Фактор «ноль» (сборник) - Морис Дантек

Теперь я знаю, что приближаюсь к последней орбите. Той, что очерчивает весь ваш земной шар. Я знаю, что мужчины или женщины из последних сил бегут в глубине туннеля или по огромным снежным равнинам. Я знаю, что они зарыты в прозрачных ящиках под землю, что они ослеплены-оглушены стеной светомузыки в центре заброшенного завода, зашиты, разрезаны на мясные кубики на корм животным. Они пожираемы изнутри и заключены в клетку, извлеченную мною из их души. Я знаю, что трупы разлагаются в забытом всеми бункере, навсегда погруженном в темноту. Я знаю много вещей, и это не говоря уже о тех, которые я вам не показывал из-за небольшой проблемы с полосой пропускания, возникшей лишь благодаря моему равнодушию.

Заметили ли вы необыкновенно высокий уровень необъяснимых исчезновений людей буквально в течение начала этого года? Как вы думаете, сколько мужчин и женщин я похоронил живыми, слегка обезвредив их при помощи какого-нибудь лекарства? Сколько времени они кричали, очнувшись в темноте? Сколько времени они тщетно стучали в стенки гроба, среди которых ящик Томи является технической и эстетической вершиной, сделавшей честь веку, заняться которым доверил мне мой Брат? Сколько человек я сжег тем или иным образом, медленно или быстро, дедовским способом или как-то усложненно, а затем развеял их пепел по дороге из окна машины? Скольких я убил, сначала насильно надев им на голову пластиковый пакет и закрепив его вокруг шеи клейкой лентой, а потом снимая процесс удушья и показывая его им крупным планом до тех пор, пока они, бессмысленно выпучив глаза, не начинали сосать пакет изнутри? Скольких я сбросил, утяжелив цементом, в самую середину ледяного озера в ночь полнолуния, наблюдая, как они судорожно взмахивали руками, словно пытались улететь от черных вод, в которые их тянула сила притяжения? Скольких я вытолкнул из самолета или вертолета где-то высоко над Гренландией или Северной Атлантикой с зонтиком от солнца или с детским спасательным кругом в виде Дональда Дака? Скольких спрессовала своими огромными челюстями дробилка в багажнике машины под включенное на полную мощность радио? Скольких я запер в холодильных камерах скотобоен или, наоборот, в промышленных печах, между мешками с замороженным мясом или керамическими изделиями для ванных комнат?

Я проявил по отношению к вам мягкость и великодушие. Я показал вам не все, и теперь я ограничусь тем, что предоставлю вам свободу действовать против вас самих, пользуясь затеняющим светом, который я несу. Я и себе, в свою очередь, подарю в каком-то смысле небольшой отпуск.

Вы все – мои сводные братья и сводные сестры, вы все вместе совокуплялись в течение миллионов лет в отвратительном кровосмешении, которое будет продолжаться до тех пор, пока мы не положим ему конец.

Осмельтесь понять: я пришел вас спасти.

Я пришел сделать из вас то, что вы есть. Я пришел освободить вас от неподъемного груза вашей невинности.

То есть от всех ваших тайных преступлений.

Мир – это праздник! Жизнь – это игра!

Коммюнике номер двадцать четыре

Как много я путешествую с тех пор, как мой Брат ушел в отпуск! Я проехал практически всю Канаду с востока на запад, Соединенные Штаты с севера на юг, часть Латинской Америки. Теперь, когда я только что пересек океан и достиг Берлина, где вовсю идет Love Parade, я чувствую, что мы удвоим рвение. С нами ночь не прекращается, мы – это жизнь. Когда никто не спит и все просыпаются слишком поздно, мы готовы к большому космополитическому трансу смерти. Я опоздал на фестиваль в Рио на несколько недель, там я мог бы заставить все школы, обучающие самбо в городе, весело перебить друг друга. Но я чувствую, что здесь, в сердце того, что было Третьим рейхом, на том самом месте, где мой Брат замышлял свой заговор против разума, в этом городе, который теперь искупает свою вину праздничным пацифизмом, я повеселюсь от души. Я хочу сказать, вы страшно повеселитесь. Я не должен ни на минуту, точно так же как и вы, забывать о том, что вы – это я, что я – это вы, что единственное, что нас разделяет, – это именно Небытие, то есть то место, из которого я прибыл и в которое беспрестанно возвращаюсь. С вами.

Мир – это праздник! Жизнь – это игра!

В этом городе однажды разверзлась Пропасть, которая начала углубляться внутрь континента. После того как мой Брат, как всегда, предал своего временного «союзника», истребительная Пропасть была быстро заполнена заменителями, которые вы предпочитали. Дойч-марками, автомобилями, кинематографом, уничтожением памяти об исторических трагедиях, интеллектуальной путаницей, запрограммированным возвращением некоторых отбросов былых времен, заменой тирании ее диалектической инверсией, неоспоримыми мастерами которой мы являемся.

Из Пропасти выросла Стена.

Потом Стену разрушили.

Что стало Одой к Радости.

И было целью упражнения.

Заставить поверить всех этих людей в то, что они наконец победили рабство, в то время как мы укоренили его в каждом из них!

Дать им напиться допьяна иллюзией своей «свободы», чтобы они, разрушив Стену, смогли породить своим разумом, отравленным вином утопий, лишь динамику общего уравнивания единичностей.

Вот это моя территория, вот это мое время, вот это моя миссия.

Это то, что я есть.

Это то, что вы есть.

Это то, что мы есть.

Все вместе.

Как это красиво – все вместе.

Здесь царит любовь во всем великолепии, которое мы сумели ей придать: улыбающееся лицо анестезирующей смерти.

Десятки тысяч человек собрались сегодня в этом городе, могу даже сказать, сотни тысяч.

Мы – в Берлине, но на самом деле мы везде, в любом месте мира.

Люди приехали со всех широт, со всех долгот с целью претворить в жизнь сиюминутный лозунг: «Мир – это праздник! Жизнь – это игра!»

Все задумано так, чтобы улыбки не исчезали. Все организовано так, чтобы тела находились в постоянном движении. Все сделано так, чтобы весь мир затих, застыл вне всякой истории и географии. Чтобы все забыли все.

Чтобы даже память исчезла.

Особенно память.

Огромный кортеж состоит из нескончаемой вереницы непохожих друг на друга колесниц, вокруг которых толпятся люди, телеконтролируемые звуками и игрой светомузыки, лазеров, разнообразной пиротехникой, освещающей этот мир.

Мир, принадлежащий мне. Вы увидите.

Я замечаю колесницу с южноамериканскими гомосексуалистами в кожаных стрингах, которые пританцовывают на своей бело-розовой повозке в такт звукам песни «I will Survive» в исполнении Глории Гейнор.

Теперь мимо меня проезжает группа экологов-радикалов, близких к тем, чей руководитель столкнулся со своим озарением в моем мире-празднике. Итак, повторяю, проезжает, комментируя теракты против научно-исследовательских центров, группа экологов-радикалов. Они размахивают сине-зелеными флагами и яркими плакатами, призывающими к разрушению «технофашистского» мира.

Они вызывают у меня сострадание, поскольку ничего не знают о технике. Они не знают, что мы являемся ее слугами, а не хозяевами, что именно из глубин этой техники может возникнуть ее возвышение над самой собой, другими словами, их спасение в качестве человеческих существ.

Они ее уничтожат, а следовательно, реализуют таким образом план, давно составленный моим Братом. От этого все они погибнут.

Или почти все.

Но я совсем не завидую участи выживших.

Меня техника не пугает, я не претендую на контроль над ней, потому что знаю, что это единственная вещь в этой Вселенной, которая сама может контролировать мое парадоксальное присутствие. Мне кажется, я вам это уже продемонстрировал.

Я ей служу, и делаю это тем усерднее, чем сильнее человечество хочет избавиться от нее. Потому что она дошла до той точки развития, когда она ненавидит себя с таким озлоблением, что ее собственная продукция будет разрушена раньше ее самой – из-за нее самой, для того, чтобы пришла ее собственная гибель.

Мы – короли общей механики, и я – инженер моего Брата.

Мы – двойственность, которой люди, если могут, всегда подражают. Наше предательство находится на уровне преступлений, которые они совершают во имя нас. Наше правосудие – это усиленная реверсия логики, руководящей совершенными мерзостями. Из любви, например, мы умеем делать оружие массового уничтожения.

Здесь любовь везде, то есть нигде. Она пришла отовсюду, то есть ниоткуда конкретно. Она похожа на огромный бродячий цирк, который ратует за справедливость, танцуя под плохое диско. Этот незабываемый парад под экстази прославляет мир и солидарность, в то время как мы окружили мир большим, чем когда бы то ни было за всю нашу историю, количеством одновременно идущих войн.

Их сотни тысяч. Они все несут невидимый факел. Факел, освещающий лишь их собственную темноту. Я имею в виду нашу темноту.

Они больше не рисуют огромных пламенеющих свастик, как в великую эпоху моего Брата. Сейчас время моего заместительства, теперь они змеятся по улицам, что анахронично лишь внешне, потому что на самом деле они превращаются в едва живые протезы урбанизма, через который проходят.