Творения, том 2, книга 2 - Иоанн Златоуст

[1] Цит. по слав. Библ. – ред.

СЛОВО о блаженном Аврааме.

Видели ли вы юную седину и цветущую старость? Видели ли мужественного ратоборца, боровшегося с природой и своим сердцем? Видели ли мужа, который в глубокой старости крепче адаманта? Ослабела крепость его тела, но крепка сила его веры. Таковы дела служения церкви, что слабость тела нисколько не вредит бодрости веры; дряхлая седина, соединенная с окрыленной верой, служит украшением церкви, и этому особенно радуется церковь. Во внешних делах старец бесполезен и ни к чему не способен, но во всем заслуживает извинения, по слабости своей не имея возможности быть полезным в делах необходимых. Например старец не может ни выходить на войну, ни всходить на коня, ни бросать копья, ни обращать щита, ни переносить зноя солнца, ни выносить продолжительности путешествия, ни терпеть жестокости голода и тяжести тревог, но сидит в спокойном месте, находя себе оправдание в седине. То же можно видеть и на кораблях: старец не может ни управлять кормилом, ни рассекать морей, ни действовать веслом, ни поднимать парусов, ни бороться с противными ветрами, ни переносить жестокости холода, ни делать чего-нибудь другого подобного, но сидит в корабле, находя себе извинение в возрасте. То же можно видеть и у земледельцев: старец не может ни влечь плуга, ни проводить борозды, ни укрощать коней, ни удерживать силы мощных волов, ни выносить жара и сильного зноя и тяжести заступа, или чего-нибудь другого нужного в земледелии, но сидит дома, находя себе оправдание в седине. А дела церкви не таковы, – но когда состареются живущие добродетельно, тогда они становятся наиболее полезными, потому что здесь требуется не крепость тела, но сила веры. Таков был Авраам, ослабевший по телу, но сильный по вере. Он был стар, но в глубокой старости боролся с природой и воздвиг великие трофеи победы; был стар, но оказался крепче железа и тверже адаманта. Когда он был в юном возрасте, то не сделал ничего столь славного, но когда прошло время этого возраста, тогда он воздвиг трофей победы; он был в глубокой старости, но старость не была для него препятствием. Поэтому и Бог, зная твердость его, является ему и говорит: "пойди из земли твоей, от родства твоего и из дома отца твоего, в землю, которую Я укажу тебе" (Быт.12:1). Авраам послушался этих слов, хотя уже был стар и слаб телом, и не сказал сам в себе: куда пойду я в глубокой старости? Как оставлю дом отца моего и землю, в которой я родился, где у меня обилие богатства и знатные родители, где у меня драгоценное имущество и приятное общество друзей? Конечно, при настоящем случае он печалился, но не ослушался; как любящий отечество, он жалел оставить его, но как любящий Бога, повиновался и послушался. И удивительно то, что Бог даже не сказал ему, в какое место (идти), но умолчанием названия испытывал волю его. Если бы Бог сказал ему: я отведу тебя в землю, текущую медом и молоком, то показалось бы, что Авраам не голоса Божия послушался, но предпочел одну землю другой. Итак, Авраам вышел, не зная, куда он идет. Видишь ли седину, почтенную по делам? Таковы, как я прежде сказал, наши дела; ни бессилие старости не ослабляет их, ни время не разрушает их, потому что эта седина не в телах, а в душе; поэтому здесь и нет старости. Таким образом Авраам вышел, не взяв с собой ничего, но еще живя в шалашах; и не предавался неверию и не унывал, потому что имел верный залог – голос Звавшего. Он был бесплоден и не имел детей, равно как и Сарра, жена его, но по обетованию получил сына Исаака; когда отказывала природа, тогда даровала благодать; он получил достойную награду за послушание, но наперед не зная этого, потому что если бы он знал, то не сделал бы ничего достохвального. А дабы тебе убедиться, что он повиновался не для этой награды, посмотри, как он и тогда, когда получил повеление заклать сына, не противится повелению, но отвергает природу и предается любви к Богу, попирает свою утробу и не отступает от Призвавшего его. Что же сказал ему Бог? "Авраам! Он сказал: вот я. И сказал: возьми сына твоего, которого ты любишь, Исаака; и принеси его во всесожжение на одной из гор, о которой Я скажу тебе" (Быт.22:1-2). Бог даже не объявил ему горы, и умолчанием о горе поверг его в большее уныние; однако ничто не смутило Авраама, или лучше, смутило его, как имевшего человеческие чувства, но не довело до греха; он обуревался волнами, как отец, но не утопал, как любящий Бога; внутренность его горела, но вера победила. Не говори, что Авраам нисколько не страдал; представь, в каком он горел пламени, терзаясь внутренно, и посмотри на его любомудрие. Он даже и Сарре не сказал о том, опасаясь, чтобы она не воспрепятствовала совершению таинства. Если бы он сказал ей, то она, вероятно, стала бы удерживать его, и сказала бы: куда ведешь ты сына своего, которого я получила сверх чаяния, которого получила за страннолюбие, которого Бог даровал мне в глубокой старости? Куда ты ведешь его? Куда берешь его? Никто не являлся тебе: как можно, чтобы Бог явился тебе и потребовал сына, которого Он дал мне сверх чаяния? Сам даровал и Сам же отнимает? Если Он дал его для того, чтобы отнять, то лучше было бы, если бы не давал, потому что не столько тяжело – не иметь, сколько – получить и потерять. Представь Сарру, разгорячившуюся, воспламенившуюся и растрогавшуюся по побуждению природы, утробу ее терзающуюся и сердце ее волнующееся; женщины чувствительны к этому, и чем она была нежнее и чувствительнее, тем более она стала бы возражать Аврааму, и воспрепятствовала бы жертвоприношению, и таинство не совершилось бы. Чего, в самом деле, не сделала бы Сарра, чтобы отнять сына своего? Она не могла бы допустить, чтобы сын, рожденный сверх чаяния, был умерщвлен, чтобы сын, дарованный ей в самой старости, был заклан, чтобы руки отца совершили детоубийство; не перенесла бы этого Сарра, но произвела бы великую ссору с Авраамом, а за ссорой неизбежно последовала бы какая-нибудь хитрость, а хитрость воспрепятствовала бы совершению таинства. Потому Авраам и не сказал жене, чтобы не произошло противоречия, чтобы от противоречия не дошло дело до ссоры, чтобы после ссоры не случилось раздора за сына, чтобы вследствие раздора за сына не замедлилось исполнение обещания, чтобы в случае замедления в исполнении обещания не употреблено было какой-нибудь хитрости, чтобы от хитрости таинство не осталось не совершившимся.

2. Но любомудрый Авраам, этот ратоборец, сражавшийся с природой, боровшийся с своим сердцем, вооружавшийся против природы, не ослушался, но, повинуясь повелению Божию, выслушал призвание и тотчас взял сына. С удовольствием останавливаюсь я на этих словах: "возьми сына твоего, которого ты любишь, Исаака; и принеси его во всесожжение на одной из гор, о которой Я скажу тебе" (Быт.22:2); и взял Авраам Исаака, и осла, и двух рабов, и отправился. Потом, когда они дошли до некоторого места, он говорит рабам: "останьтесь вы здесь, а я и сын пойдем туда и поклонимся, и возвратимся к вам" (Быт.22:5). Здесь Авраам невольно произнес пророчество, при помощи божественной благодати. Ты идешь заклать сына своего, и говоришь: возвратимся?

Так, стараясь скрыть это намерение от рабов, он делается пророком. И положил он дрова на плечи Исааку и, взяв огонь и нож, пошел на гору. Что же Исаак говорит отцу? "Отец мой! Он отвечал: вот я, сын мой. Он сказал: вот огонь и дрова, где же агнец для всесожжения?" Этот отвечает ему: "Бог усмотрит Себе агнца для всесожжения, сын мой" (Быт.22:7-8). Вот и второе пророчество. Не могу ни слов пройти, ни действий оставить без внимания. Представь эти имена, имеющие скоро потерять свое существенное значение. Тот называет его отцом, а он называет того сыном; в это время они были действительными именами, но потом имели потерять значение. Представь же, что чувствовал Авраам, когда Исаак, которого он намеревался заклать, называл его: отче. Как не распались его колена? Как не сокрушились его члены? Как он не смутился в уме, услышав это от сына Исаака? Однако он поднял и связал Исаака, и взял нож в правую руку, чтобы заклать сына своего.

О, десница, вооруженная против сына! Не знаю, как изобразить словом это событие. Как не оцепенела рука? Как не выпал нож из руки? Как он весь не ослабел и не изнемог? Как он мог стоять и смотреть на связанного Исаака? Как он тотчас же не пал мертвым? Как продолжали служить ему нервы? Как оставался в действии ум? Не знаю, как изобразить словом это событие. Вы, отцы и матери, соберитесь все, прострите руку, помогите моему слову; это дело превышает мои силы; простите мне, и подайте помощь сами. Часто иной имеет пять или шесть сыновей и дочерей; но когда один из них сделается болен, то отец ходит около его постели, целует глаза сына, ласкает его руки, считает день ночью и свет мраком, не потому, чтобы изменились стихии, но потому, что горечь печали не позволяет ему наслаждаться ими; расстилаются мягкие постели, подле больного сидят врачи и множество прислужников, а отец весь совершенно изнывает; имеет ли он великое богатство, оно становится ненавистным для него; имеет ли множество забот, оставляет их всех, не в силах будучи ободриться от удручения скорбью, – и весь мир кажется ему страждущим неисцельно этой болезнью. Равным образом и мать ходит вокруг, растерзанная, смущенная и вся в пламени, ища средств – разделить болезнь с сыном, или – лучше – принять на себя всю ее, чтобы страждущее дитя избавилось от болезни. Ничто для нее – настоящая жизнь, ничто для нее – будущая, но всего этого дороже представляется ей как бы принять на себя всю болезнь сына. Не знаю, как изобразить такое страдание. Представь же и Авраама, чувствующего то же самое, и однако любомудрствующего и повинующегося повелению; он попирал природу, и повеление (Божие) было могущественнее его сердца. Он чувствовал как человек, – что и прежде сказал я, – но любомудрствовал, как любящий Бога. И нужно было видеть Исаака, мученика живого и уже неживого, умершего и еще не умершего. По намерению отца он умер, а по человеколюбию Божию не умер. Он был прообразом и подобием Владыки; прообраз совершился – и за ним последовала истина. Затем Исаак связывается, но не закалается, потому что свыше нисшел голос, исполненный милости и человеколюбия, и удержал праотца, который был весь устремлен и готов на заклание, сказав ему: Аврааме, Аврааме, да не возложиши руки твоя на отрочища"Авраам! Авраам! не поднимай руки твоей на ребенка[1]" (Быт.22:11-12). Почему не на отрока, а на ребенка? Почему он так уничиженно называет его? Потому, что это был человек; но нужен был Сын, а не ребенок, не раб, а истинный Сын Единородный, посланный к нам от Отца. "Не поднимай руки твоей на ребенка"; довольно совершил ты прообразование; пусть последует истина. И скрывая свое намерение от рабов, Авраам пророчествовал, а (теперь) он видит истину, сбывающуюся по словам его, – что именно он говорит? "Останьтесь вы здесь, а я и сын пойдем туда и поклонимся, и возвратимся к вам" (Быт.22:5). Сказал он не то, что имел в уме; но случилось так, как сказал, а не так, как он думал. Рабов он оставляет для того, чтобы не быть принужденным поступить против воли Божией, чтобы они не подумали, что он, как старец, одержим какой-нибудь старческой болезнью, и не стали удерживать его стремления к жертвоприношению, говоря: что ты, господин, делаешь? Неужели ты хочешь заклать сына, рожденного по обетованию, возлюбленного, богодарованного, питателя в старости, наследника, преемника твоего, сына Сарры? Рассуди, что ты делаешь, посоветуйся с супругой, участницей рождения, претерпевшей болезни рождения сына, заколи прежде нас, а потом сына. Но мудрый старец не берет с собой рабов, которые могли помешать ему, а заставляет саму жертву нести дрова, чтобы она служила прообразом Спасителя, несущего крест. Неся их и беседуя, сын трогает сердце отца, но не отклоняет его от любви к Богу. Что он говорит? Отец. Представь, каково было это слово: отец. Ведь и мы, когда хотим заколоть ягненка или какое-нибудь другое животное и слышим его блеющего и взывающего к нам тихим, хотя и не членораздельным голосом, жалеем его и оказываем сострадание. Представь же, что сделала бы эта овца, если бы сказала слабому человеку: "Отец, вот огонь и дрова, где же агнец для всесожжения" (Быт.22:7)? А здесь сам говоривший был в мыслях отца этой овцой, возбуждавшей в жреце сострадание. Авраам не учился у Христа, Который говорит: "кто любит отца или мать, или сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня" (Мф.10:37), и между тем подражал Отцу, о Котором сказано: "Который Сына Своего не пощадил, но предал Его за всех нас" (Рим.8:32). Где есть овча? благоразумно спрашивает сын. Что же говорит отец? Бог узрит Себе овча во всесожжение, чадо; не слугу, а Сына. Этот был единородный, и Бог – единородный; этот нес на плечах дрова, и Христос нес на плечах крест; этот, не сделав никакого греха, имел быть заклан, и Сын Божий, не сделав никакого греха, был распят; этот был и заклан и не заклан, и единородный Сын Божий был и заклан и не заклан, и умер и не умер; этот по намерению умер, а в окончании события не умер, и Сын Божий по плоти умер, а божество Его осталось бесстрастным.