Ленинградские повести - Всеволод Кочетов

«Дорогой друг! — обращался он к университетскому товарищу. — Преглупейший казус! Гуси спасли Рим, — меня погубили индюшки…»

Коллега Майбородова работал консультантом в управлении сельского хозяйства одной из южных областей, домашнюю птицу знал отлично; от него Иван Кузьмич непременно получит нужные ему указания.

Но письмо — письмом, когда оно еще обернется, а время идет, и Майбородов решил сегодня же, с попутными подводами, которые возят со станции фосфоритную муку, отправиться в районный центр.

4

Приоткрыв дверь в кабинет председателя райисполкома, Панюков заметил там в кресле у стола Таню Краснову.

— Совершеннолетие колхоза? — Председатель вертел в руках медную крышку от чернильницы. — Ишь ты, какую платформу подвел ваш профессор. Ловко! Упрощает только малость, товарищ Краснова. Совершеннолетие колхоза — в постоянном его стремлении вперед, в повышении культуры землепользования, в ежегодном увеличении товарности, в накоплении средств, в развитии новых отраслей хозяйства…

— Вот мы и говорим — новой отрасли хозяйства, Михаил Ильич!.. — подхватила Таня.

Панюков решительно распахнул дверь, подтолкнув вперед Березкина, вошел сам:

— Она вам тут наговорит, товарищ Антонов. Только слушайте. Семь верст до небес, и всё лесом.

— Не лесом, а садами получается, Панюков. Не прячься за деда Степана, иди сюда, разговор будет. Ну, здравствуйте, здравствуйте! Садитесь. Стульев хватает. Это не у вас в правлении… Что ни собрание, то половина народу на полу к стенкам приваливается.

— Дело давнее поминаешь, Михаил Ильич. — Панюков обиделся. — Тоже стулья имеем. Не хуже ваших, райисполкомовских.

На председательском столе Семен Семенович увидел план угодий своего колхоза, копию того, над которым недавно он сидел у себя в правлении с агрономом и с бригадирами, и почувствовал, что разговор тут и впрямь предстоит серьезный.

— Так вот, — сказал Антонов, — сад сажать надо, дорогие товарищи гостиницкие! Задача лишь в том — где? Нельзя ли перенести куда-нибудь часть посевов овощей?

— Пусть садит вдоль села, — кивнув в сторону Тани, ответил Панюков. — Груши, к примеру. Вместо тополей будут. Дерево кронистое.

— Вдоль села — хорошо! Сажайте. Но это не сад. Нельзя ли все-таки отсюда что-нибудь выкроить? — Антонов обвел карандашом приречное поле бригады Березкина.

— Не выйдет! — отрезал Панюков. — Здесь ровно столько, сколько требуется по утвержденному райисполкомом плану сева овощей.

— Ну хорошо, райисполком… Это, как говорится, твой тактический ход. А давай попросту, без дипломатии. Что́, если часть овощей — пустяк, каких-нибудь пару-другую гектаров — перенести, например, в район Журавлихи. Неужели там нельзя осушить хоть немного? Зря земля гуляет.

— И я говорю: гуляет, — оживился Березкин, не очень-то понимающий, зачем его сюда привезли. Если из-за земли торговаться, то пусть начальство занимается этим. Его же дело — сажать овощи да убирать урожай. Он обрадовался тому, что и на его долю выпал случай вставить слово в разговор.

— Гуляет! — воскликнул Панюков. — И еще сто лет прогуляет. Если даже и осушить ее, то все равно на голом торфу — не поле. Ясно-понятно?

— Не скажи, Семен Семенович, — в присутствии начальства величая председателя по имени-отчеству, опять заговорил Березкин. — А зачем, по-твоему, мы торф возим под огород? Ты высуши только Журавлиху, а мы не сплошаем.

— Будут расти овощи, дед Степан? — спросил Антонов.

— Еще как! Ты знаешь моего свояка, Илью-то? — обращаясь к Панюкову, продолжал Березкин. — По братней жене-то, по Устьке. В Никольском который живет. У них торфы Журавлихе нашей не уступят. Ну вот, пошли мы к нему гостевать на Спаса в третьем годе перед войной. С Митей пошли, тоже со свояком, — ты его знаешь, по жениной сестре-то, по ейной, по Дарье… Дубель-кумелю он купил в кооперации. Загуляли, само собой, — дело праздничное…

— К чему ты это, дед Степан? — не выдержал Антонов.

— Погоди, к чему. Узнаешь. Дубель-то этот хоть кого, хоть быка с ног свалит. Ну а мы, как сказать, не быки. Огрузли, задурели. Глядь-поглядь — свояка нету.

— Которого? — Антонов чувствовал, что и он, пожалуй, задуреет среди путаной системы свояков Березкина.

— Ну, Мити, Мити… Как не понять! С которым пришли-то. — Березкин удивился несообразительности председателя. — Пошумели, пошумели во дворе, да и сморило нас. И поутру встали — нету его. Ладно — баба Ильева в огород пошла. Глядит, а он под капустным листом, в борозде. Одни ноги в баретках наружу.

— Митины, что ли?

— Ну, не Ильевы! Знамо дело, Митины. А говорю тебе про это к тому, что вот какой лист на торфу капуста дать может. Лежи под ним, в неделю не сыщут. И кочень в соответствии выходит.

Антонов где-то под столом нажал кнопку звонка и, когда вошла секретарша, попросил:

— Позовите, пожалуйста, Колесова.

Время, понадобившееся районному мелиоратору на то, чтобы перебраться через дорогу, превращенную солнцем в озеро, за разговором прошло незаметно. А когда Колесов вошел — длинноногий, худой, сутулый, — Таня подумала: «Вот уж правда — специалист по болотам. Точно аист».

Мелиоратор сказал, что гостиницкую Журавлиху давно предполагалось осушить, до войны был даже составлен план, но дело это долгое — трех-четырех лет.

Поговорили, поговорили, да так ни к какому решению и не пришли. Председатель райисполкома на своем настаивает, председатель колхоза — на своем. Приказать ему — не прикажешь: земли-то и в самом деле у колхоза в обрез.

— В общем, еще раз придется нам подумать над этим, еще раз потолковать. Как в английском парламенте. — К Таниному неудовольствию, Антонов превратил серьезный вопрос в шутку.

Довольный тем, что отстоял свою честь, Семен Семенович ущипнул Таню за щеку:

— То-то — «экс» и «ин»! В корень гляди, а не по-за облаками летай, Татьянушка свет Ивановна. Хлеба вволю будет, овощи вырастут — деньжат тогда получим, куплю тебе воз яблок самолучших, белого налива, — гуляй.

— Сами гуляйте! — отстранилась от него Таня. — Наешьтесь капусты да овса — и гуляйте. Землю носом пашете, неба не видите.

Михаил Ильич примирительно засмеялся:

— Горячий народ! Это хорошо.

— А что хорошего, Михаил Ильич! Я в два раза старше ее, что-нибудь-то понимаю в хозяйстве. Не смотрит на это, лается.

Сказал Панюков и повял душой. Только не подумав, мог он сбиться на такое доказательство своей правоты. Тоже доказал: вдвое старше! С радостью откинул бы Семен Семенович половину своих лет, чтобы стать вровень с Таней. Второй год он заглядывается на дочку Ивана Петровича. Но тайком заглядывается, молчит об этом, резкость в разговорах с ней напускает. Не видит путей к ее сердцу. Иной раз сядет в своей одинокой избенке перед зеркалом: лицо неказистое, конопатины вокруг носа, бровей как бы и вовсе нету — белые. На ноги смотреть неохота — колесом. Душу если вывернуть наизнанку — может, и на душу не взглянет. А душа товар такой — выложишь на прилавок, обратно не возьмешь, всяк будет тыкать пальцем в нее и посмеиваться.

Вышли из райисполкома на улицу.

— Ну вот, — сказал Березкин, застегивая кожух, — и отстояли, Семен, свое. Без проборции.

Панюков не ответил. Косо посмотрел на сердитую Таню. Отстояли! Да была бы лишняя земля, он бы своими руками насадил для нее сад…

Выезжать под вечер по распутице Панюков не решился; заночевали в районном центре. Назавтра он до полудня проканителился на складах сельхозснаба да в банке, потом долго сидели в чайной, обедали — официантка не торопилась, и вышло, что в обратный путь тронулись опять же к вечеру.

На выезде из города встретили Майбородова. Он стоял на обочине дороги не менее мрачный, чем Таня с Панюковым, и, увидев знакомых, сказал без обычной приветливости:

— Очень кстати вы. Попутчиков вот поджидаю.

Одним седоком прибавилось. Лошаденка тяжело тащила скрипучие сани, приходилось часто помогать ей; вылезали на дорогу, проваливались в весенние размоины, измокли, ехали долго, времени на раздумия у всех было много.

Майбородов, когда не надо было помогать лошади, сидел в санях нахохлившийся, с поднятым волчьим воротником, засунув руки в рукава. Поездка принесла ему мало пользы. Районный зоотехник, молодой еще парнишка, с которым профессор постеснялся вести откровенный разговор, дал ему какую-то инструкцию, слепо отпечатанную машинкой на папиросной бумаге, сказал, что опыта выращивания индюшек район не имеет, дело новое, неосвоенное, каждый ищет своих путей, но вот, пожалуйста, журнал: председатель ставропольского колхоза «Путь Ленина» пишет о том, как колхозные птичницы в прошлом году получили по сотне яиц от каждой индейки и сдали с индюшачьей фермы четыре тонны мяса.