-таки они мне противны. Небольшое стадо изрядно поднабравшихся эксменов с тупым удивлением провожает взглядами наш микроавтобус. Демонстрирую им автомат, и встреча оканчивается лишь брошенной в нашу сторону пустой бутылкой. Между прочим, и без нее на асфальте полно битого стекла, как бы не пропороть шину…

Шпонька и сам это понимает — то и дело крутит руль, швыряя микроавтобус от бордюра к бордюру. Дымящийся, испоганенный, обглоданный город-призрак мало-помалу остается позади. Дзень! — одно из боковых стекол внезапно осыпается мелкими осколками. Вероятно, в нас выпалили крупной дробью, но откуда стреляли — не заметил. Наверное, из какого-нибудь окна. Знакомиться со стрелком нам некогда. Вперед!

— Куда едем? — интересуется Шпонька за городской чертой.

— Прямо. Я скажу, где остановить.

— А что там?

— Есть тут одно место, — туманно говорю я. — Один коттедж, принадлежащий Департаменту…

— Кому-у?

— Департаменту федеральной безопасности. Чего уставились? У меня там есть одно дело. Светиться не будем, я выйду заранее. Хотите — ждите меня, хотите — езжайте, я не буду в претензии. Дело касается только меня одного, так что просить вас, ребята, помочь мне я не могу, справлюсь сам…

— Какое дело? — агрессивно осведомляется Мустафа. Весь подобрался, вот-вот бросится. Тигр.

— Там живет моя мать, вот какое! — срываюсь я на крик. — Понятно? — Секунды две требуется Мустафе Безухову, чтобы вспомнить то, что я когда-то говорил ему на Ананке. Тогда он восхищался мною… но тогда — не сейчас.

— Под надзором?

— Наверняка.

— И не эвакуирована?

— Думаю, нет. Я просил об этом.

— Иоланту?..

Я не успеваю ответить. С воплем «Федька, газуй!» Мустафа прыгает на меня, и мы валимся в узкий проход между сиденьями аккурат на место для носилок, причем я внизу, а бывший дояр навалился сверху и стиснул мои запястья словно в тисках — хватка у него по-прежнему могучая. Драться в таком положении я не могу, телепортировать тоже, а если бы и смог, то наверняка расшибся бы насмерть — Шпонька давит на газ, микроавтобус не едет, а летит…

— Пусти!

— Нет.

— Пусти, гад, убью!..

— Ты умный человек, Тим, но ты дурак, — говорит Мустафа, наклонившись к моему лицу. — Включи мозги. Твоя мать тебя инициировала. Почему? Нет, я не спрашиваю о ее мотивах, они мне неинтересны… Я спрашиваю: почему она, родив мальчика, умудрилась оставить его при себе, не сдав государству? Допустим, она жила замкнуто и, вернее всего, в сельской местности, где-нибудь на уединенном хуторе или в одинокой избушке посреди леса… Возможно, она была старшей лесничихой, или егермейстером, или кем-нибудь в этом роде. Она тайно родила и тайно воспитывала тебя. Естественно, рано или поздно за ней все равно должны были прийти. И пришли. Она пыталась уберечь тебя, телепортировав с тобой на руках… Я спрашиваю: почему в таком случае тебя, инициированного, оставили в живых, отняв у матери?.. А?.. Думай!

— Не знаю, — хриплю я после неудачной попытки ударить его головой в лицо. Мустафа начеку.

— Это не ответ. Да хватит тебе елозить, полежи смирно! Ты все знаешь, только не хочешь задуматься, потому что боишься собственных мыслей. А ответ-то ясен, лежит на поверхности…

— Ничего не ясен! — ору я. — Какой ответ? Она жива, она ждет меня! Я же говорил с нею, а потом еще видел фото. Она жива, и я жив! Бывают всякие случайности, может, путаница в документах или уж не знаю что еще…

Сопящий от натуги Мустафа умудряется печально покачать головой:

— Знаешь. Только не желаешь об этом говорить, ну так я тебе сам скажу. Твоя мать убила тех, кто пришел за нею, и была убита сама. Других вариантов просто нет… Тебя, карапуза, нашли подле мертвых тел и отправили в интернат, вместо того чтобы уничтожить… Разве кому-нибудь из них нужен телепортирующий эксмен? Те, кто подобрал тебя, не могли предположить, что ты инициированный… Как ты сказал — путаница в бумагах? Не смеши. В ТАКИХ бумагах путаницы не бывает, иначе человечество уже давно перестало бы делиться на людей и эксменов. Тут чересчур высоки ставки…

И мне нечего возразить. Я могу кричать о своем несогласии с безупречными силлогизмами Безухова, я могу протестовать против хищной логики этого мира, и я кричу. Я протестую. Равнодушному мирозданию моя ругань безразлична, а Мустафа явно огорчен, но так надо мне. Если не действовать, то хотя бы выкрикнуть все, что я думаю о мире, в котором живу, и отдельно о той его части, которая зовется Мустафой Безуховым, моим непрошеным спасителем…

— Это ловушка для дураков, Тим. Один раз ты уже пошел на приманку и в результате выжил только чудом. Хочешь сунуться в ловушку еще раз? А приманка-то — пустая блесна. Прости, Тим, но твоей матери нет среди живых, и я не позволю тебе угробить себя за так, я слишком многим тебе обязан…

— И я, — лаконично встревает Шпонька, крутя баранку.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

СВОБОДНЫЕ

21

Вот уж выпало времечко родиться и жить!

Время перемен — этим все сказано. А что меняется и для чего меняется — о том известно немногим, да и те предпочитают помалкивать о главном, хотя вообще-то говорят много и охотно. Можно верить, можно не верить — в сущности, разница невелика. Пока есть что намазать на хлеб, так и вообще нет никакой разницы. Мир куда-то движется, временами ложась в дрейф, а чаще рыская противолодочным зигзагом, мелькают какие-то вехи, реперы, створные знаки и придорожные указатели, тут же рядом с табличкой «Разминировано» валяется чья-то нога без туловища и повсюду щелкают капканы — когда вхолостую, а когда и нет. Держи путь туда же, куда и все, не ошибешься. Делай то, что предписано, ведь сверху виднее. А если кто-нибудь скажет, что не предписано ничего, пошли подальше такую фантастку. Что было, то и будет. В общих чертах, конечно. И с поправкой на временные трудности.