Щепки плахи, осколки секиры. Губитель максаров - Юрий Брайдер

— Обыскали ее? — спросил он строго.

— Целиком и полностью! — доложил Альфонс. — Какие-либо колюще-режущие предметы отсутствуют! Даже ногти ей обрезали и резинку из трусов изъяли!

— Правда, вместе с трусами, — добавила Верка.

— Тогда оставьте нас! — Плешаков выпростал руку из-под одеяла и сделал царственный жест рукой.

Когда за последним из приближенных Плешакова захлопнулась дверь, Верка без приглашения уселась на край ложа и сказала:

— Лекарство это называется бдолахом. Откуда оно взялось и почему так называется, это я вам потом расскажу. А пока проглотите его… Запить можете чем угодно, хоть водкой…

— И сразу подействует? — неизвестно чего в голосе Плешакова было больше — надежды или недоверия.

— Если и не сразу, то очень скоро… Но действует бдолах только при одном условии. Нужно хотеть, чтобы он подействовал. Нужно страстно желать избавления от страданий. Как каторжник желает свободы, как голодный желает хлеба, как мужик на необитаемом острове желает бабу…

— Что-что, а уж желать-то я умею, — сказал Плешаков, глотая бдолах. — Тут ты не сомневайся…

Не дожидаясь, когда эдемское снадобье подействует на высокопоставленного пациента, Верка заснула прямо на его роскошном ложе. После бетонного пола, лишь кое-где присыпанного гнилой соломой, на котором она лежала совсем недавно, мягкая перина и свежие простыни казались неземной благодатью.

Снилось Верке все время одно и то же — ржавые зубья вил, раз за разом вонзающиеся в ее живот. Сначала на них была только свежая, ярко брызжущая во все стороны кровь, а потом что-то густое, бурое и тягучее…

Проснулась она в одиночестве. Постель с той стороны, где раньше лежал Плешаков, была разворошена так, словно Геракл занимался здесь любовью одновременно с лернейской гидрой и керинейской ланью.

То, что Верку не вышвырнули вон, уже хороший признак. Ее многострадальное тело еще побаливало, но по сравнению с тем, что она испытала сутки назад, это была не боль, а скорее зуд.

Верке хотелось есть, а еще сильнее — пить. Она хоть и осталась жива, но крови потеряла немало. Однако обследование спальни ничего не дало. Тут, конечно, много всего было, зато съестного — ни крошки. Слава Богу, нашелся таз с водой, в котором Плешакову готовили компрессы.

Утолив жажду, Верка вновь забралась в постель, но уснуть не успела — в дверях щелкнул ключ.

— Как почивалось на новом месте? — спросил Плешаков, входя. Его бодрый тон и свежий вид не оставляли сомнений, что бдолах не подвел и на этот раз.

Однако к кровати он не подошел, а уселся за стоявший в сторонке секретер, заваленный деловыми бумагами. Скорее всего это означало, что разговор у них будет официальный.

— Я бы поела чего-нибудь, — сказала Верка, обманутая внешней приветливостью Плешакова.

— Подождешь, — ответил он, просматривая какие-то документы. — Я не повар. Президент может представить своего подданного к награде, если он того заслуживает… Или особым указом приговорить к смерти, не без причин, конечно… Все остальное находится в ведении министров, секретарей и служащих администрации.

— Значит, мне нужно обратиться к министру общественного питания? — спросила Верка невинным тоном.

— Еще раз говорю — подождешь, — Плешаков нахмурился. — Объясни сначала, почему ты принесла мне… этот… как его…

— Бдолах, — подсказала Верка.

— Именно. — За всю свою жизнь Плешаков не совершал ни единого бескорыстного поступка и не верил, что такое в принципе вообще возможно. — Не из-за любви же.

— Пусть не из-за любви, — согласилась Верка. — А для чего раньше подданные подносили властителям бриллианты? Чтоб заручиться их покровительством. Вот и я того же хочу… В жены больше не набиваюсь, но от какой-нибудь скромной должности при вашей персоне не отказалась бы… Хоть по той же медицинской части.

Ответ выглядел правдоподобно, и от этого Плешаков помрачнел еще больше. Он был из породы людей, которые никогда не прощают зла, а уж добра тем более.

— По медицинской части вряд ли получится, — поморщился он. — Я ведь теперь, как видишь, полностью здоров.

— Не совсем, — мысленно она приготовилась к самому худшему. — Я вам не все сказала… Вы здоровы только до следующего приступа. А потом снова бдолах понадобится.

Плешаков засопел, совсем как ребенок, обманутый в лучших своих чувствах.

— И много его у тебя? — спросил он наконец.

— В том-то и дело, что это последний был, — сказала Верка и, увидев, какой яростью искажается лицо Плешакова, торопливо добавила: — Но я знаю, где его достать!

— Ну и где же? — Он встал и резким движением сорвал штору с окна. — Отвечай! В глаза мне смотри!

— У ваших друзей, аггелов, — моргнув, ответила она, не

— Аггелов ты зачем сюда путаешь?

— А затем! — Борьба между ними уже шла на равных. — Хороши дружки, если при себе такие секреты хранят! Вы разве не знаете, какие они трюки могут откалывать! Бегают, как лошади, с крыши на крышу сигают, никаких ран не боятся. А почему, думаете, у них рога растут? Да все от того же бдолаха! Если есть сильное желание да вдобавок к нему бдолах — не то что рога, третья нога вырастет.

— Дальше толкуй, — буркнул Плешаков, когда Верка умолкла. — Я басни с детства уважаю.

Рассказ Верки, фигурально говоря, напоминал пирог, замешенный на лжи (или, если хотите, дезинформации), но щедро сдобренный изюмом полуправды и цукатами неоспоримых фактов. Где тут чего больше, мог разобраться только очень опытный кулинар (читай — психолог), каковым Плешаков никогда не являлся.

В ее описании мир, уцелевший после Великого Затмения, выглядел совсем не так, как это считалось раньше, и уж совсем не так, как это было на самом деле. За болотами Хохмы, горами Трехградья и коварными плесами Гиблой Дыры находилась волшебная страна Эдем, в которой достославный бдолах произрастает так же буйно, как в Отчине — лопухи.

Путь в эту страну опасен, долог, и знают его одни только аггелы. Многие другие смельчаки тоже пытались добраться до Эдема, но никто из них не вернулся назад, в том числе Зяблик и Смыков (в рассказе Верки это был самый уязвимый момент, ведь любой из этой парочки мог объявиться поблизости от Талашевска хоть сегодня).

Самой Верке тайну бдолаха открыл некий старик, проживающий в кастильском городке Сан-Хуан-де-Артеза, ныне разрушенном. Старика звали Гильермо Кривые Кости, и этот факт при необходимости можно проверить.

Аггелы очень дорожат бдолахом и употребляют его только в самом крайнем случае. Все, что касается бдолаха, составляет строжайшую тайну. Однако со своим могущественным союзником, тем более страдающим приступами неизлечимой болезни, они просто обязаны поделиться. Бдолах даст всенародно избранному президенту не только здоровье вкупе с долгой жизнью, но и физическую неуязвимость.