Имя мне – Легион - Роджер Желязны

Ни один из богов никогда не замечал нас, и нет им дела до людей.

Лаура. Бракса и Лаура. Высокая холеная блондинка (терпеть не могу блондинок!). Папочкина философия вывернула меня, как карман, наизнанку, и я надеялся, что любовь сможет заполнить пустоту. Но длинный, бросающийся словами и образами парень с бородкой Иуды и с собачьей преданностью в глазах – он был самой оригинальной декорацией на ее вечерах. И только.

Всем тем, что предначертано, я был проклят в стенах этого Храма. Заодно с Маланом. Пронесся дикий западный ветер и не осталось после него ничего из существовавшего прежде…

Для нас пришли последние дни на Марсе.

Минул день, но я не видел Браксу. Минула ночь.

И второй день. И – третий.

Мне казалось, я схожу с ума. До этого я не осознавал, насколько мы были близки и как она необходима мне. Я чувствовал ее безмолвное присутствие и боролся с желанием спросить, – что толку вопрошать розу?

Я должен был спросить. Я не хотел, но у меня не было выбора.

– М'Квайе, где она? Где Бракса?

– Ушла, – ответила Матриарх.

– Куда?

– Не знаю.

Я вгляделся в ее глаза – глаза дьявольской птицы. С моих губ готовы были сорваться проклятия. Все мыслимые проклятия.

– Я должен знать.

– Она покинула нас. Ушла. В горы. Или в пустыню. Это не имеет значения. И что имеет значение вообще? Танец заканчивается. Храм скоро опустеет.

– Но почему? Почему она ушла?

– Не знаю.

– Я должен ее увидеть. Скоро мы улетаем.

– Очень жаль, Гэллинджер.

– Мне тоже, – в бешенстве выкрикнул я и захлопнул книгу, не произнеся ритуального слова. – Я буду ее искать.

Когда я уходил, М'Квайе осталась сидеть, неподвижная и бесстрастная, как статуя. Свои ботинки я нашел там, где оставил.

Весь день я носился по дюнам на ревущем джипстере, занимаясь бесплодными поисками. Экипажу «Аспика» я, должно быть, казался небольшой песчаной бурей. В конце концов пришлось вернуться к кораблю за горючим.

Навстречу мне величественно выступил Эмори.

– Хорош! Поросенок выглядит чище, чем ты. Объясни, к чему это родео?

– Я кое-что потерял.

– Посреди пустыни? Уж не один ли из своих сонетов? Это единственное, из-за чего ты способен переживать.

– Нет, черт возьми! Кое-что личное.

Механик наполнил бак, и я попытался сесть за руль.

– Стой! – рявкнул Эмори, хватая меня за руку. – Ты никуда не поедешь, пока не расскажешь в чем дело.

Я мог вырваться, но тогда Эмори велел бы стащить меня за ноги, и вокруг нашлись бы охотники выполнить его приказ. Пришлось объяснить вежливо и мягко:

– Я, видите ли, потерял часы. Подарок матери. Фамильная реликвия. И я хочу найти их до отлета.

– Ты уверен, что не оставил их в своей каюте или в Тиреллиане?

– Уже проверял.

– Может, их кто-нибудь спрятал? К тебе, знаешь ли, не пылают любовью.

– Я думал об этом. Но они всегда были в правом кармане. И я мог обронить их, бродя по дюнам. Он ядовито прищурился.

– Помнится, я читал на обложке твоей книги, что твоя матушка скончалась, как только ты родился.

– Это правда, – я прикусил язык. – Это были часы ее отца, но она намеревалась подарить их мне.

– Хм! – фыркнул Эмори. – Гонки по дюнам не лучший способ для поиска фамильных реликвий.

– Так я могу заметить солнечный блик от стекла, – ответил я не слишком убедительно.

– Возможно, но сейчас уже темнеет, так что нет смысла продолжать поиски.

С лицом человека, полностью довольного собой, он повернулся к механику.

– Стряхни пыль с машины и загони в ангар.

Затем Эмори с дружеским видом похлопал меня по плечу.

– Иди-ка прими душ и поешь чего-нибудь. Мне кажется, и то и другое тебе совсем не помешает.

Заплывшие бесцветные глазки, жидкие волосы, истинно ирландский нос и вдобавок голос – громче, чем у кого бы то ни было…

Луженая глотка – и никаких других достоинств руководителя.

Я ненавидел его. Он был моим Клавдием. О боги, пошлите мне пятый акт!

Но вдруг мысль об ужине и ванной дошла до меня. И то и другое было весьма кстати. Если бы я настаивал на своем, то вызвал бы еще больше подозрений.

Я стряхнул песчинки, приставшие к рукаву.

– Вы правы, Эмори. Я принимаю ваше предложение.

– Мы можем отлично поужинать у меня в каюте.

Душ был благословением, свежий комбинезон – Божьей милостью, а пища благоухала, как небесная амброзия.

Бифштексы мы съели в полном молчании. Когда на столе появились десерт и кофе, он предложил:

– Почему бы тебе не остаться ночью на станции? Поэтам тоже иногда необходимо выспаться.

Я покачал головой.

– У меня много работы. Нужно успеть. До отлета слишком мало времени.

– Помнится, несколько дней назад ты уверял, что почти все закончил.

– Почти – это не совсем.

– И еще ты рассказывал, что по вечерам в Храме бывает служба.

– По вечерам я работаю в своей комнате.

Эмори как-то странно взглянул на меня. Наконец он изрек «Гэллинджер», и я со вздохом поднял глаза – мое имя в его устах всегда связано для меня с очередной неприятностью.

– Разумеется, это не мое дело, – продолжил он, – но пока мы здесь, все дела – мои. Бетти говорит, что у тебя там девушка…

Это был не вопрос. Это было утверждение, повисшее в воздухе и ждущее ответа.

Ты сука, Бетти, корова и сука. Вдобавок ревнивая. Зачем ты суешь в это свой нос, а потом еще и треплешься?

– Даже так? – в отличие от него я не утверждал – я спрашивал.

– Именно так, – ответил он. – Как руководитель экспедиции, я обязан следить, чтобы взаимоотношения с местным населением были корректными и дружественными.

– Вы говорите о марсианах, – возразил я, – словно это какие-то паршивые туземцы. Нет ничего более далекого от правды.

Я поднялся.

– Когда я опубликую все, что мне известно, на Земле узнают истину. Я расскажу о тех вещах, которые никогда не приходили в голову достопочтенному доктору. Муру. Я поведаю о трагедии умирающей расы, покорившейся и оттого обреченной. И я расскажу, как это случилось – и услышу стоны разбитых сердец. На черта нужны мне все премии и почести, которыми меня осыплют! А их культура существовала в те времена, когда наши предки еще учились добывать огонь и бегали за саблезубыми тиграми, размахивая примитивной дубиной!

– Все это прекрасно. Так есть у тебя там девушка?

– Да! – заорал я. – Да, Клавдий! Да, папочка! Да, Эмори! Но я открою вам еще одну тайну. Они уже мертвы. Стерильны. Следующего поколения не будет.

Я немного помедлил и добавил:

– Они останутся жить только в моих статьях, в микропленках и магнитофонных записях. И еще в стихах о девушке, над которой тяготеет проклятие, и о ее танце, которым она рассказывала об этом.