Когда птицы молчат (СИ) - Unknown

Я даже не нашелся тогда с ответом. Просто промычал, что постараюсь пораньше освободиться, и она тут же положила трубку.

Сейчас я еду в наш дом и прокручиваю ее слова в голове. Нет, по всей видимости, она не изменила своего решения. Четко дала понять, что возвращается только из-за Жени. Значит, дочке ничего не сказала. Это уже хорошо. Или нет? Возможно, она хочет, чтобы мы оба присутствовали при разговоре? Сказала, что Женя хочет меня увидеть, но не она. Что ж, у меня есть шанс смотреть ей прямо в глаза, когда она будет окончательно разрушать нашу семью.

Какое-то мерзкое, липкое чувство забирается под кожу, перекатывается под ней волнами. Страх? Я боюсь того, что случится у нас в квартире. Боюсь за Женю, но, если не лукавить с самим собой, я боюсь окончательного подтверждения нашего разрыва. Почему-то я думал, что Ира не уйдет из-за дочки. Теперь я так не считаю.

Подъезд мерзко воняет. Сегодня здесь уссалось целое полчище пьяных отморозков. Вспомнилось, как я предлагал Ире купить свой дом. Тогда никому из нас не пришлось бы ездить в изгаженном лифте. Она отказалась. Наверное, уже тогда у нее был кто-то. Злость смешивается с горечью и выплескивается в тихих словах, которые, я надеюсь, мне удастся сдержать при Жене.

Дверь открываю своим ключом. Волнение сжимает горло. Женька бежит ко мне с криками радости и расставленными руками. Я подхватываю ее и вдыхаю теплый запах ее кожи. Она немного вытянулась. Повзрослела. Смотрю на нее до боли в глазах. Вдруг я понимаю, что, возможно, не смогу видеть свою дочь каждый день и дальше. Понимаю, как дорог мне этот живой комочек радости. Поднимаю глаза и вижу ее. Она стоит, прислонившись плечом к косяку, сложив руки на груди. Лицо осунулось. Она явно переживала.

«Ира, ну зачем тебе все захотелось разрушить? – подумалось мне. – Почему не оставить все, как есть? Почему не взять сейчас нашу дочь и не пойти в кафе, заказать шоколадный торт и его приторным, сладким вкусом перебить горечь обид?»

Пап, я так классно теперь плаваю!

Да что ты?

Да. Представь, дедушка мне все рассказал, а там вода такая соленая, и такая прозрачная, что плавать легко и совсем не страшно.

И ты теперь будешь плавать со мной?

Да! Каждый раз!

Ира начинает меняться в лице, ее нижняя губа подрагивает. И тут я понимаю, что она все расскажет сейчас.

Ты хочешь есть?

А у нас есть что?

Есть.

Она отворачивается и быстро идет в кухню, позволив волосам упасть на лицо.

Женя что-то щебет про то, как бабушка запрещала ей смотреть телевизор, и тащит меня в зал, а я не могу оторвать взгляда от своей жены. Она привычным движением открывает холодильник, потом достает из шкафчика тарелки. На минуту запрокидывает лицо вверх, замирает, но потом продолжает делать то, что делала, наверное, миллион раз.

Женя, посмотри пока то, что хочешь, а я пойду помогу маме.

Хорошо.

Дочь беспечно устраивается на диване, а я иду на кухню. Сажусь за стол, передо мной тут же появляется тарелка. Что-то шипит на сковороде. Пахнет жаренным мясом. Ира упорно не смотрит на меня.

Что ты решил?

Какого решения ты ждешь от меня?

Я говорила тебе, как намерена поступить.

Жене сама не смогла сказать? Решила устроить спектакль?

Я хочу максимально ее защитить. Не хочу делать ей больно и тебя прошу – все, что хочешь сказать мне, говори не при ней. Мы должны спокойно и доступно объяснить ей, что мы не будем больше вместе жить, но от этого не перестанем любить ее.

Вот значит как? Решила не усложнять? Или таким образом просто перекладываешь свою вину и на мои плечи?

Не усложняй, Влад.

Я не скажу ей ни слова.

Влад …

Она замолкает. Растерянно смотрит на меня, пытаясь найти убедительные аргументы, но не может. Потом вздыхает, опустив голову, и тихо говорит:

Я ведь все-равно уже все решила. Я не хочу, чтобы ты поливал меня грязью и унижал при ней, я все скажу сама. Просто заверь ее, что все в порядке. Что будешь любить, как и раньше. Что будешь видится …

Ее голос сорвался. Она подцепила шипящий стейк со сковородки и положила мне его на тарелку. Я бы ни за что на свете не смог бы проглотить сейчас даже маленький кусочек.

Она смотрит на меня с мольбой во взгляде. И с какой-то отрешенностью, словно забыла все те годы, что мы прожили здесь, в этой самой квартире, забыла, что я ее люблю. Ей больше это не важно.

Я отодвигаю тарелку и встаю. Подхожу к ней вплотную, она начинает нервничать. Нижняя губа подрагивает сильнее, почти дрожит. Прикасаюсь к ее руке, провожу по мягкой, прохладной коже. Ощущение тепла от контакта наших тел растекается волнами и доходит до груди.

Что ты делаешь, Ира? – тихо спрашиваю у нее.

Она поднимает руку и потирает бровь, избегая прикосновения. Мои пальцы падают в пустоту.

Я ухожу, Влад, я хочу уйти так, чтобы моя дочь не проклинала меня. Если ты хочешь этого, валяй. Но я люблю ее, я хочу, чтобы она знала, как дорога она для нас обоих. И если ты любишь ее, сделай это для нее, не для меня.

Сражение проиграно, даже не начавшись. Я опускаю голову, признавая поражение.

Я еду в такси, заплаканная Женя рядом, но не подпускает меня к себе. Сейчас она молчит и смотрит в окно. Меня же словно выпотрошили. За последний час ее причитаний и слез я едва не сказала, что все это шутка, что никто никуда не уходит.

Она отреагировала очень остро. Сначала испугалась, растерялась, не понимая, что же такое я говорю и зачем. Ее мир начал рушится у меня на глазах, когда я объясняла, что мы с ее папой больше не будем жить вместе. Влад молчал, когда она бросилась ко мне, цепляясь за одежду, без слов, одним взглядом требуя свою прежнюю жизнь назад. Я попыталась обнять ее, убедить, что так мне и ее отцу будет лучше, но разве ребенок может это понять? А когда она обратила свое маленькое заплаканное личико к нему, Влад не выдержал и, крепко обнимая ее за вздрагивающие плечи, стал говорить, как любит ее, что никогда не бросит, что они будут видеться так часто, как она захочет. Женя жалобно запричитала, что не хочет, чтобы мы разводились (ребенок прекрасно осведомлен о том, что значит, когда родители в разводе, у нее полгруппы в детском саду живут только с одним родителем), Влад не смог больше собой владеть, и, бросив на меня взгляд, способный убить, ушел в другую комнату, где тут же что-то громко разбилось о стену.

Я вызвала такси уже на улице. Женя молчала, шмыгая носом, а я была уверена, что за каждую ее слезинку, за каждый всхлип я обязательно заплачу цену в будущем, и она будет очень велика.

Сначала я не знала, куда ехать. Оставаться дома было невыносимо, Женя бы не успокоилась там. К родителям я больше и ногой не ступлю. Как ни обидно мне это признавать, но они предали меня в самой сложной ситуации, именно тогда, когда я нуждалась в их безраздельной любви и полном доверии. А Сергей … Я не хотела сейчас ехать к нему или в ту квартиру, которую он нашел для нас, но у меня не было выбора, и я ему позвонила. Ни к кому из наших общих с Владом знакомых я не желала обращаться, чтобы не афишировать происходящее в нашей семье. Тем более, со стороны это выглядело бы так, будто меня выгнали из дома с ребенком, что являлось абсолютной неправдой. Несправедливо заставлять людей думать плохо о Владе.