Нежность и ненависть - Карла Николь

затем неделю за неделей изливал на меня свои черные как чернила чувства. Я так близок к тому, чтобы уйти, не будучи вдавленным в пол или блюющим.

– Тебе решать, Джун, – говорит Нино. – Я могу постоять прямо снаружи. – Черт. Почему у меня такое чувство, что я должен ему? Может быть, это потому, что я никогда не видел, как Рен общается со своей семьей, и это меня удивляет: как небрежно его отец говорит о нем и оскорбляет его прямо в лицо. Я всегда думал только о монстре, с которым мне приходилось иметь дело неделю за неделей. Наверно, я никогда не задумывался о среде, которая могла его породить.

Проведя пальцами по макушке головы, я выдыхаю.

– Хорошо. – Я сажусь обратно на подушку, ненавидя тот факт, что мне придется звать Нино, чтобы он спас меня, если Рен решит прижать меня к полу. Когда Миёси-сан и Нино уходят и дверь закрывается, я передергиваю плечами. Собираюсь сказать Рену, что это к лучшему для нас обоих, и что это давно пора сделать. Но он опережает меня. Его слова вырываются на одном дыхании.

– Вайолет, я люблю тебя. – Его глаза цвета ириски крайне серьезны. Не думаю, что когда-либо видел его таким важным. – Я тебя люблю. Почему тебе этого никогда не было достаточно? Что еще я должен был сделать?

Теперь он ждет. Воздух в комнате такой неподвижный, будто время остановилось. Тишина подчеркивает этот момент. Запах дождя и татами в этой простой комнате, куда я прихожу неделю за неделей, год за годом, чтобы посидеть с ним. Все эти токсичные кормления, споры и оскорбления, даже те смутные ранние дни, когда мы были так молоды и действительно занимались любовью, когда я искренне старался ему угодить, и когда он души не чаял во мне. Бывали и такие времена: солнечные дни периодически вкраплялись в вечный бушующий шторм наших отношений. Редкие затишья, когда мы находились в эпицентре бури. Я едва могу вспомнить эти моменты, но я знаю, что они были.

Рен ждет, чтобы я объяснил, почему. Знаю, он отдал все, что мог, все, на что был способен. Я понимаю это. И всегда понимал.

– То, как ты любишь, удушает меня. Это больно.

Рен стискивает зубы, его глаза стекленеют в пасмурном полумраке комнаты.

– Что это значит?

– Ты собственник. Ты питаешься от меня, и каждая мысль в твоей голове вливается в меня, говоря мне, что я принадлежу тебе. Что я должен любить и хотеть только тебя, и что я никогда не найду никого лучше. Никто другой никогда не сможет обладать мной. Это манипуляция, и это то же самое дерьмо, которое мой отец говорил моей матери. Может быть, ты так любишь, но это не та любовь, которую я хочу.

Из-за Рена и моего отца я долгое время даже не хотел любви. Если это и есть любовь, то к черту ее. Мне гораздо лучше без нее.

Но иногда что-то вроде тихого шепота пробиралось сквозь заросли терновника и колючего кустарника в моей груди. Я помню звуки музыки и смеха, запах корицы и фруктовой выпечки, шоколада и дождливых дней, проведенных дома, когда в поместье было тихо, потому что отца не было. Это тоже была любовь. Другая, более мягкая, которая давала, а не забирала. Она раскрепощала, а не сковывала.

Чудом я снова нашел такую любовь. С Джэ. Все, чем он является, согревает меня и возвращает к тем хорошим, мирным моментам, где на первом плане была радость, воодушевление и безопасность, которые я чувствовал, его причудливое искрометное чувство юмора и то, как он заставляет меня смеяться, его страсть и искреннее желание помогать людям и то, как он постепенно разрушил все свои стены и полностью доверился мне.

Но вместо того, чтобы держаться за это – за него – я испугался и оттолкнул его. И испортил ему день рождения.

– Значит, я даю тебе неправильную любовь? – Рен хмурится, его голос становится громче. – Не знаю, что это значит. Я дал тебе все. Позволял тебе скитаться по Европе десятилетиями, засовывая свой член и клыки бог знает в кого и во что! Играть со своей глупой одежкой и делать свой бизнес…

– Послушай себя. Ты все время говоришь, что «позволяешь мне» что-то делать, Рен. Но я не принадлежу тебе. Ты не владеешь мной.

– Но я владею, Вайолет. – Он усаживается прямее, и свет в его глазах теплеет, медленно переходя в ярко-золотой. – Ты мой. Тебя подарили мне, когда мне исполнилось шестнадцать, и мы всегда были вместе. Таков контракт…

– Контракт расторгнут. – Я распрямляю ноги, потому что все во мне кричит, что я должен встать и уйти. Я знаю, что и мои действия по отношению к нему не были идеальными. Но он меня совсем не слышит. Объяснять бесполезно.

Он наклоняется ко мне, его голос низкий и угрожающий:

– К черту контракт. Ты никогда не сможешь уйти от меня, Вайолет. Я никогда тебя не отпущу.

Он слишком близко к моему лицу, поэтому я пытаюсь встать, но уже слишком поздно. Он поднимает пальцы, и я делаю вдох как раз перед тем, как мое горло практически сжимается само по себе, как будто вокруг моей шеи обернута тяжелая скоба или кандалы, но изнутри.

Я не могу дышать, когда меня снова силой прижимает к полу, на колени, а глаза вылезают из орбит и слезятся. Но через секунду я слышу, как открывается бумажная дверь. Я не могу двигаться или что-либо видеть, передо мной только Рен. Он замирает, деревенея, и давление в моем горле и теле рассеивается.

Я падаю на четвереньки и давлюсь, воздух комнаты обжигает, проходя через мое пересохшее от боли горло. Когда я поднимаю взгляд, Нино уже там, его глаза светятся красивым абрикосовым цветом, а рука протянута к Рену. Он держит его на коленях совершенно неподвижно, и только глаза Рена мечутся по сторонам.

– Ты в порядке? – Нино хлопает глазами, глядя на меня. – Мне так жаль, Джун… Хару написал мне, и я отвлекся. Он редко даже касается своего телефона, понимаешь? Поэтому я должен поощрять такое поведение.

Я все еще на четвереньках, но теперь смеюсь и качаю головой.

– Я в порядке, – выдыхаю я. – Все хорошо. – Способности Нино становятся все более и более впечатляющими с каждым разом, когда я их вижу. Он легко подчинил себе Рена, но я думаю, что это сила двух связанных чистокровных против одного.

Нино сияет, все еще удерживая Рена в объятиях своей ауры цвета заката.

– У Хару были хорошие новости. Джэ позвонил ему, и они нашли нам суррогата – она одна из беженцев с Сокотры! Это случилось!

Я улыбаюсь, искренне радуясь за них, но в то же время