Мотылёк над жемчужным пламенем - Кэрри Прай
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Как ты мог, Витя? Почему снова меня оставил? Ты лгал мне всё это время.
Я был готов жить в вечной ломоте, но только не слышать голос Вари. Разочарованный, наполненный ненавистью и обидой.
– За что ты так со мной? За что, Витя? – дьявольской мелодией разносится в голове. – Ты обманул меня. Предал. Снова. Твоя мать была права. Ты не достоин жить. Ты – чудовище. Больное и бесчувственное. Ненавижу тебя.
Так длится несколько часов, быть может дней. Это мой бред. Это мой Ад. Из него нет выхода. Я сломлен.
– Звягин, на выход! Вставай, лоботряс, за тобой приехали! – продолжает играться коварное сознание. – Не на курорте, дома выспишься! Вали, а то передумаем!
Глава#37. Варя
Пять месяцев спустя. 31 декабря, город Брянск
Терапевтическое сообщество «Твой шанс», поддержка наркозависимых
Аванзал, 19:46
– Тарасова, я пошёл на безумную авантюру, позволил превратить свою клинику в место для проведения идиотских утренников, даже умудрился вложиться в карнавал имбецилов, а ты не можешь выполнить элементарную просьбу?! – кипятится Гена, с ужасом наблюдая за группой алкоголиков, которая столпилась у входа в аванзал.
Новички ребцентра походят на оголодавших дикарей, они с трудом сохраняют дистанцию – остаются вне помещения и с животным предвкушением наблюдаю за подготовкой к праздничному банкету.
– Сейчас проводок на гирлянде скручу и решу проблему, – обещаю я, с задумчивым видом разбираясь с несложной электрикой. Вредные контакты не желают скрепляться, но после нескольких манипуляций с зажигалкой и изолентой, пластмассовая красавица мелькает разноцветным огоньками, чем-то похожими на наглядный пример короткого замыкания.
Я дивлюсь, испытывая неприкрытую гордость. Командир восхищён не меньше, но продолжает старательно вредничать.
– Если это подобие на ёлку вспыхнет, ты автоматически уволена, – в миллионный раз повторяет начальник. Он грозится увольнением по несколько раз на дню, отчего его угроза перестала иметь какое-либо значение. Гена не отпустит меня. Уже нет.
Мне понятен его нервоз. Я имела наглость уговорить его на проведение праздника в стенах ребцентра, что изначально считалось полным безрассудством, а для большей части больных – искушением. Но мне эта затея показалось удачной, ведь она несла позитивный настрой и могла объединить вновь образовавшуюся семью ещё зелёных зависимых; могла объединить мою семью, вновь образовавшуюся.
– Варя, ты видела Арину? – беспокойно интересуется отец, расставляя разнокалиберные тарелки по длинному столу. Его движения неуклюжие. Всё буквально валится из рук. – Она только что стояла возле стойки с заспиртованными органами и внезапно исчезла. Боюсь, ребёнку здесь гулять небезопасно. Вдруг, проглотит что?
Я целую отца в щёку, всеми фибрами благодаря за неоценимую помощь.
– Тебе не о чем переживать. Прозвучит странно, но это самое безобидное место, которое только можно представить, – звучит неубедительно и я дополняю: – На улице снег хлопьями. Она гуляет.
– Поверю на слово, под твою ответственность, – выдыхает отец. – Помоги мне разобраться с закусками. В вашей кладовой полная неразбериха. Сушёные финики, постная нарезка, маринованные патиссоны… Такое вообще к столу подают?
– Здоровая пища – то, что нужно для слабого организма, – безынтересно повторяю присказку благотворителей, вручивших новогодний паёк. – Да и денег на индейку Гена пожадничал. Именно поэтому я попросила тебя скупить весь оливье в магазинах.
Михаил Тарасов раскладывает приборы и украдкой поглядывает на занимающихся магнитофоном наркозависимых. Это не страх. Они для него – инопланетяне.
– Так ты поможешь? Чувствую себя слепым кротом в карточном лабиринте.
– Обязательно, пап. Как только отправлю алкоголиков по комнатам, настрою телевизор в холле туберкулёзников, помогу кайфушникам с аппаратурой и сразу к тебе.
Мужчина, что когда-то порицал мне не гулять возле проезжей части, теперь смотрит на меня заморенным взглядом.
– Боже, никогда бы не подумал, что услышу подобное от собственной дочери, от своей маленькой девочки. Эх, а когда-то ты боялась духового шкафа.
– Он шевелил дверцей и был похож на огнедышащего монстра, – улыбаясь, оправдываюсь я и бегу поскорее выполнить свод указаний от Геннадия.
Сегодня воздух ребцентра звучит по-особенному; нет аромата свежей хвои, нет цитрусовых ноток, нет даже хлора. Пахнет радостью, теплом и уютом. Безумно приятно наблюдать за улыбками людей, которые давно утратили вкус эндорфина. Очевидно, их пугает появившееся чувство жизнерадостности, но они охотно принимают его в своих изувеченных сердцах. Радуются поющим ангелам и заворожённо наблюдают за играющими бликами гирлянд, как самые наивные, уязвимые дети.
– О, Варька, а ты куда намылилась? Репу начесать решила? – в дверях натыкаюсь на Анатолия, он как и прежде сопровождает экстравагантную барышню, вот только к аристократическому лексикону до сих пор не проникся. – Так лохматой, доча, будь. Нам так привычнее.
Только сейчас я вспоминаю о внешнем виде и о платье, которое приготовила на вечер. Оливковое шифоновое творение заждалось меня в комнате, не первый день вися на пластмассовых плечиках, но сегодня мы воссоединимся, только чуть позже. Даже на первом этаже мне слышны негодующие крики туберкулёзников, что так яро ждут чёткой картинки «Голубого огонька».
– А я морса нам навёл облепихового, – старик хвастается двухлитровой банкой с подозрительного цвета жидкостью. – От вишневого проносит, а у нас и так все без конца серутся. Бумажка вечно в дефиците.
Охваченная подозрением, я глубже вдыхаю аромат причудливого морса – проверяю на наличие опьяняющих веществ, но компот проходит проверку. Тогда я прошу «юного» кулинара помочь отцу с сервировкой, а сама пробегаюсь по этажам и выполняю все указания с такой скоростью, будто являюсь персонажем компьютерной игры. Жаль, что бонусов за это не причитается, но на следующий уровень пройти удаётся. Уже без сил и с половиной потраченных жизней.
За окном неспеша надвигаются сумерки. Вдалеке, за черными ветвями деревьев мелькают крошечные огни салютов – город празднует ещё до начала. Мне немного грустно и в то же время волнительно. Сегодня впервые соединятся две части моей разносторонней семьи. Они такие зеркальные, но любимы одинаково. И если у ёлки принято загадывать желание, то моё одно: пусть они подружатся.
После душа кручусь у зеркала. Вредные волосы магнитятся в разные стороны и прилипают к телу. Грудь так и не стала наливной, но свободное платье скрывает грустный недостаток. В глазах отражается свет от торшера и не только. Пуще наглею и мысленно загадываю
