Таро Люцифера - Олег Маркеев

Но почему их прикарманили без футляра? И главное — как?

«Здесь не показывают фокусы, но умеют творить чудеса», — вспомнились слова Магистра.

— Вот и наколдовал бы себе их обратно, чародей союзного значения! — прошептал Корсаков.

— Вы позволите? — раздалось сбоку.

Корсаков пальцем приподнял шляпу. Рядом стояла бабуленция из интеллигенции: панама на голове, очечки с толстыми стеклами, аккуратная кофточка, темная юбка в цветочек, белые гольфики на кривых, усохших ножках и дешевые кроссовки. Сумочка-ридикюль подмышкой.

— Конечно. Скамейка свободна, зачем спрашивать?

— А вдруг вы кого-то ждете? — проворчала бабуленция.

«Да, должны подъехать ребята из бюро ритуальных услуг», — чуть не ответил Корсаков. Но вовремя прикусил язык. Фраза для пожилого человека могла выйти двусмысленной.

Он покосился на бабку, присевшую на противоположном конце скамейке. Она достала из сумки вязание и быстро-быстро защелкала спицами.

Несмотря на приличный вид, соседка вызывала неприятное ощущение. Возможно, из-за лица, выдающего тяжелый, склочный характер. Похожа она была на старую, отравленную собственной желчью саламандру: ноздреватый носик, выпученные глаза, брезгливо вырезанная складка губ. Странно, но кожа была без единой морщинки, словно натянутая на выпуклые скулы, хотя и нездорово землистого цвета.

Корсаков потянул носом. Показалось, что от бабки тянет сырым духом подполья.

«Бред, — осадил себя Корсаков. — Кошки под скамейкой нагадили, или бомж здесь всю ночь дрых, вот и воняет».

Он снова надвинул шляпу на нос, чтобы ничто не отвлекало, и попытался восстановить в памяти мысль, что мелькнула, когда перебрасывался фразами с бабуленцией.

«Ждете… Ждете… Кого-то ждете… Ах, да! Чего я жду?! Именно! Собственно говоря, почему именно я должен бегать, как подорванный? У Магистра манекенов, наверняка, как спортсменов в олимпийской сборной Китая. Вот пусть они марафон по историческим местам и устраивают».

Мысль эта ему так понравилась, что он решил прокачать ее со всех сторон.

«Что-то тут не так… Даже если допустить, что с картами меня связывает нечто, скажем так, магическое, то зачем рыскать за ними, сломя голову? Только из-за того, что Магистр мне угрожал? А если соврал? Военная, так сказать, хитрость. Сам же проболтался, что их аж девять банд. Ему надо, чтобы я нашел карты, а кому-то, возможно, как раз наоборот. И плохо мне будет, если найду, а не наоборот. Проверить же очень просто. Надо сесть на скамеечке и ждать полуночи. В конце концов, побеждает тот, кто умеет ждать».

Резкий порыв ветра едва не сорвал шляпу с головы Корсакова. Игорь встрепенулся и успел прижать «стетсон». В нос ударил гнилостный запах болота. То ли ветер принес испарения подмосковных торфяников, то ли где-то поблизости прорвало канализацию.

Корсаков покосился на соседку. Оказалось, что она придвинулась почти вплотную. Сосредоточенно уткнулась в свое вязание, беззвучно шевеля губами, считала петли.

В солнечном свете остро отсвечивали быстро мелькающие спицы. Против воли притягивали к себе взгляд. Цокающий звук при соприкосновении стальных спиц вдруг стал резче и громче. К нему добавился шепелявый старушечий шепот.

— Хвощ, хвощ, хлыст! Уд, уд, урс!

Сердце Корсакова вдруг судорожно забилось, как сжатый в кулаке птенец. И разом проснулась вся боль, что скопилась в теле. Горло сдавил стальной обруч. В глазах потемнело. Осталось только мелькание лучиков спиц. Уши забило ватой, сквозь которую пробивался только стук и скрежет металла и зловещий шепот:

— Хвощ, бга, бга, кол. Врон, врон, скрад!

Корсаков с неестественной отрешенностью понял, что умирает. Ледяной холод уже заструился от стоп к бедрам и от кистей рук в плечам.

Каким-то осколком сознания он успел выхватить из сгущающегося сумрака два острых, ослепительно ярких луча, летящих точно ему в глаза. Рефлекторно откинул голову и вскинул локоть.

— Б-га-а! — плеснулся ему в лицо звериный крик.

Хмарь тут же вылетела из головы, сознание сделалось кристально чистым.

Корсаков увидел прямо перед собой лицо бабки. Только сейчас оно еще больше напоминало морду пресмыкающегося. Тварь распахнула пасть и оскалила мелкие и острые, как иголки, прозрачные зубки.

Удар получился сам собой. Просто кулак, не дожидаясь команды ошпаренного неожиданностью мозга, выстрелил по косой вверх. Апперкот врезался в нижнюю челюсть твари, пасть с щелчком захлопнулась. Морда исчезла.

Хотелось верить, что все это лишь кошмарный сон. Но кулак ныл от боли. А на газоне, метров в двух от скамейки, в безобразной позе развалилась бабка.

Корсаков все же решил, что задремал и спросонья ненароком долбанул подвернувшуюся под дурную руку бабку.

Стрельнув взглядом по сторонам, не бегут ли возмущенные граждане и озабоченные милиционеры, подал тело вперед, готовясь встать и идти приводить в чувство вязальщицу.

Не получилось. Что-то цепко держало за воротник.

Корсаков, подумав, что зацепился за гвоздь, провел ладонью по воротнику. И обмер.

Две стальные спицы, пробив толстую кожу воротника, намертво пригвоздили его к скамейке.

— Ах ты, блин, зараза! — прохрипел Корсаков.

Бабка, словно услышав его слова, резко вскинулась. Заскребла ногами по траве.

Лицо разъяренной саламандры теперь было густо серым, совершенно не человеческим. Разлепился безгубый рот, и сквозь мелкие зубки проклюнулся раздвоенный червяк языка.

Корсаков схватился за бутылку.

Бабка, зашипев, перевернулась на живот и, гибко, как ящерица, извиваясь, шмыгнула за дерево.

— Кра-а-ар! — оглушительно взорвалось прямо над головой Корсакова.

Он закинул голову и с ужасом увидел, что все дерево за его спиной густо усеяно воронами. Они перепрыгивали с ветку на ветку, спускаясь ниже. При этом мерзко разевали черные клювы и выталкивали из брюха это противное истеричное «кра-а-р».

— Нафиг! — вскрикнул Корсаков, вырвал спицы из доски и сорвался с места.

Спринтерским рывком пересек бульвар, врезался в толпу у перехода. С Пушкинской как раз повалил поток машин, и собралось несколько десятков людей, желающих перебраться на другую сторону.

Корсаков. растолкав всех, выпрыгнул на проезжую часть и зигзагами заметался между машинами. Несколько раз бамперы и бока отчаянно ревущих машин жестко протирались по его бедрам. От порезов и синяков спасал кожаный плащ. Под колеса Корсаков не попал каким-то чудом. В последнее мгновенье тело само принимало единственно верное решение и уклонялось от неминуемого столкновения.

Взмокший, как после марш-броска, он выпрыгнул из стального потока на тротуар.